Оборачиваюсь автоматически, оставаясь на месте. И вижу лицо Наташи, которое заключает в себе все эмоции мира.

Возможно, она так пронзительно смотрит, потому что я едва пытаюсь источать обиду, которая всё ещё сидит во мне, не скрою. Но те глаза, которыми я на неё смотрю — они говорят лишь об одном: такими глазами я могу смотреть после долгой разлуки только на неё. И этот взгляд уж точно ни с чьим не перепутаешь.

Между нами отнюдь небольшое расстояние, которое мы удерживаем какое-то время. Я вижу, что к её глазам так и норовит влага подступить, отчего сама поджимаю губы и не могу сдержать эмоций.

А Нэт... Нэт быстро преодолевает это маленькое расстояние и бросается на меня с объятиями, утыкаясь в мои волосы носом и, кажется, даже хлюпая. Нет, моя обида не делась никуда, но руки автоматически обвивают мою девчонку, крепко прижимают, заставляя прикрыть глаза.

— Натали... — шепчу куда-то в её спутанные тёмные волосы, пытаясь угомонить бешеное сердцебиение. Я бы обязательно уронила слезу, если бы вспомнила, что за последний год это единственное наше расставание, продлившееся больше недели.

А ещё я бы обязательно сказала бы что-нибудь, если бы Нэт, отпрянув, смотрела на меня. Но её взгляд сейчас направлен за мою спину, и мне и экстрасенсом быть не нужно, чтобы определить, кто сейчас за ней.

Поворачиваюсь я отчего-то медлительно, словно хочу оттянуть момент этой встречи ещё хотя бы на минуту. Но стойкое желание увидеть бесстыжие глаза берёт верх, и в следующее мгновение я вижу перед собой Сименса. Чуть взъерошенного, растрёпанного, невыспавшегося. На нём какие-то мятые шмотки, наспех обутые кроссы с неправильной шнуровкой. А в глазах — бездна. И она пугает меня. Пугает, как пугала всегда.

Нэт за моей спиной слабо держит мои руки, не желая выпускать после объятий. А внутри стойкое ощущение, что вместо крови — бензин, и Глеб — горящая спичка, которой никоим образом не стоит приближаться.

— Мы можем поговорить? — говорящая спичка, как мило. Всё-таки не проглотил язык.

— Это ведь неизбежно, — не знаю, хочу ли я его этими словами задеть, но речь не контролируема.

По его выражению лица понять сейчас ничего невозможно, ибо слишком много на нём сейчас написано. Злость, страх, ревность и разочарование, и последний из пунктов мне непонятен отнюдь. Чего он ожидал? Что за время моего отсутствия приютит в нашей комнате эту стерву, а потом я вернусь, и вместе со мной вернётся всё на круги своя?

Так... только не думать об этом сейчас, иначе предстоящий разговор обернётся скандалом. Если уже не оборачивается...

— Только не там, — киваю на нашу комнату, дверь которой, вроде, даже не до конца закрыта.

— Как скажешь, — от этого диалога так и веет чем-то сухим, отчуждённым и неродным отнюдь, и я до сих пор не могу поверить, что всё это происходит между нами.

Понятия не имею, что делать и куда идти. Мы как две особи из церковно-приходской на первом свидании, которые представления не имеют, что говорить и куда деть вообще себя. И эта сцена немая донельзя, она рождает только желание закричать и унести отсюда ноги, только бы не испытывать этого дискомфорта. И, что ещё хуже, я понятия не имею, с чего начинать. Что говорить. И говорить ли вообще.

— Пойдём, — он кивает головой и за собой зовёт, топая, очевидно, к заднему ходу.

А мне второй раз повторять не нужно, я мимолётно киваю Наташе и нехотя отпускаю её руку. Слово честное, я бы предпочла провести весь этот день с ней. Но предстоящий разговор действительно неизбежен, поэтому я молча плетусь за его спиной.

На заднем дворе общежития на удивление тихо. Не знаю, кто чем занят этим утром, но нам это определённо на руку. Мне, по крайней мере.

Глеб заходит за угол, останавливается, и я вижу, как подскакивает его грудная клетка. Нервничает. Заметно.

