— Убери от меня это! — стараюсь кричать, но голоса нет. Шепчу, заполняя воздух отголосками ужаса, когда вижу кончик острой иглы.

— Ты ведь боишься оставаться, да? А так поспишь, потом откроешь глаза, а я уже тут! — сарказма в голосе не занимать, он явно нервничает и явно недоволен моим поведением, которое я, чёрт возьми, не контролирую! Это как стычка двух баранов, в которой каждый уверен в своей правоте и не намерен отступать.

Только вот один из нас в силе явно превосходит. Одно движение, один рывок, я успеваю почувствовать хватку на своей руке, а после резкий разворот и силу, удерживающую возле него. Стою к нему спиной и успеваю только трепыхаться, когда он вводит шприц в предплечье и заливает всё без остатка, аргументируя это чем-то вроде:

— Раз по-хорошему не понимаешь...

Трепыхаюсь, пытаюсь противостоять, но всё, что выходит — это почувствовать моментальное расслабление и то, как тяжелеют ноги. Вскоре вовсе перестаю их чувствовать и падаю. Не на пол, и на том спасибо. Еле держу себя в сознании, пока Макс относит на кровать, а потом вырубаюсь к чёртовой матери, засыпая с желанием вообще его не видеть.

Обида сидит глубоко, она диктует сидеть в комнате два последующих дня и выходить очень редко, да и то, когда нет риска столкнуться с брюнетом. Подгадываю, озираясь временами и долго вне собственной спальни не задерживаясь, а сама разрываюсь от внутренних противоречий, желая заявиться к нему и высказать всё, что на душе залегло. Только гордость не позволяет... Не виновата же я, в конце концов, что один мудак мне психику подпортил.

Кстати, мысли о нём движут мной сейчас в полной мере, я греюсь желанием выползти в гостиную и стащить бутылку крепкого. Так сказать, хоть немного разукрасить свой серый вечер, который и без того мрачнее тучи.

Но стоит мне дверь открыть, как о желании моментально забываю. Забываю, даже, зачем вообще эту дверь открыла, просто пялюсь на стоящего у порога Максима, который шаг вперёд делает и эту самую дверь за нами закрывает. Мне что-то следует сказать?

— Чтоб ты знала, — не следует, полагаю... — пока ты со мной, пока ты в моём доме, тебе ничего не грозит, поняла меня? Своим недоверием ты лишь подрываешь моё отношение, — у него зубы сцеплены после последнего изречения, а я вспоминаю вдруг невольно, как однажды легла под эту надежду в доме Морта. Но я рот на замке держу, лишь в глаза ему смотрю, по которым он, очевидно, всё читает. — И позволь напомнить, что я не Михайлов. Не нужно всех под одну гребёнку.

Между нами расстояние вытянутой руки, а между моими эмоциями и желанием ответить — комок в горле.

Усердно стараюсь сглотнуть и показать, что моя обида равносильна, но лишь оцениваю суть вещей и понимаю, что не имела повода в нём усомниться. Он, чёрт возьми, закрывал меня собой не единожды, а я истерики устраиваю, как характерный померанский шпиц, коему в новинку краски мира.

И сейчас мне нужно что-то ответить, кивнуть хотя бы, но я продолжаю отходить к кровати, пока он наступает. И до кровати остаётся шаг, я всё ещё сохраняю зрительный контакт и с замиранием жду его следующего действия.

— Сними пижаму, — мне бы стресс снять после такого приказа, от коего глаза сами по себе расширяются. Но его глаза говорят о том, что его намерения не подлежат оспариванию, и чем раньше я выполню эту, кхм, просьбу, тем лучше для меня же.

Неуверенно тянусь к пуговицам и щёлкаю ими, одна за другой, пальцы отчего-то дрожат, и дрожь эта отдаётся даже где-то в коленках, но что-то ещё держит на ногах.

Пуговицы расстёгнуты, все до единой, а он кивает головой на ночную рубашку и я понимаю, какое моё действие следующее.

Снимаю, оставаясь перед ним с голой грудью. Ведь кто знал, что именно этим вечером под пижаму стоило надеть лифчик, будь он неладен. Было бы не так неловко, или не заливалась бы багровой краской под его взглядом, от которого, кстати, хочется кончить не начиная.

