— Да, черт возьми, сняли бы вы с себя эту шкуру как-нибудь, — присоединился ко мне Мефодий.

— В том-то и беда, что не могу… Тут не пуговка и не кнопочка. Там кодовый замок!

— И? — снова спрашиваю я, чувствуя, что толи профессор крутит что-то то ли мы чего-то не понимаем. — Вы что, код забыли?

— Да нет, какой там «забыл». Там код простой — первые пять цифр числа «пи».

Мы переглянулись с Мефодием. Вот оно ученое семя. Нет бы что-нибудь простое вроде раз, два, три, четыре… Ему экзотику подавай… Ну вот и хлебай свою экзотику заумную.

— Нажать на кнопки не могу. Лапа слишком толстая!

Смотрим мы друг на друга с товарищем, но молчим.

— Ну что, — спрашивает, наконец, Самопал, — поверим мы этому перерожденцу?

Посмотрел я на это чудо оценивающе, одним глазом. С одной стороны говорящий лев — вот он, во всей красе, а с другой кленник-то все-таки цветет.

— А вы, профессор, нам точно не грезитесь?

— Мне пригрезится может только дама неглиже, а не лев, — возражает Мефодий. — Да и с какой это стати нам обоим одно и тоже пригрезилось, к тому же еще и мужик-профессор при этом?

Говорит-то он верно, но глаз почему-то с хищника не сводит.

— Ну уж нет, — возражаю ему. — Давай-ка убедимся в этом.

И к профессору эдак нейтрально обращаюсь.

— Вы, уважаемая галлюцинация, расскажите-ка что-нибудь такое, о чем мы не знаем…

Вижу — озадачился профессор. Оно и понятно — уж больно сферы интересов у нас разные. Потом смотрю — расцвел, заулыбался.

— Про поющих львов слышали?

Я плечами пожал.

— Мы и про говорящих львов не слышали… Так что — и руками развел.

— Могу тогда не простую песню спеть, а марсианскую.

И тут же запел. Бодро так, с выражением.

Хорошо спел. Душевно. Самопал к концу даже притопывать начал, только я головой покачал туда-сюда.

— Что говорящая галлюцинация, что поющая… Один фиг. Не катит, проф.

Потускнел профессор.

— Из области прикладной генетики что-нибудь знаете?

Мы с товарищем переглянулись и теперь оба отрицательно качнули головами. Преподавали, вроде что-то с похожим названием в школе, но кто ж знал, что нам эта самая прикладная генетика в жизни понадобится?

Галлюцинация себя хвостом по бокам похлестала, порычала малость и успокоилась немножко.

— Ну, тогда я только один разъединственный ход вижу.

Я брови поднял заинтересованно.

— Вы, друг мой, загнали себя в логическую ловушку.

Заинтересовался я. Про ловушки всякие мы с Мефодием много чего знаем, тема-то знакомая.

— Ну, ну, — подбодрил я своего визави. — Продолжайте…

— Если я галлюцинация, то я безвреден…. По определению. Что я вам могу сделать? Ничего!

— А если вы настоящий говорящий лев?

— А настоящих говорящих львов не бывает! — говорит профессор. — Вы же это и сами знаете. Так что напрашивается верный способ. Я вас слегка царапаю. Или кусаю. По вашему выбору, разумеется, и тогда все становится на свои места.

А ведь прав профессор. Прав. По-другому вроде никак… Придется кому-то из нас шкурой рискнуть. Пока я думал, как бы этот тест на Самопала перекинуть, тот сообразил быстрее.

— Если что, то я этой галлюцинации башку отстрелю, — пообещал товарищ. Успокоил, значит.

Видя мои колебания, галлюцинация просительно так говорит:

— Да и что вы, молодые люди, потеряете, если сходите со мной и убедитесь, что я прав?

— Так ведь идти-то лень… — нашелся я, — по жаре куда-то неизвестно за кем. Так вот сходишь, а потом всю жизнь стыдно будет. А кровь, между прочим, тоже может оказаться галлюцинацией.

