— Так что не переживайте, уважаемые пассажиры. Посудина старая. Наводка на резкость опять же шалит. Минут десять потрясет. Вы уж, родные, потерпите, а там и на нормальный режим выйдем.
Тут все, как водится, заорали: — Не дрова везешь! Паразит! Еще раз так сделаешь либо бить станем, пока окраску не поменяешь, либо к действующему вулкану привяжем! — а Мефодий конечно громче всех орал. Даже из противоперегрузочного кресла вылезти умудрился и тут «Аркебуза» в какой-то немыслимый вираж вошла. Мефодий мой из кресла вылетел и покатился как перекати-поле по проходу между кресел.
Хорошо народ кругом сердобольный оказался — все свой брат охотник. Больше десяти метров ему прокатиться не дали. Поймали, на ноги поставили. На них-то он назад и добрался. В одной руке мешок, в другой — какие-то обломки. А сам злой как шукутун.
— Ноги-то целы? — спрашиваю, памятуя о его предчувствии.
— Ноги-то целы, — отвечает друг мой кисло, — а вот переводчик наш того…
— Успокойся, — говорю. — Нешто мы обойдемся без него? Ты, чай, со зверь-рыбой разговаривать не собирался.
Сел Мефодий в кресло, пристегнулся, и тотчас дрожь противная унялась, стук да бряк утих, а в глазах моих потемнело, потому как Тимон, этот сквилл в форме, этот гнусник крапчатый, безо всякого предупреждения в межзвездный тоннель вошел.
Пятьдесят два часа спустя вышли мы в очередной раз в свободное пространство около планеты. За это время народу в салоне сильно поубавилось — поссаживались люди. А до конечной остановки только мы с Мефодием добрались, да еще трое наших попутчиков — им-то дальше, у них пересадка тут.
Мефодий взбурлил, засуетился, попрощался с Тимоном как-то неразборчиво, вроде бы даже пообещал чего-то и к трассеру…
Как только «Аркбуза» ушла он реактор активировал, и…
Уже долгое время друг мой совершенствовал свой трассер, все собирался приспособить его для браконьерской охоты. Для того нужно было всего лишь увеличить мощность конвертера до 98 мегаватт. Увеличение мощности позволило бы трассеру перебрасываться за зону патрулей охотинспекции и выходить к планетарным системам, удаленным от точки старта до 190 парсек. Не он один терзался такими проблемами.
После открытия в секторе ЕК-34 целой группы планет с такой богатейшей фауной, что невольно возникала мысль о звездной системе — заповеднике, устроенный кем-то и когда-то исключительно для целей охоты и проведения времени в настоящих мужских забавах. Правительство тут же наложило лапу на эти богатства, но слухи просачивались и охотники, что профессионалы, что любители сочились слюной. Но им приходилось только облизываться. Охранялась система тщательно, а перебраться за пояс охраны на имеющихся прогулочных или личных трассерах было просто технически невозможно.
По рукам ходили какие-то схемы переделки стандартной аппаратуры. Мефодий, потратив немало энергетических единиц на них, пришел к выводу, что все это — фальшивки и вполне возможно распространяемые Правительственными структурами для таких же веселых и находчивых как он сам. Только это его не остановило, а напротив, раззадорило. Жизнь давно нас приучила к мысли, что если чего-то очень захотеть и при этом хорошо потрудиться, то все трудности будут преодолены и друг мой погрузился в самостоятельные изыскания. И вот доизыскивался….
Я не раз предупреждал его, что добром такое не кончится, вот и оказался прав на свою голову.
То, что случилось потом, не лезло ни в какие ворота.
Существуют, разумеется, космические катастрофы и аварии, но они всегда где-то в информационном пространстве происходят или в кино. Именно там бравые космолетчики борются с трудностями, преодолевают коварство Пространства. Но иногда, оказывается, и нам грешным что-то от Пространства перепадает. И даже в две руки.
Засвистело что-то, заскрежетало в кабине, и трассер наш подбитой птицей виз обрушился. Пару раз меня мимо Самопала проносило и я видел, что тот что-то на пульте управления пытается сделать, но куда там… То ли умения не хватило, то ли счастья…
Я в себя пришел, когда ткнул меня ногой товарищ.