Волчьи, нефритовые глаза. В них власть, сила и непокорность духа, присущая лишь настоящим мужчинам. И очевидно, усомнившись в его способностях я ударила по самому больному, сама того не подозревая. Но лучше мне подвергнуться физическим пыткам, чем стоять под пламенем его взгляда практически обнажённой. Чёрт, я даже невольно Миронова вспоминаю... Его адский половой акт и не сравнится с этой химией, которую я чувствую в пределах этих квадратных метров. Она пленит и дурманит, заставляя трепетать и растворяться в ознобе неведомого предвкушения чего-то страстного, страстного и горячего, что забирает тело в свой плен и заставляет подчиняться.

— Дальше, — этот пожар разбавляет лишь холод в его голосе, когда он кивает на пижамные штаны, а я бегло стараюсь вспомнить, удосужилась ли я хотя бы нижнее бельё надеть.

Снова дрожь. Касаюсь пальцами резинки и спускаю с себя штаны, хоть немного успокаиваясь тем фактом, что на мне сейчас стринги цвета шампань. Только вот ликование недолгое, он поджимает губы и слегка склоняет голову, намекая, что и эта деталь в моём гардеробе явно лишняя.

Сглатываю. Опять. Но уже более раздражённо, стягивая с себя последнюю тряпку и нервно отбрасывая подальше.

— На кровать, — кивает ещё, наконец спускаясь по моему телу глазами и заставляя вновь краснеть. Точнее, находить в ознобе каждую клеточку тела, покуда его пристальный взгляд властвует над наготой. Я уже однажды находилась с ним в близости, но это... Это было нечто иным, будто я доверяю ему нечто большее, чем просто тело.

Аккуратно касаюсь пятой точкой одеяла и отползаю вглубь, ложась на подушки. Не перестаю за ним наблюдать, вижу, как его руки тянутся к джинсам, а пальцы щёлкают бляшкой. Он достаёт ремень, заключая его краешки в каждую руку и делая один рывок в разные стороны, после которого я слышу свист и гулкий звук.

Зажмуриваюсь на секунду, а он подходит, упираясь в кровать коленом и медленно становясь всё ближе.

Трепет...

Трепет и волнение.

Я даже успеваю подскочить, скорее инстинктивно, но тут же прогибаюсь и касаюсь спиной одеяла вновь, чувствуя на своём бедре его ладонь.

— Лежать.

Смотрит, кажется, прямо в душу, а я и млею под его приказом, уже полностью забывая, что лежу перед ним, в чём мать родила.

Его рука не дрогает, только продолжает плавать по телу, наглаживая и принося довольно странные ощущения, образующие клубок натянутых нитей внизу живота.

Прикрываю глаза и выдыхаю, когда его массивная ладонь ложится на грудь и чуть сжимает, заставляя разомкнуть губы. Мне нужно ещё, ещё воздуха...

Особенно, когда кистей касается кожаный ремень, сплетаясь вокруг них подобно удаву. А после мои лишённые свободы руки плавно откидываю за голову, не давая шанса привыкнуть и наделяя новыми ощущениями.

Макс снимает бандану, уже было порываясь повязать её на глаза, но сталкиваясь с моим неуверенным протестом. Головой мотаю, а он улыбается слегка, воплощая задуманное и наклоняясь к уху.

— Учись доверять.

Я практически обездвижена невидимыми цепями, я вижу только лишь темноту и это, чёрт возьми, заставляет чувствовать себя, словно на раскалённой сковородке.

Нет, речь ни в коем случае не идёт о дискомфорте, я говорю лишь о пожаре, который пылает внутри и заставляет извиваться, стоит ему положить ладонь на внутреннюю часть моего бедра. Я чувствую его тепло, его желание, я чувствую его... Мне как никогда хочется стонать во всё горло, когда он сменяет пальцы на язык, лаская каждый участок тела и иногда прикусывая, вызывая мурашки. Он оставляет влажную дорожку от ложбинки на груди вдоль по животу, останавливаясь в самом низу и как назло медля. Наверняка улыбается, стоит мне непроизвольно трепыхнуться и понять, что мои ноги сжимаются от перевозбуждения. Я открыта перед ним, я не могу сдерживать того, что внутри, и я хочу сполна иметь то же самое, но пока я лишь утопаю в ощущениях, которыми он мучает меня которую минуту.

Я потерялась во времени, потерялась во всём. Мне хотелось, чтобы это не кончалось, но ещё больше хотелось сорвать с себя эту бандану, а после — сорвать с него одежду и сделать наконец то, чего хотела так долго.