— Повтори, — да, я была права отчасти.

— Ты всё слышал, — мне страшно, страшно поворачиваться. По хорошему счёту мне хочется выбежать из этой машины и словить попутку, но в то же время я понимаю, как это чертовски глупо. Глупо и невозможно. Он не даст мне этого сделать. И о чём я только думала, когда наивно предполагала, что моё признание его заткнёт?

— Посмотри на меня, — нет... не хочу, — посмотри на меня! — он не кричит, просто изменяет тон и теперь не просит, а приказывает.

Наверное, чем быстрее я повернусь — тем быстрее всё закончится. Тем быстрее уйдёт это ноющее трепетное чувство, засевшее внутри и заставляющее сейчас каждую клеточку дрожать.

Раньше у нас такого не было. Я никогда его не предавала. Уходила — да. Сбегала — да. Врала — да. Но контакт с другим мужчиной... нет. И я не учла этого. Не учла, какой может быть реакция того, кто способен не просто на разбой, а на самое настоящее убийство. И кем я для него теперь являться буду?

— Лучше ты мне расскажи, как тебе спалось с Оксаной под боком! — резко к нему поворачиваюсь и натыкаюсь на окутанный яростью взгляд. Я просто не готова сидеть и ждать, пока он будет медленно вкалывать иголки в моё тело по одной. Именно такое ощущение я испытываю, когда он тушит меня своими словами.

— Так это была месть? — его брови вздымаются, а венка на шее пульсирует. Кажется, я слышу даже треск сухожилий, которые воспаляет постепенно заполняющая его злость.

— Просто скажи мне, что все эти дни у вас не было секса! Давай! Говори! — в ярости я не уступаю, иначе окажусь в одном шаге от поражения. — Скажи, как ты не обнимал её, лёжа в нашей кровати! Скажи, как ни разу не поцеловал! Скажи, что не обнимал и не говорил лестных слов, глядя ей в глаза и в упор не замечая, что это не я!! Говори!!!

Его глаза округлились ещё больше, а правая бровь как-то нервно, мелко задёргалась.

Я и понятия не имела, зачем мне нужно было это подтверждение от него. Зачем было снова трепать себе нервы, но это всё в буквальном смысле лезло из меня наружу, и под контроль уже взять не удавалось.

Я не стала упоминать, что наш с Вишну поцелуй случился ещё до всей этой эпопеи с Оксаной. Не стала уточнять, что была под препаратами, которыми Гоша тогда накачал. Иначе, чувствую, до общаги мы добрались бы быстрее, чем скоростной поезд.

— Что ты чувствовала? — его взгляд вдруг чуть изменился, а голос обрёл совсем другие краски.

— Что? — я даже глазами захлопала, не ожидая такую смену темы.

— Что ты чувствовала, когда целовала его? — в его глазах сейчас невозможно что-либо прочитать. Потому что там злость, ярость, обида, разочарование и желание лишить жизни ещё одну душу.

— Ничего, — смягчаю тон и говорю тише, опуская глаза. Я вообще тогда думала, что Глеба целую, но всепоглощающее чувство реванша заставило выпалить это с такой злостью, что тёмная сторона души буквально кричала рассказать о том, как мне понравилось находиться с ним рядом. Как легко мне было, когда я проводила с ним время на крыше. И как было спокойно, когда он нёс меня на руках до комнаты.

— Он, наверное, нежный... — Глеб скрывается в предположениях, отводя взгляд и приближаясь ко мне так медленно, что я уловить на успеваю, как его лицо становится ближе. — Наверное, не такой грубиян, как я, — мгновения, его глаза снова поглощают меня, заставляя сидеть, не шевелясь. — И трахается наверное исключительно на белых простынях под Бетховена, — будучи во власти его пленительного взгляда, я не сразу понимаю, что его ладонь оказывается на моей коленке. — Куда мне до него... — он оттягивает краешек губ, ехидно усмехаясь, — я ведь предпочту не ждать, и могу тебя оттрахать прямо на этой трассе, вжав лицом в капот, — его ладонь медленно начинает ползти вверх, и я едва беру себя в руки, укладывая свою ладонь поверх его и чуть сжимая, дабы остановить.

— Нет, — перебиваю, мотаю гривой, чуть взъерошенной от влажности, — не надо...

