— Буду ждать на улице, — Натали сухо кинула через плечо, ненароком понять давая, что решение Депо хоть и принимает, но не поощряет.

И тот, буквально всё понимая, кивает Оксане и топает вслед за девушкой, выходя на порог.

Дверь открывает осторожно, как будто не спугнуть старается. А та спиной стоит, горизонт разглядывая.

— Я объяснил тебе ночью, почему так делаю, — его ладони бережно накрывают её плечи, и брюнетка прикрывает глаза, кивая. — Если вычудит что-нибудь, посажу на поезд и отправлю, идёт? — ластясь, будто кот подлизывающийся, он укладывает ей на плечико голову и мурлычет на ушко.

— Обещаешь? — Нэт даже разворачивается, глядя ему прямо в глаза и понять давая, что ответ принимается только один.

— Обещаю, — а куда деваться?

Он обнимает, обнимает трепетно и крепко, словно обиженного ребёнка. И так и стоит, не выпуская из объятий до тех пор, пока на пороге не показывается Оксана.

— Едем? — девушка присвистывает, вопрошая.

Кивок Артёма служит ответом, а колкий взгляд Наташи в её сторону служит лишь очередным доказательством того, что никакая мелочь не способна испортить ей настроение.

Плевать. Детей с ней крестить не нужно, кровать делить — тоже, так пусть хоть слюной подавится от ненависти.

Так она думала большую часть пути, пока Шатохин вдруг не свернул с маршрута. И остановился где-то в оживлённом районе, заглушив мотор и выйдя из машины.

— Выходи, — открыв пассажирскую дверь, он пристальным взглядом уставился на ничего не понимающую Оксану. — Не бойся, не укушу, — даже руку подал, помогая девушке выйти. — Дело в том, — закрывая дверь, он по-джентельменски приобнял за талию, заставляя шагать с ним в ногу, — что есть одно небольшое условие, — читая в её глазах немой вопрос, он смело продолжил. — Мы, так сказать, должны быть уверены, что в твою светлую голову больше ничего не взбредёт, и ты вдруг не захочешь никого разыграть своим актёрским талантом.

Он остановился, и Оксана, подняв наконец глаза на подсвеченную перед ней вывеску, томно выдохнула.

Салон. Это был салон красоты, чёрт возьми. Очевидно, Депо всерьёз намерен образ ей сменить, дабы больше с Ниной никто перепутать не вздумал. Как низко…

— Ну зачем это мне, Господи… — Окс чуть руки к небу не вскидывает, но язвительная улыбка так называемого брата расползается по лицу так, что только слепой не заметит, а пальцы плавно обвивают её руку, дабы за собой вести. — Давай без этого, Арти. Ну не буду я вашу Нину больше изображать, ну слово честное.

— Арти? — Артём ведёт бровью и нарочито вид делает, что вторую часть предложения вообще мимо ушей пропустил.

— Добро пожаловать, рады вас видеть, — юная особа с шоколадным каре мило приветствует. Очевидно, администратор.

— Сделайте с ней что-нибудь, — Шатохин не жалеет сахара, которым голос присыпает смачно, укладывая ладонь Оксане меж лопаток и легонько подталкивая вперёд.

И под поднятой бровью администраторши читается некое недоумение, что этой фразой молодой человек хотел сказать.

— Ну… на голове, — в ход вступают руки, и Депо вьёт пальцем гнездо над головой блондинки.

— Я Вас поняла, — девушка улыбается, а затем приглашает за собой Окс и уводит куда-то в зал, пока Артём, предварительно засунув крупную купюру в карман сотруднице, решает вернуться к Наташе.

За всё это время они успевают заглянуть в кафешку, ибо желудок явно недоволен куском рулета, закинутым наспех. А вот морепродукты — дело другое. Особенно, когда дополнением служит бокал белого полусухого.

— Позвонить ей? — Нэт вертит в пальчиках телефон, стреляя в Артёма игривым взглядом. — Или, думаешь, заняты? — а этот голос… в нём спрятаны яркие краски пикантности.

— Лучше напиши, — ухмыляется в ответ Артём, а у самого в голове абсолютно непонятные мысли: «Арти… меня никогда, блин, не называли Арти…»

Поздний обед, почти что ужин. Двое возвращаются к автомобилю и садятся внутрь, надеясь, что Оксана скоро появится. И та являет себя свету совсем скоро, выходя из салона и подмечая, что солнце почти село. Остались только неяркие лучи, освещающие ничтожно слабо. Но даже в их свете Артёму с Натой удалось рассмотреть, каким насыщенным пеплом теперь сияют волосы.

