С этими мыслями я опять позвонил и Антон опять не ответил.

Что ж… Обещал быть — значит надо соответствовать.

Жил он, по нашим, марсианским, меркам довольно далеко (то есть это в обычное время ОН жил, а сейчас, видимо, страдал) на пересечении Космонавтов и Астронавтов, в аспирантском общежитии, в нашем же, Третьем куполе. Не центр, конечно, но и не окраина. Окраинных улиц с такими названиями просто быть не могло, ведь всем известно, какой вклад внесли СССР и США в исследование Марса!

Вообще, к слову скажу, с названиями улиц нам, третьекупольникам, повезло. Третий купол Совкосмос строил вместе с американцами по ООНовской программе колонизации Марса, и сразу, чтоб не вносить путаницу, установили, что «меридианные» улицы называют американцы, а «параллельным» давали названия советские строители.

Добраться до общежития я сумел только минут через сорок.

…Дверь распахнулась, едва я коснулся сенсора звонка. Чувствовалось, что Антон ждет меня с большим не╛терпением. Может быть, даже притопывая ногами.

— Ну, пришел, наконец, — с видимым облегчением выдохнул он, невольно бросая взгляд на часы. — Я уж заждался.

— Так ведь не ближний свет, — отключая подогрев одежды, отозвался я с наслаждением вдыхая теплый, с запахом хорошего кофе, воздух. — З-замерз… Даже заблудился слегка. Чудно тут у вас — космонавты, астронавты, аргонавты, терапевты….

Хозяин нейтрально пожал плечами, показывая, что заблудиться в Куполе могла только какая-нибудь творческая натура, не от мира сего, вроде меня. Наверное, польстил.

— Что случилось-то? — спрашиваю, проникаясь хозяйской озабоченностью. — Из-за чего сыр-бор? Готов подставить плечо.

— Пока ничего страшного, — успокоил меня хозяин. — Ты проходи, проходи… Кофе?

Я сел напротив друга и посмотрел на него взглядом Шерлока Холмса. Вот ведь проходимец! «Ничего страшного!» А чего тогда паниковал, словно у него кислород кончается? Друг мой под взглядом устыдился, заерзал, но ничего не сказал. По всему видно — собирается с силами. Нервно сцепив пальцы рук, он, похоже, не знал с чего начать.

— Неприятности на работе, или личная жизнь? — помог ему я, оттягивая ворот свитера и осматриваясь. На первый взгляд ничего вокруг не говорило о неприятностях. Во всяком случае, если научный сотрудник Академии может себе позволить пить настоящую «Арабику», а по запаху судя, так оно и было, это никак не свидетельствует о личной трагедии или служебной катастрофе.

— И то и другое…

— Даже так?

Я взглядом указал на чашку. Хозяин, наконец, совладал со своими руками и разлил кофе.

— Ну, тогда рассказывай… Хвались неприятностями.

Антон в замешательстве прихлебнул и чуть запинаясь, начал издалека:

— Мое предложение наверняка покажется тебе странным, но прошу, не отвергай его сразу.

Вот не люблю я таких вот заходов. И пауз многозначительных не люблю… Он этого не почувствовал и несколько секунд держал театральную паузу, а потом разродился:

— Проведи за меня консультацию у четверокурсников.

Я среагировал мгновенно.

— А что только консультацию? Давай я уж у них сразу и экзамен приму! И докторскую за тебя напишу. Я могу, ты же знаешь. Только попроси… Я нужные слова быстренько выучу — и порядок!

— Я серьезно. Выручи.

Тут я по-настоящему обиделся. В любой шутке есть только доля шутки.

— Серьезно такие вещи не предлагают.

Он снова посмотрел на часы.

— Да нет, действительно. Я не шучу. Сам знаешь — сессия идет. Завтра у них экзамен… Его уж, извини, я сам… А сегодня вечером нужно провести консультацию у четвертого курса, но обстоятельства складываются так, что…

Я аккуратно вернул чашку на стол.

Разыгрывает он меня что ли? Или издевается?

— А ты, академик, со своим выбором не ошибся?

— Нет, — говорит. — Я в тебя почему-то верю! Выручи!

Точно издевается!

Вот за что я люблю Антона, так это за хорошее нахальство и веру во всемогущество друзей!