— Что не надо? — он неспешно наклоняет голову, продолжая мучать меня своей близостью. — Быть тем, кто я есть? Это ты хотела сказать? — последнее слово у него выходит с каким-то надрывом, влекущим за собой едва слышное рычание. Его пальцы сжимаются и заставляют меня зашипеть, ибо кожа чувствительная слишком. — Я ведь животное, которым движут инстинкты, грубиян, бандит, — другими словами, тот самый Миронов, которого мне довелось лицезреть в одиннадцатом классе, — а он не такой, верно? Он считается с твоими желаниями, да?

— Глеб, пожалуйста, прекрати, — я начинаю ёрзать и сильнее вцепляюсь в его руку, которая во всю уже сжимает мою ляжку. Грубо, властно. Так, что хочется шипеть.

— Тогда какого чёрта ты была со мной? — это вот что сейчас вообще? — Ты ведь знаешь, какой я на самом деле? Знаешь, Нина. И тебе это нравится, — да он, блять, издевается! — Не пора бы себе признаться, что ты в этой машине сейчас потому, что ты самая настоящая мазохистка? — я с тобой последний год по этой причине, кажется, вот только признаться себе никак не могу.

— Перестань! — уже прошу более требовательно, когда его вторая рука тянется к моей шее. И я по инерции хочу её убрать, но он перехватывает мою кисть у изголовья и крепко сжимает. Дергаюсь инстинктивно, заранее понимая, что ещё пара таких попыток, и покраснения на запястье точно не избежать.

— Я не Вишну, чтобы просить меня об этом, — снова черти в глазах, снова ядовитый оскал, и снова напоминающая о себе ладонь, которая уже в миллиметре от моей промежности.

— Пожалуйста... — прикрываю глаза и будто молю, не понимая, отчего так страшно. Хотя, наверное, я могу понять. В этом человеке словно живут две личности. И нынешняя заставляет прятать голову в песок, пока его второе «я» не вернётся обратно. Вот только возвращаться оно пока не думает.

— Думаешь, я поверю? — думаю, что мне, будучи в сидячем положении, сейчас удастся рухнуть. — Твои глаза ведь просят совсем не о том, о чём твердит твой рот, — его ладонь окончательно устраивается между моих ног и чуть надавливает. Слава Богу, что через ткань джинс он не чувствует этой пульсации. Этой чёртовой, мать её, реакции моего тела, которую мозг до сих пор не в силах объяснить.

— Пусти, — мычу, сцепив зубы и стараясь оставшейся свободной рукой убрать его ладонь. И складывается впечатление, что я пытаюсь одним пальцем сдвинуть целую глыбу, которая даже не двинется от моих прикосновений.

— Нет, — он хмыкает, вызывая во мне окончательную панику, когда его пальцы ложатся на молнию.

Снова дёргаюсь, отчаянно пытаясь убрать его руку, пока ему это окончательно не надоедает. И он хватает мою кисть, быстро просовывая себе под коленку и прижимая к сидению. Теперь я полностью обезоружена.

— Твою мать, Миронов! — чуть ли не рычу, или даже рычу, когда он с улыбкой расстёгивает молнию джинс и приспускает их настолько, насколько позволяет положение. — Сука, — шиплю, подобно змее, не желая этого видеть и откидывая назад голову.

А он как назло медлит, нагло проникая ладонью прямо под ткань шёлковых стринг. Чего-то ждёт, пока я терпеливо держу глаза закрытыми и стараюсь дышать как можно тише. Вот только бесшумно не выходит. Из груди так и рвётся хрип, когда он проводит длинным средним пальцем меж половых губ.

— Ты мне тут потоп устроишь, — это дьявольское отродье ещё и усмехается, чтоб его... — а ведь я ещё даже не вошёл.

Очевидно, напряжение внизу живота переросло в самое настоящее наваждение, которое под контроль было взять просто невозможно. Между ног предательски ныло, а блондин ещё и издевался, продолжая водить вдоль складок уже двумя пальцами, пока не зацепил набухшую бусинку.

Открывать глаза всё ещё не хотелось.

Не хотелось видеть этот взгляд, эту блядскую ухмылку, когда он начал плавными круговыми движениями массировать клитор. Тогда я начала обратный отсчёт до того, как меня попросту разорвёт изнутри. Я и представить не могла, сколько ещё выдержу, чтобы не начать извиваться в такт ему, его движениям.

— Хочешь, чтобы я остановился? — какая к чёрту разница, что я отвечу.