Вот только сердце в этой схватке проигрывает, когда оставшиеся шрамы вдруг начинают ныть отдалённой болью.
Не говоря больше ни слова, он грубо отталкивает девушку от двери, собираясь вылететь из комнаты быстрее пули. И даже не замечает, как тело вводят в ступор её слова, заставляя отложить спешку.
— Можешь думать что угодно, — Оксана тихо всхлипывает, провожая парня безжизненным взглядом, — в моём сердце всегда был только ты.
Обернувшись, он увидит картину, которую видел только во снах: непроизвольно проступившие слёзы скатятся по её щекам медленно, чуть щекоча кожу и оставляя после себя две ровные дорожки. Та периодичность, с которой будет вздыматься её грудная клетка скажет о том, как редко девушка делает короткие вздохи, будто борясь с самой собой. И будет видно, с каким трудом эта речь ей дастся, но Гоша лишь сглотнёт практически бесшумно, подавит в себе настоящее желание поддаться чему-то, что сидит глубоко-глубоко. И сухо улыбнётся, выстреливая напоследок последним зарядом.
— Нет у тебя сердца.
Боль снова сожмёт сердце в тиски, и теперь он вылетит в коридор немедля, оставляя после себя только шлейф мужского одеколона. А ещё страшное чувство мучительной ломки, с которым Окс останется один на один.
Она будет стоять у порога ещё какое-то время, прежде чем решит закрыть за ним дверь. Вся жизнь пронесётся перед глазами яркой вспышкой, и девушка обессиленно рухнет на пол, поджимая под себя руками худые коленки.
Усмехнётся, только горько как-то, от чего очередная порция слёз явит себя на свет. И она даже не удосужится их смахнуть, позволяя тем стечь ровно до подбородка, а после — оставить ничтожно маленький след на полу.
Она слишком давно не плакала, даже разучилась, наверное. И всё накатывающее состояние выйдет наружу нервными смешками и хаотичными движениями пальцев по коже. Они дрожат, порой сжимаясь и оставляя на ногах следы от острых коготков. Возможно даже причинят дискомфорт, но он и близко не сравнится с тем, как будет дико ныть что-то внутри.
Нужно снова собраться, снова найти в себе силы и вспомнить, кем она является. Вот только на зов о помощи альтер эго не явится. Останется лишь та самая девочка, возвращение которой вернёт за собой всю ту боль, которую однажды уже довелось испытать. Боль от одной лишь мысли, что никому до её существования дела нет. Кажется, это зовётся чувством собственной ничтожности.
Именно с ним она и останется в этой комнате один на один, наконец заходясь слезами настолько, что всё это родит в ней давно позабытую истерику.
Рука ко рту, Окс будет только громко выть в собственную ладонь, опасаясь уже быть услышанной не только кем-то снаружи, но и, кажется, самой собой. И некогда вырытая для её же слабости яма станет собственной могилой, откуда, кажется, выхода уже нет.
Смутно помню, во сколько вообще уснула. И это чёртов минус сбитого режима, ибо сейчас, протирая глаза и таращась за окно, никак понять не могу, сколько сейчас время, какой день недели, да и какой, блять, год на дворе.
Приведёт в чувства только появившаяся перед глазами Наташа, а её улыбка будет что-то сродни бальзама, хорошенько вылитого на сердце.
— Пойдём есть, — она кивнёт головой и позовёт за собой на кухню.
А я, на своё удивление, найду себя в их с Артёмом кровати одетой в уличные шмотки. Ладно... надеюсь, мне это простят.
Следуя за запахом жареной картошки, я долечу до кухни быстро, даже очень. Усядусь за стол и снова потру сонные глаза, благодаря девчонку за...
— Завтрак? — да, я всё ещё не знаю, сколько время.
— Скорее, ужин, — она хоть и пожмёт плечами, но косвенно на мой вопрос ответит.
А там и появление Артёма не за горами. Брат явится немного растерянным, но вид содержимого тарелки быстро приведёт его в чувства, и он охотно примется трапезничать.
— Как он? — Нэт направит вопрос ему, а я и догадаюсь сразу, о ком речь.
— Похмелье, больная башка и неспособность встать с кровати, — ненароком отзовётся брат.
