Вот и пожимаю плечами, растерянно глядя в глаза Вишну. И стараюсь поймать с ним связь на ментальном уровне, когда внутренний голос просто кричит: “Сделай, блять, так, как считаешь нужным!”. Но он лишь с вызовом смотрит, ожидая от меня ответа. И я мотаю головой отрицательно, давая понять, что не готова сейчас ответить.

И я не исключаю, что не была бы столь растеряна, если бы Сименс просто-напросто выбил эту дверь и закатил скандал. А я, по натуре своей, опять бы упёрлась в него рогами и кричала, чтобы в покое оставил.

Чёрт возьми, всё это настолько в привычку вошло, что улыбка непроизвольно на лицо полезла. Потому что я прекрасно помню, как однажды повздорила с Наташей, после чего по своей невероятной глупости хотела закинуться колёсами в туалете какого-то клуба, будучи разодетой, как портовая проститутка. Потому что помню за счёт того вечера, как Глеб имеет феноменальную способность выбивать двери ко всем чертям. И ещё я помню, как внутренний бунт моих тараканов ещё ни разу не мешал ему делать то, что придёт в его белобрысую голову. Так что же, чёрт возьми, случилось сейчас? Какого хрена я вообще об этом думаю? Почему я до сих пор под влиянием его незримой силы, которая подчиняет и не отпускает по сей день?

— Сигареты есть? — его глаза требуют от меня ответа, но я его не нахожу. Вместо него нахожу только необъятное желание закрыться на балконе с бокалом вина и разъедающим лёгкие дымом. Ментоловым, да. Определённо.

Он не отвечает. Только молча достаёт из кармана пачку и протягивает, заставляя наконец вытащить руку из-под пледа.

Я тоже молчу. Лишь благодарно киваю и аккуратно встаю, пока он продолжает сидеть рядом на корточках. Прохожу в кухню и по-хозяйски там действую, наливая в пузатый бокал красное полусладкое, от вида которого уже текут слюнки. А после закрываюсь на балконе, вдыхая осенний ночной воздух и пытаясь отогнать от себя мысли, которые лезут в голову без приглашения.

“Что сейчас происходит там... Этажом ниже...?”

— Сука... — его алкогольное дыхание мешается с её сладким, мускусным запахом, исходящим от тела и пленяющим разум.

Она ведёт себя, словно жертва, но в то же время целиком и полностью его себе подчиняет, подставляя шею и ластясь перед ним, словно кошка.

Губы давно застыли на вдохе, даже не смыкались. Глаза прикрыты от блаженства, пока нежную кожу ласкают его наглые, напористые поцелуи.

— Даже пахнешь, как сука... — он понятия не имеет, что несёт, а ей по-барабану всё. Только когти свои выпускает и спину его царапает, запуская руки под майку.

— Рядом с тобой попробуй ею не быть... — она наконец находит в себе силы и шепчет, шепчет прямо ему в губы. И от этого обжигающего, горячего дыхания башню сносит окончательно.

Её сила слов действует, как наркотик. Вены на его руках проступают от напряжения, он моментально хватает её за бёдра, поднимая и усаживая на стол. Голова перестаёт варить окончательно, только похоть, только страсть, что правит мозгом и вынуждает не отдавать себе отчёт. Пальцы движутся беспорядочно, уже сжимая её грудь практически до боли и заставляя девушку шипеть. Но эта боль ей приятна, она лишь шире раздвигает ноги и наконец притягивает парня ближе, заставляя его лечь на себя практически всем телом.

Невыносимо жарко.

Он исследует почти каждый сантиметр её нагого тела, не касаясь главного — губ. О пламенном поцелуе сейчас не идёт и речи, лишь животная страсть, что захлёстывает обоих. И автоматически он спустит с себя штаны, даже не до конца. Упрётся жаждущим продолжения органом в её бедро, снова заставляя девушку шипеть, подобно кошке. Ядовито улыбнётся, заглядывая в её глаза и только сейчас понимая, насколько велика разница между этими близнецами.

Оксана смотрит так, словно жаждет лишь удовлетворения собственных потребностей. Развратный взгляд и ноль эмоций, будто кукла подбитая, для которой значимость поцелуя обесценена. И не важно, по каким причинам он её губ не касается. Девушка просто жаждет близости, жаждет его рядом настолько, что настойчивые руки скоро совсем вожмут.