Платина. Благородная платина, мешающаяся с насыщенным серым. И всё это переливается в крупных локонах, что задаёт девушке абсолютно другой вид. Более женственный, что ли. Шатохин даже умудряется рот на мгновение раскрыть, но моментально оседает, стоить ему прикинуть, как эту реакцию расценит Наташа.

— Кудряшки в подарок, — Окс вертит в разные стороны головой, словно в рекламе шампуня.

Девчонка добрую часть жизни держалась, оставляя цвет волос натуральным, родным. И вмешательство краски было сравнимо с ударом под дых, но сейчас, когда она с завидным постоянством поглядывала в зеркало, мнение постепенно менялось. Она не могла на себя взглянуть без улыбки, настолько нравился полученный результат.

— Ты был прав, — даже переваливается чуть корпусом вперёд, пытаясь теперь насмотреться в зеркало заднего вида, не выпуская из пальцев пряди. — Так гораздо лучше. Зря я сопротивлялась.

Всё это вызывает рвотный рефлекс только у Нэт, которая глаза уже так закатила, что те грозились увидеть мозг. И снотворного жутко хотелось, ну, или, хотя бы — лопатой по голове, чтобы отрубиться и не слышать этого шебуршания сзади.

«Только селфи не начни делать…» — тихо молится про себя брюнетка, обречённо стукаясь лбом об окошко. А потом и вовсе сильнее ударяется, ибо кто-то свыше, кажется, не расслышал частичку «не».

Я старалась занять себя, чем угодно. Даже усердно старалась делать вид, что безбожно крепко сплю. Только не неловкая тишина, только не компрометирующие вопросы.

И тут, как мой любимый гром среди ясного неба, со всей силы вибрирует мобильный, оповещая весь салон громким звуком.

Сообщение.

Пялюсь в экран, читая входящее от Гоши. Ну слава тебе октябрю, хоть немного отвлекусь.

— Надеюсь, всё хорошо?

— Переживаешь?

— Я похож на бездушного эгоиста?

— Нет. Всего лишь на того, кто влюбляется в бездушных эгоистов.

—…

— Чёрт. Прости. Не сдержалась. Правда, извини. Просто нервы не держат, не могу с собой справиться.

— Понимаю. Скоро вернёшься?

— Надеюсь, да. Я напишу, как буду подъезжать.

— Вы всей толпой?

— Нет…

—?

— Только я и Глеб…

— Оу… ну… не буду мешать.

Нет. Нет-нет, пожалуйста, лучше мешай…

— Переживает? — остро интересуется Миронов, стараясь не отрываться от дороги, но всё же успевая стрелять глазами в мой мобильный.

— Он ведь не бездушный эгоист, — усмехаюсь язвенно, как будто мне шестнадцать, и я только что демонстративно засосала нового друга на глазах у бывшего.

— Хах, — вот это «хах», это мне как расценивать?

— Что?

— Ничего.

Да. Да, я вижу. Ничего. Абсолютно ничего. Лишь ещё больше напряжённая тишина, расползающаяся из самых недров, и застывающая между нами чем-то плотным.

Ещё примерно минут тридцать безмолвной поездки, которое нарушается сухим:

— Есть хочешь?

Я хочу провалиться. Уснуть. Телепортироваться. Расцарапать тебе лицо. Но только не есть.

— Хочу, — потому что Кескевич.

Мы не ищем кафе, не ищем супермаркеты на пути. Глеб просто останавливается у какого-то придорожного ларька, выбегает минут на пять от силы, и возвращается с шаурмой в руках.

Как, чёрт возьми, мило.

Пожалуй, это единственная еда, которую я не умела есть. Вечно всё, блять, вываливается… Но выбора нет, и я, кажется, даже беглое «спасибо» выпускаю из себя, принимая из его рук горячий пакет.

Не знаю, чего я так боялась. Близости, наверное. Боялась, что одно неверное слово, и мне сорвёт башню. И тогда я наговорю столько всего, что на его белобрысой голове седые волосы успеют до общаги вырасти.

Но Миронов, кажется, сам не хотел подобного, пока за рулём находился. И весь оставшийся путь просто ехал молча, изредка выслушивая мои просьбы остановиться на заправке, ибо мочевой о себе знать давал.