Наверное, именно поэтому эти двое не атакуют меня вопросами насчёт произошедшего. Все и так всё поняли, чего уж брать меня за ноги и трусить вниз головой. Да и по взгляду Натали я понимаю, что она покорно дождётся того момента, когда я сама захочу ей всё рассказать.
Так, кстати, и произойдёт, только на следующий день.
Вернутся Морт с Лерой, вернётся желание парней снова посетить качалку, где они обычно вымещают всё скопившееся на висящую там грушу. И что-то мне подсказывает, что эта груша отдалённо жизнь мою напоминает. Вернутся былые привычки оставаться девочками и перемывать всем по очереди кости. Вернётся, кажется, прежняя жизнь, за которой я так, чёрт возьми, скучала. И вместе с тем вернётся и желание даже пары посещать, а то преподы, кажется, лица наши забыли.
Вот только желание заговорить с Мироновым усердно возвращаться не хочет, поэтому и решаю пустить всё на самотёк. Просто потому, что устала. Мне нужно ещё немного времени, чтобы вернуть себя в жизненную струю.
В один из дней мне захочется разделить душевные терзания не только с девочками, но и с Гошей. Но всё исчезнет в тот момент, когда он откроет дверь своей комнаты.
— Боже мой... — по его виду мне будет казаться, что из нас двоих далеко не мне нужна моральная помощь, ой как далеко...
— Проходи, — попытаясь нарисовать на своём лице не то, что улыбку, а жалкое её подобие, он жестом пригласит меня внутрь. — Только из меня сейчас собеседник не очень.
— Я заметила, — не стесняюсь своей реплики и неуверенно захожу, настороженно на него глядя. — Что с тобой?
— Не обращай внимания, — он просто отмахивается, а у меня мыслей других нет. Не обращать внимания на подавленность? На щетину, которую у него ни разу не видела? На синяки под глазами? На щёки впалые? Или, на количество пустых бутылок возле его кровати? На что, блять, именно мне не обращать внимания!?
— Так, — подхожу к окну и распахиваю наглухо задёрнутые шторы. Тоже мне, человек подземелья. — Ты сейчас же говоришь мне, в чём дело, иначе начну щипцами вынимать с тебя по слову, — я ещё руки по бокам так забавно ставлю, как будто я строгий учитель, а он — бессовестно прогуливающий школу ученик.
— Нина, — нет, не-а, даже не думай голову мне пудрить. Ты не оставил меня, когда мне было плохо. Моя очередь. — Я правда очень ценю твою заботу, мне это дорого, — кого-то мне напоминает эта способность мысли читать... — но мне просто нужно сейчас побыть одному. Пожалуйста. — Он трёт переносицу двумя пальцами, пока меня от удивления даже немного перекашивает. Он что, на дверь мне сейчас указал? — Прости, не сочти за грубость, но мне правда это нужно, — подходит, заключает мои руки в свои ладони, и я даже вздрагиваю от того, насколько они, чёрт возьми, холодные.
— Гош... — опускаю на его тонкие пальцы глаза, а в сердце что-то предательски ёкает. Как? Как, мать вашу, я его сейчас оставлю?!?
— Я не наложу на себя руки, успокойся, — усмехается даже, во даёт. — Мне правда нужно немного времени. Хорошо? — смотрит в глаза, а такое ощущение, что в душу. Ещё и подчиниться непроизвольно вынуждает, когда я, не отдавая себе отчёта, просто, блять, киваю, и как завербованная топаю на выход.
Он ещё говорил мне что-то, успокаивал, но окончательно прийти в себя мне удалось только тогда, когда за мной дверь закрылась. Это вот что сейчас было?
— Ты идёшь? — передо мной всплывает Наташа со всем своим удивлённым видом, на часы свои наручные пальчиком тыкая. — Опоздаем.
Универ. Блять. Точно.
Быстро встряхиваю гривой и несусь в комнату, где меня, сиротку, блин, любезно приняли пожить брат с любимой женщиной.
Хватаю сумку, хаотично провожу расчёской по волосам пару раз и выхожу, пытаясь понять, не забыла ли дорогу до универа.
Как оказывается, не забыла. Не забыла даже нумерацию кабинетов и некоторых преподов в лицо.
— Эммм, — останавливаюсь и хватаю Наташу за рукав, тыкая пальцем у стоящего возле аудитории Миронова. — Что он здесь делает?