Я бы еще понял его, если б сам был драматическим актером, но ведь он прекрасно понимает, не может не понимать кандидат наук, какими бы сельскохозяйственными они бы ни были, что я не просто артист. Я — артист балета. Танцовщик. Тот самый, кого по малознанию и необразованности некоторые люди «балеруном» называют. Что ж я им преподавателя танцевать буду? Па-де-де «преподаватель и гиперболическая функция»? Глупость какая-то…

Это либо маразм или отчаяние такой глубины, что…

Я уж совсем собрался подняться и сказать, что думаю о его предложении, но тут некстати вспомнил свои размышления у театрального подъезда. Что бы на моем месте сделал сам мистер Кузалес, всуе мной сегодня помянутый? Этот бы точно друга не бросил, даже если б оказался звездой балета. Что-нибудь обязательно придумал бы… Хотя бы посоветовал что-нибудь…

Посмотрел на товарища. Нет. Все-таки не маразм… Пришлось смягчиться.

— Ну, а кто-нибудь… Не может же быть, чтоб на мне свет клином…

Он опередил мою мысль, покачав головой.

— Никто. Никого… Понимаешь, ты моя последняя надежда. Я хотел Семена Николаевича попросить, да тот заболел.

— Кто такой? — машинально поинтересовался я.

— Завкафедрой. Они по его учебнику учатся.

— А прогулять это мероприятие ты не можешь? Ну, тоже заболеть?

Хозяин развел руками и посмотрел на меня, ища в глазах понимания. Я в ответ безмятежно теребил бороду.

Чего-то такого и следовало ожидать. Понятно теперь почему он в меня так верит — не в кого ему больше верить. Один я остался из его идолов. В гордом одиночестве! «Великий и могучий утес…»

Друг мой, мою слабину почувствовал и нажал: ручки на груди сложил и собачьими глазами глядя на меня, проскулил:

— Ты же сможешь. Ты же талантливый. Ты у себя в театре кого только не играл. Выручи, а? Ну сыграй им преподавателя.

У меня возникло острое желание поправить его «сыграй» на «спляши», но я сдержался. В этот момент я впервые серьезно задумался. Ну, а если… Гипотетически… В русле заветов великого Кузалеса… Если б там собралась молодежь зеленая ну, первокурсники… То еще может быть и получилось бы что-нибудь… Но четвертый курс… Хотя… Если, конечно, теоретически… Нет. Надо еще уточнить.

— Предмет-то какой?

— Простой предмет. Совсем простой! — несколько смущаясь, конфузливо даже, отозвался хозяин. — Аресобиология…

Мои брови поднялись и снова вернулись на место. Арес, это понятно, Марс, биология — тоже разъяснений не требуется. А вот все это вместе… Это заставляло задуматься.

Я и задумался. Только над своим.

Может быть это и есть та сверхзадача, о которой Станиславский говорил? Или это не Станиславский, а Петипа? Вот он — вызов мне как артисту. Ну и что, что танцовщик? Подумаешь! Я вспомнил свои мысли, под вывеской «Орион» и ощутил неожиданный подъем. А почему бы и нет? Я, разумеется, не Кузалес, но все-таки… Победит не тот, кто выиграет, а тот, кто вывернется! Нет таких ролей, от которых отказались бы балеруны!

Осторожно, чтоб Антоха не почувствовал проснувшейся во мне заинтересованности я протянул.

— Попробовать, конечно, можно, однако меня беспокоят два обстоятельства. Во-первых, я ничего не понимаю в этой твоей аресобиологии, а во-вторых, мы с тобой вовсе не братья близнецы…

Я посмотрелся в зеркало, потом на друга, потом снова в зеркало.

— …и даже не просто братья. Сложно нас перепутать…

— Это все?

— Все…

Антон после моих слов как-то воспрянул, словно его живой водой спрыснули.

— Разбиваю твои сомнения по пунктам. Во-первых, они в ней тоже мало что понимают. Во-вторых, большинство из них видит меня настоль╛ко редко, что вряд ли запомнили. Ну и к тому же у нас одинаковые общевидовые признаки — типичный облик молодого ученого: усы, очки, борода и немного лысины. А костюмчиком, который они, может быть и помнят, я тебя снабжу. Годится?

— Ну… — Я махнул рукой. — Так уж и быть… Если не секрет, из-за чего все это? Свидание?

— Угадал.

Кандидат наук запунцовел. Совсем мальчишка.