— А боль?

Тут уж я плечами пожал.

— А то вы профессор про фантомные боли в ампутированных конечностях не слышали? Вон у Зямы Зябликова протез к дождю болит не хуже настоящей руки, и ничего удивительно в этом никто не находит…Ну, может быть только, что она иногда сама собой начинает в носу у него ковыряться.

Профессор аж башкой затряс. Только ничего это не изменило. Прав он. Деваться то некуда.

— Ладно… Уговорили… Нажмем мы вам кнопочку…

Подскочил наш дикий гость, замяукал, хвостом заюлил, чисто кот.

— Тут недалеко. Вон в той стороне…

— Только пожалуйста, Казимир Львович, идите впереди… Как-то шкуре моей не по себе делается, если сзади хищник топает на мягких лапах. Это у меня наследственное…

…Мир пошел полосами, задрожал, словно ткань мира взволновалась, небо над головой стало белым, и я вынырнул из ощущений. Праздничная зелень, цветы и странный лев растворились в белизне экрана над головой.

— Так где же прекрасные инопланетянки? — спросил Михалыч, с соседнего топчана даже не успев оторвать голову от подушки. Он её по-моему и не собирался отрывать, рассчитывая на продолжение.

— Вы до них малость не дошли… Визг в небе помните?

— Да… Это что они визжали?

— Нет. Это вы в их космический корабль попали! Попали и повредили. Тот пошел на вынужденную…

Я слушал Продавца, и не мог я понять: правду он говорит или издевается над нами. И то и другое делалось с таким серьезным видом, что отличить одно от другого я не мог.

— Ну а дальше можно?

— Нельзя, — серьезно сказал Продавец. — На сегодня все.

— Я заплачу… Мы заплатим…

Прекрасные инопланетянки, похоже, никак не могли выйти из головы моего товарища, но Продавец покачал головой.

— Конечно заплатите. Только не сегодня. Конец рабочего дня. Теперь только завтра приходите…

…В гости к Продавцу мы попали в общем-то случайно.

Хотя это как сказать — виделись мы теперь довольно часто, да и интересы, оказывается, у нас во многом совпадали, так что все к тому шло: книги, политика, пиво. Ну и так далее.

А тут наш общий праздник припомнили — День советской молодежи. Ну и решили отметить это дело. Начали-то в сквере, а потом он нас с Михалычем к себе пригласил — оказалось, живет совсем рядом.

Я, когда к нему зашли, честно удивился: неужели ему на работе работы не хватает. Гляжу — знакомое оборудование.

— А это-то откуда? — интересуюсь. — Берем работу на дом?

— Да все оттуда. У нас ведь ничего не изменилось. Как подметил один неглупый человек — «Кто что охраняет, тот то и имеет». А это некондиционный экземпляр попался. Списали его у нас, ну, а у меня руки из того места растут, которое выше поясницы, а не наоборот, так я и починил… И настроил…

По глазам видно, что следующим словом должно стать: «И попользовался вволю».

— И теперь чувствуешь себя Мафусаилом? Столько наверное чужих жизней прожил! — говорю не без зависти.

— Ну, не без этого, — отвечает наш новый товарищ. — Весело с этой штуковиной живется. Да и жизни теперь не чужие — свои.

Смотрю, рука его вроде как невольно погладила пластиковый бок, словно любимую собаку.

— Хорошая, конечно штука. Мед с сахаром, — согласился с ним Михалыч. — Только вот опасная… Какую бомбу вы под человечество подкладываете! Хотя нет. Не бомбу. Западню. Западню вы готовите для всех нас. Огромную западню в форме удобного диванчика и этой вот штуки.

Он кивнул, обозначая и свой интерес к прибору.

— Ошибаетесь, уважаемые…

— Почему? Очевидно же — опасный для общества приборчик-то.