— Вставай, — говорит, — дармоед, если жив еще. Сон — это та же смерть…
Ну, встал, огляделся. Радости мне это не доставило…
Короче говоря, попали мы. Кто-то, не будем показывать пальцами кто, где-то что-то недоглядел, недовернул и грохнулся наш трассер о твердь земную со всем нашим удовольствием. Я головой по сторонам повертел — получалось хреновое дело. Как на первый взгляд, так и на второй: отсеки, прижатые друг к другу чудовищной силы взрывом, потеряли герметичность, и синеватый дымок местной атмосферы проникал к нам, растекался по полу. Внизу газ собирался в плотную пелену тумана уже доходившего нам до середины икр.
— Как же ты машину вел? — спрашиваю. — Или тебя кто-то под руку толкал?
— Если б меня кто-то толкал, то мы бы с тобой по земле как два куска масла по бутерброду размазанные сейчас лежали бы. Тут, напротив, высокое мастерство!
— Ангел у нас, что ли образовался, — не слушаю я его. — Говорят у пьяных и влюбленных такие должны быть… А теперь, наверное, и дуракам по ангелу полагается… Тем, особенно, которые на неисправных трассерах разъезжают.
Григория мои слова развеселили.
— Если дураков добавить к влюбленным, то получится такая прорва людей, что ангелов на всех не хватит.
А ты представь, во что это выльется для небесной канцелярии!
Я представил, и мы как два старых дурня заржали. Потом я себя в руки взял.
— Их и не хватает. Вон сколько людей гибнет. Но хочу тебя обрадовать. На нашу долю досталось.
— На мою больше.
Он закатал штанину, показывая синяки и ветвистый синий след от удара током.
— Да я не об этом, — махнул рукой я. — Ангелы нам достались. По крайней мере, один на двоих точно есть!
— Ладно. Давай выход из этого… Этой неприятности искать…
Собственно, проблемы выйти не существовало, только вот очень не хотелось выходить туда, где это этим туманом дышать придется. Что он из себя представляет? И что случится, если его дозу внутрь принять? Хвост вырастет или вообще окочуришься?
Уселись мы друг напротив друга, смотрим, глазами лупаем. Понимаем, что ничего нам другого не остается. А страшно…
— Интересно каково это на вкус… — спрашиваю товарища.
А Мефодий поддает туман ногой и злобно так, словно я тут самый виноватый, отзывается.
— Может, если и попробуешь, то и рассказать-то уже не успеешь. Может это фосген какой-нибудь или вовсе хлорциан.
Он неловко, по-медвежьи, переступил ногами, словно туман мешал ему двигаться. А может это совесть у него в ногах путалась, ходить мешала. По его ведь милости…
Я уже сообразил, почему такая чехарда пошла. Вообще винить кого-либо, кроме самого Мефодия нельзя.
— Че-е-е-рт!
— Ты еще руки заломи. Устроил тут, понимаешь, плачь Ярославны… Давай-ка думать, как выбираться из этой каки…
— А чего тут думать? Открой дверь да выберись. С этого света на тот.
Нервы сдали у товарища. Он в озлоблении пнул стену.
Я, как в себя пришел, первым делом живучести нашего трассера удивился, а выходит напрасно. Стена, словно ждала сигнала, со скрипом её кусок выломился и заскользил наружу, словно кто-то тянул её на себя.
Чувство опасности взревело сиреной… Я схватил ствол, а Мефодий прыгнул назад, и шум его падения заглушил мой выстрел. Я стрелял навскидку в мелькнувшую в проломе длинную тень.
Неудержавшийся на ногах Самопал нырнул в туман как в воду. Только что без всплеска и кругов на поверхности.
Не выпуская карабина из рук, я бросился к нему, но друг мой вынырнул из сиреневого небытия самостоятельно.
— Кто стрелял?
— Христофор Колумб, — спокойно ответил я. Глупый вопрос заслуживает только глупого ответа. Увидев, что с другом все в порядке, я повернулся к пролому и засмеялся. Там, наполовину заскочив в корабль, лежал ствол какого-то дерева, исходивший тем же сиреневым дымом, что покрывал пол отсека.
За порогом чадили головешки поломанных деревьев. Плотный дым стелился по поверхности, пошевеливая своим обширным телом, когда его трогал ветер.
