– Если мы вам действительно понадобимся, в каждой комнате есть кнопка вызова. А теперь прошу прощения, но я должен идти.

Да уж, Яна, как переговорщик ты явно провалилась.

И он и правда быстро ретировался. Но перед этим я слышала, что он прошелся по дому и закрыл все окна.

В следующие часы я вынуждена была смириться с тем, что покинуть дом мне не удастся. На всех окнах, даже на чердаке и подвальных стояла эта странная невидимая преграда. Входная же дверь не поддавалась моим попыткам вскрыть ее изнутри, даже несмотря на то, что я пробовала расковырять замок всеми найденными предметами типа ножей, вилок и прочей кухонной утвари, поминая матерными словами тех, кто сделал его таким качественным. Так что мне только и оставалось, что сесть на прохладном полу перед входной дверью и горевать, что и слесарь из меня никакой. Но это занятие мне быстро наскучило, и поэтому я стала бродить по дому, изучая обстановку уже более тщательно.

Повсюду ощущалась рука хорошего дизайнера, но при этом весь интерьер был каким-то безликим и необжитым. Так, как если бы дом со всем, что внутри, купили совсем недавно или, может, жили тут не часто. Личные вещи только в той спальне, где мы кувыркались с Рамзиным, в остальных – практически пустые шкафы со стандартных набором полотенец, банных халатов, причем ни разу не использованных. В ванных – невскрытые флаконы дорогих шампуней и гелей на выбор, новые зубные щетки, бритвы. В тумбочках – целые упаковки презервативов и салфеток. Ни фотографий, ни каких-то чисто личных мелочей, делающих дом домом, а не просто пристанищем на ночь. Короче, как картинки в глянцевых журналах – все супер идеально, но при этом обезличено, лишено отпечатка характера хозяина. Еще тут не было ни телефонов, ни компьютера, ни ноутбука. Мой собственный телефон тоже, ясное дело, исчез, так что возможности как-то связаться с внешним миром, кроме как встать в окне и махать флажками в надежде, что меня заметят с какого-нибудь пролетающего вертолета, не представлялось. Был, конечно, огромный телевизор в спальне у Рамзина и почти такие же в остальных. Но способа связаться через телек я не знаю. Устав слоняться, я сходила в душ, еще поела, поискала то самое вино, что сулил мне охранник Саша. Но бар был совершенно пуст, не считая разных видов газировки.

– Ты предусмотрительная хитрозадая, деспотическая скотина, Рамзин, – сказала, закрывая дверцу бара.

Даже напиться с горя не судьба. Я вернулась в спальню и, включив телевизор, стала переключать каналы, размышляя, как умудрилась встрять в такое. То есть я, естественно, знаю как, но почему именно я? Потому что дура! Вот единственно приходящий на ум ответ. Ну а с другой стороны, в мире хреново количество людей, обремененных еще меньшим количеством интеллекта, чем у меня, и ничего, живут себе, и всякие там инопланетные сексуальные агрессоры им на пути не попадаются. Выходит, это все мое личное потрясающее везение. Уснула, даже и не поняв когда. Проснулась глубокой ночью. Телевизор что-то вещал, рядом пусто. Выключила и снова заснула.

Утром выяснилось, что тираническая скотина Рамзин так и не объявился. Вот интересно знать, на какой хрен мужику похищать девушку, запирать ее у себя в доме, а потом самому сваливать в «прекрасное далеко»? Разве это не нарушение какого-нибудь кодекса похитителей? Не положено ему разве торчать тут, выносить мне мозг всякими там психологическими штуками, чтобы сломить мою волю к свободе или на крайняк гнусно домогаться? Нет, я по Рамзину нисколько не скучала, вообще ничуть. Просто не привыкла как-то последние годы находиться так долго в изоляции. Наоборот, моя жизнь практически полностью протекала на публике, в которой я, конечно, не то чтобы нуждалась. Но как-то уже прямо начинало ломать. Утром меня навестил другой охранник, но с ним я и разговаривать не стала пытаться. Это был мужчина постарше, и с первого же взгляда я поняла, что через эту груду мускулов не достучаться ни до сердца, ни до мозга. Тем более я не особо-то и умела это делать. Весь день опять прошел в бесцельных шатаниях между телевизором, кухней, ванной и спальней. Спустя много часов, разозлившись, стала швырять всем, что ни попадя, в окна, наблюдая, как забавно предметы отскакивают обратно. К вечеру действительно доставили мои вещи в огромных баулах, которые охранники благополучно сгрузили в одном из углов рамзинской спальни, хотя я и настаивала на соседней. Даже бегло оглядев их, я поняла, что здесь все. До последней безделушки и мелочи. Пришло осознание, что отец меня окончательно вычеркнул из жизни, не оставив себе ничего, что хоть как-то обо мне напоминает. Так, как когда-то с мамой. И даже то, что сделал он это под внушением Рамзина, почему-то не уменьшало болезненности этого факта. Ведь, если быть честной, он пытался провернуть это и прежде неоднократно. Сначала бросив нас с мамой, потом сослав меня в школу и перекрестившись, потом эта попытка выпнуть меня замуж за Вячика… Да, признаю, что я сейчас однозначно не тот ребенок, каким может гордиться любой отец, но ведь я такой была не всегда. А его другого отношения, кроме вялой констатации того факта, что я все же живой объект, я не помню с самого начала. Захотелось курить и напиться, но сигареты исчезли из сумки вместе с сотовым, а на мои просьбы достать их мне охранники не реагировали. Я отыскала себе среди одежды топ на бретельках и короткие шорты и пошла искать, чем бы еще заняться. Когда поздно вечером пришел Саша убедиться, что я не исчезла волшебным образом, разговаривать с ним не стала. Зато на следующий день, когда Рамзин опять не нарисовался, я устроила им настоящий террор. Я нажимала то и дело кнопки вызова, а когда приходил один из них, задавала дебильные вопросы, снова требовала сигареты, когда отказывали, то всякую другую хрень типа гематогенов с необычными вкусами, которые на самом деле ненавижу с самого детства, или там вибратора размера XXL обязательно фиолетового цвета, и, клянусь, ближе к ночи оба наверняка разрабатывали план моего безпалевного убийства. Нет, ну а что вы хотите, если мне тупо скучно. Я не сама себя тут заперла. К ночи я устала уже и от этого и просто ушла в библиотеку и, найдя там что-то чрезвычайно поучительное из отечественных классиков, благополучно уснула с книгой на физиономии, мечтая о глотке никотинового счастья.