А где-то там, чуть глубже — боязнь. Боязнь и страх одиночества, борьба с которым уже за милость. Ведь после пламенных ночей она всегда сбегала, оставаясь один на один со своим “Я”. Никогда не проводила рассвет в чьих-либо объятиях, просто радуясь, что наступил новый день. Только похоть, только скрытое желание быть чуточку больше, чем объектом наваждения, коим она сейчас и является. А после наверняка сбежит, как всегда это делала. Вот только он об этом ничего не знает.

Для неё есть только здесь и сейчас. И за этот момент она держится зубами, чтобы снова чувствовать себя живой.

А утром... Утром она просто отвергнет все сбитые мысли, что сплетутся меж собой в крепкий узел. Просто убедит себя, что мальчишке нужно было спустить собак на волю хотя бы этой ночью. А завтра снова всё будет по-прежнему.

— Нина... — Гоша открывает дверь и появляется рядом, отрывая меня от мыслей. От ненужных мыслей, над которыми всё никак не удаётся взять контроль. — Замёрзнешь.

Вышел он без пледа, без накидки, просто с предупреждением. А это значит, что его желание простое: вернуть меня в комнату.

Но не об этом болит моя голова. Далеко не об этом.

Сердце по необъяснимым причинам просто из груди вырывается, и я не могу найти этому логическое обоснование.

Что-то не так. Что-то явно не так...

И это что-то заставляет меня шумно выдохнуть и проскользнуть сквозь Вишну. Оставить бокал на столе и прошмыгнуть к двери, где на выходе меня поймает опешивший хозяин комнаты, хватая за руку.

— Куда ты? — взгляд Богданова тревожен, и мне это только масла в огонь подливает, заставляя выдернуть руку из его хватки. — Нина! — не выходит, держит крепче, в то время как я рвусь куда-то дальше.

— Мне нужно выйти... — говорю в обратную от него сторону, не прекращая попыток.

А он как чувствует, в какую дверь я сейчас рвусь. И не понимает даже, что своими действиями рождает во мне ещё большее желание пойти вниз. К нему...

— Зачем? — повышает голос, как будто достучаться пытается, пока я пру, как баран. — Не нужно, слышишь? — Почему? Почему не нужно? Что вообще происходит?? — Не выйдет у вас разговора! — теперь он прикрикивает уже более строго, и я чувствую себя, как непослушная пятнадцатилетняя дочь, которая от отца убежать пытается. — Да послушай ты меня! — мои отважные попытки ему быстро надоедают и он практически сгребает меня в охапку, шагая обратно за порог. Недалеко мне уйти удалось. — Он пьян, слышишь! — слышу, потому что кричит. А ещё закрывает дверь и оставляет меня к ней прижатой, всё ещё держа за плечи. — Ты своей импульсивностью не добьёшься сейчас ничего! Дай ему протрезветь! Иначе, если он тебя тронет... — последнее слово он уже говорит не так громко. Наверное, даже, предупреждающе, что я непроизвольно затихаю, — то я оторву ему голову.

Его глаза я вижу такими впервые. Впервые вижу эту вздутую вену, которая начинается от брови и проходит через весь его лоб. А ещё я впервые вижу в нём угрозу, но отнюдь не для себя... И это даёт понять, что этот парень таит в себе больше, нежели даёт видеть остальным.

Всё это спокойствие — прикрытие. Настоящие демоны там, внутри. Очень и очень глубоко, и нужно ещё постараться копнуть, чтобы увидеть хотя бы часть.

— Иди спать, — он давит на предплечье уже не с такой силой, будучи уверенным, что сейчас мне уходить не захочется. И оказывается прав. — Завтра на свежую голову размышлять будешь. — Сейчас он опускает руки и заставляет меня повести бровью. Неужели и правда уверен, что не уйду?

Да. Уверен.

Потому что без раздумий закрывает дверь изнутри и кладёт ключ в карман.

Просто супер.

За что боролись, на то и напоролись...

Вот только конфликты мне сейчас не нужны. Особенно не с ним. И я действительно нахожу в себе силы переварить его слова и согласиться, что спор на эмоциях с пьяным Мироновым сейчас бы только усугубил ситуацию. Вот и стреляю глазами на недопитый бокал вина, к которому и держу путь.