— С чего начнём? — потому что я не собираюсь отмалчиваться и ждать, пока он начнёт атаку. — С моего ночлега в комнате Гоши? — потому что его вспыхнувшие злостью в этот момент глаза мне отнюдь не страшны. — Или с этой блондинистой красавицы, которую ты успешно со мной путал всё то время, пока спал с ней в обнимку в нашей кровати? — потому что мозги начинают поджариваться, как на кипящем масле, как только представлю эту девку под его боком. — А может, с того, как твои глаза в задницу укатились, что ты даже различить не смог? — потому что Миронов, тот самый, которого я встретила год назад. Озлобленный, нахальный мальчишка, у которого сейчас руки сжаты в кулаки, а в голове наверняка единственное желание — заткнуть меня как можно скорее. Именно этого человека я вижу сейчас перед собой.

— Мы можем начать с проверки, которую ты решила устроить, — мои уши... с какой, твою мать, проверки??? — к чему вообще была эта подмена и где тебя носило??

— Что? — я нихрена не понимаю. Только слово успеваю вставить, ибо его атака напрочь вытеснила из моей головы всё наигранное спокойствие.

— К чему вообще это всё было? — руками всплескивает, начинает голос повышать. — Почему ты постоянно сбегаешь и вынуждаешь меня из себя выходить?? — да что за мать твою??? — Зачем вообще всё это шоу? И эта твоя ночь в его кровати...

— Затем, что меня похитили, мудак ты тупой! — и не надейся меня заткнуть своим поносом словесным, Сименс, не надейся... — меня кинули в машину и увезли, а эта сука видимо рядом была, и успешно мою позицию занять решила!! — думал, ты один тут орать умеешь? — А вы, идиоты, поверили должно быть в её сказки и повелись! Аргх... ты вообще через сколько дней понял, что обнимаешь не меня??? — слушая весь мой пламенный поток, он медленно охуевает. А я догадываюсь сразу, что ни о каком похищении он и не догадывался. — Меня отвезли к отцу, ясно тебе? Он умирал, и напоследок хотел время со мной провести. И знаешь, что я тебе скажу?? — по его отвисшей челюсти чувствую — не знает. — Его общество мне было приятней, чем твоё! Особенно после того, как я выбила шанс на звонок, чтобы предупредить тебя, что со мной всё хорошо! — дрожащие руки, дрожащая челюсть... мне на минуту показалось, что ему в пору сейчас стены крушить, ибо сильно его, видать, Оксана обработала. Молодец, близняшка. Продуктивно. — Но при звонке я нарвалась на неё. И знаешь... это было лучшим шансом понять, какой же ты всё-таки мудак. — Я хотела прокричать это, правда. Прямо ему в лицо. Но вышло только злостное, ядовитое шипение, которое влекло за собой дорожку мурашек по его рукам.

Слышать его сейчас хотелось меньше всего. Как я и думала, разговора нормального у нас не выйдет, да и продолжать сейчас бессмысленно, учитывая моё адское желание не видеть его лица. Поэтому и делаю то, что в этой ситуации будет самым верным решением — разворачиваюсь и шагаю прочь, пока в спину не начинают лететь обрывки его фраз.

— И куда ты? — за словами шаги, Боже, дай мне силы не сойти на бег. — Нина!? — он уже близко, я чувствую его. — Опять пойдёшь к этому уёбку? — прощай, контроль.

Во мне будто разом всё переворачивается, и я даже не теряю времени на раздумья. Просто резко останавливаюсь, разворачиваясь к нему вновь и со всей силы прикладываясь к его щеке ладонью.

Звонкая пощёчина, его дикий взгляд. Миронов явно не ожидал этого, ровно, как и я. Но что-то изнутри приказало мне это сделать. И, возможно, я об этом пожалею, но сейчас мною правит лишь желание залепить ещё и по другой щеке.

Господь, ещё немного силы...

— Этот уёбок отличил меня от этой потаскушки с одного, мать твою, взгляда, — эта желчь в голосе пугает даже меня. Чёрт возьми, я готова была простить этому парню все грехи мира, но сейчас я бессильна... — и тебе стоит взять у него пару уроков.

Уничтожающий взгляд напоследок — вестник того, что на этот раз ему стоит трижды подумать, прежде чем идти за мной. Он держится за щеку и смотрит на меня так, словно впервые видит. Видит другую сторону меня. Я, кстати, тоже её вижу впервые, и никак не могу с ней совладать. Меня лихорадит так, что я невольно окунаюсь в тот самый день в больнице, когда узнала о скорой гибели матери. Потому что помню... помню, с каким цинизмом он знакомил меня со своим вторым «Я». Помню, как оставил, когда я как никогда нуждалась тогда в поддержке. А ещё я помню его некогда сказанную фразу: «Бумеранг над головой не перестанет летать».