Проснулась глубокой ночью так резко, будто мне двинули в бок, и поняла, что зверюга вернулся в логово. Я его еще не слышала, но в воздухе уже обозначились отчетливые вибрации его силы. Словно дом наполнился электричеством и агрессией. Прошлепав босыми ногами в гостиную, уже готовясь от души отвязаться на Рамзина за все хорошее, я действительно увидела его. Он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и обозревал то, что я натворила вчера, когда устроила спортивное метание вещей. Здоровенный фиолетовый фаллос я прикрепила посреди антикварного столика в гостиной, так как тот очень удобно оказался на присоске, и теперь он тоскливо торчал, прикидываясь экзотической свечкой. Нисколько не смутившись этим фактом, я, уже набрав полные легкие воздуха, чтобы вызвериться на Рамзина, захлопнула его, рассмотрев получше и обомлев.

– Охренеть! – только и смогла произнести.

Рамзин выглядел так, как если бы просто чудом вырвался из лап какой-то когтистой и зубастой твари. Его лоб и правую щеку пересекали очень глубокие параллельные царапины, пара из которых начиналась прямо у нижнего века. Под левым глазом огромный фингал и здоровенные синяки на скуле и подбородке. Так офигенски сидевший на нем комбинезон напоминал сейчас скорее уж бомжатские лохмотья, изодранные, в кровавых разводах и местами пропаленные. В прорехах одежды отчетливо были видны еще более глубокие длинные царапины и раны, как от зубов. Шагнув ближе, я скривилась от жуткой вони. Собственный, так сильно действующий на меня аромат Рамзина был полностью забит запахом горелой плоти и еще чем-то невыразимо отвратительным, от чего сводило живот.

Но, несмотря на весьма плачевный внешний вид, мужчина не производил впечатление ни измученного, ни усталого и даже не думал кривиться от боли, хотя наверняка все эти отметины на теле должны адски болеть. Все как раз наоборот. Если и обычно Рамзин был окружен неким ореолом силы, неуловимо, но отчетливо меняющим и пространство, и самих людей вокруг, то сейчас эта призрачная мощь просто ревела в воздухе вокруг него. Как если бы неистовый десятибалльный тайфун втиснули в человеческое тело, и он беснуется и требует выхода, сочась безумной сокрушительной силой из-под кожи. На меня смотрели глаза, которые затопила пугающая чернота, будто голодная алчная тьма желала прорваться через тончайшее стекло сознания наружу. И прямо сейчас эта самая тьма сконцентрировалась на том, что неистово вожделела. На мне. И у меня от этого взгляда волосы встали дыбом на затылке, и захотелось бежать сломя голову, снося стены. Но я стояла, примерзнув на месте, и шокированно осознавая, что кроме смертельной паники я испытываю еще нечто, чему не знаю названия. Что-то во мне не только не боялось тьмы в глазах Рамзина, но силилось дотянуться до нее, встретиться не только взглядом, но и столкнуться в полную силу. То ли чтобы атаковать и подмять, развеивая в пыль, то ли чтобы слиться, впитать, растворить в себе. Истинной сущности этого сверхъестественного притяжения понять не получалось, но желание этого контакта, а главное, осознание его неизбежности было устрашающе реальным.