«В чём дело? Почему ты ушёл? Тебя ждать после уроков?»
Некоторое время я перечитывал это сообщение, будто оно написано на японском.
Не хотелось ничего объяснять. Проще сделать вид, что я на него обиделся, чем рассказывать о своих проблемах. Не люблю я об этом трепаться, объяснять что к чему. И сочувствия от него тоже не хочу: мне нравится, что Руперт относится ко мне как к нормальному человеку, что он не в курсе этой проблемы.
«Сделай вид, что меня не существует. С утра у тебя получилось».
«Ты издеваешься?»
И тут учительница начала пялиться на меня. Почти никто не выполнял задания, но эта сука уставилась именно на меня своими рыбьими глазами и сердито произнесла:
— Убери телефон. Сейчас же.
Спорить с ней было бессмысленно, поэтому я сделал вид, что убираю мобильник в карман, а на ходу набрал только: «Отъебись».
Дело не в том, что Руперт не нравится мне. Как раз наоборот. Но если изложить это всё на бумагу, придётся самому себе признаваться, что я буквально схожу по нему с ума. А я не хочу в этом всём разбираться и, тем более, рассказывать ему об этом. Но, видимо, придётся.
Первый сон приснился мне задолго до того, как Руперт признался мне в симпатии. Мы с ним снова были в тёмной гардеробной — как в день вечеринки — только на этот раз было не до разговоров. Я помню, что прижимал его к стене, а он то смеялся, то целовал мои губы, щёки, шею, и от одних воспоминаний об этом уже наяву охватывает приятное тепло. Это было потрясающе реально: темнота и тепло тесной комнаты, собственное волнение, то, как он прошептал моё имя… Тогда я не придал этому сну большого значения. Подумал, ну, мы много тусовались вместе последние дни, и мой мозг решил сгенерировать эту хуйню. Бывает.
Но иногда я думаю о нём в этом смысле. Не только ночью.
Глупо отрицать, что я его хочу. Но если бы вся суть была в этом, думаю, я бы решился сделать шаг навстречу. Но я не хочу портить ему жизнь.
Понимаете, я слишком ясно вижу эту чёртову картину. Тринадцатого мая — а это вторник — Руперт будет собираться в школу ко второму уроку, как всегда. Пройдёт на кухню, сделает себе тост с ветчиной, нальёт стакан сока и включит телевизор… а там на тот момент будут передавать сводки с количеством жертв, и мою фотографию. Что он будет чувствовать в этот момент? Лучше пусть разочаруется во мне заранее.
До этого единственной героиней моих фантазий из реальной жизни была Мэдисон. Она просто милая. Сексуальная. Что-то вроде идеального, но недостижимого образа. Всё равно что подрочить на Элишу Катберт из «Соседки» — всё равно нифига недостижимо.
Руперт не был идеальным. Да даже красивым его назвать можно было с натяжкой: ну да, он одевается неплохо, улыбка у него классная, но так-то ничего особенного. Но он мне нравится. Во всех смыслах. В этом вся проблема.
Влюбиться в него сейчас было бы глупо. А я близок к этому, потому что у меня даже и друга нормального никогда не было, а он появился и как-то обнадёжил меня, что ли. Если бы подобное случилось пару лет назад, я был бы вне себе от счастья.
Но сейчас это уже нахрен никому не надо. Особенно мне. Мы все знаем, как заканчиваются такие истории, верно? Почти никто из тех, кто брался за оружие и шёл с ним в школу, не оставался в живых. Это точка невозврата. В Вермонте давно отменили смертную казнь, но в других штатах меня ждал бы разве что электрический стул. Но по мне так даже это гуманнее, чем провести всю жизнь в тюрьме.
Когда я рассуждаю об этом, мне сразу становится плохо. Даже руки начинают дрожать. Сейчас я чуть не столкнул ненароком чашку какао на тетрадь — сижу и восстанавливаю конспекты по Стейнбеку и Эдгару Алану По. Я просто не хочу думать об этом, потому что размышления о смерти приносят за собой только панику и тоску. Словно в тёплый, летний день набегают грозовые тучи и резко холодает. Я не верю в Бога и не верю в рай. Надеюсь, это будет всё равно, что заснуть.
…
Вернувшись из школы, я наконец решился провести «контрольные выстрелы». Для этого необходимо выбраться за черту города, и это становится настоящей проблемой, когда у тебя нет машины. По той же причине мне сложно всерьёз заняться поисками карманного пистолета, точнее, человека, который мог бы мне с этим подсобить.
Но мне повезло. Сосед ехал в сторону Берлингтона и согласился подвезти. Он даже не стал спрашивать, почему я прошу его высадить посреди лесополосы или что лежит в моей спортивной сумке. Всю дорогу он слушал свою отстойную музыку и руками ел жареные куриные крылья из «Вендис» — даже руль в его машине начал засаливаться из-за того, что он его постоянно лапает жирными руками. Гадость.
В десяти милях от Мидлбери я попросил его высадить меня и некоторое время шёл вдоль рощи. В этом месте лес начинал редеть, и вдали начала мелькать знакомая поляна: отец часто привозил меня сюда в детстве и разрешал стрелять по бутылкам.
Там я некоторое время повозился: прикрепил к дереву распечатанную на принтере мишень, а на сруб поставил старую мягкую игрушку. Даже неловко было сооружать там это всё: очень тихое место. Идиллическое, вот нужное слово. Не притоптанная никем зелёная трава, цветы разные, вроде лютиков, бабочки летают… Я подумал, что хорошо бы прийти сюда с друзьями на пикник или устроить пробежку вдоль леса. Ну это я загнул, конечно: я ненавижу бегать и не устраиваю никаких пикников.
Разобравшись с затвором, я зарядил винтовку, прицелился и в следующий миг тишину и пение птиц перебил резкий, громкий звук выстрела. Плюшевый заяц мгновенно упал на траву.
Я не стал его поднимать. Потренировавшись на плюшевой «жертве», я отошёл ещё на несколько шагов и попробовал поразить мишень. Отец говорил, что самое главное — это сконцентрироваться и контролировать дыхание. Оружие было настоящим, но нервничал я ничуть не больше, чем в детстве, когда стрелял в стену дома из пластмассового лука — знаете, есть такая детская игрушка, к которой прилагаются стрелы с присосками. Я в детстве представлял, что я Робин Гуд, и спасал свои игрушки от несуществующих злодеев.
Когда я подошёл ближе, то был приятно удивлён. Выстрелов в «десятку» не вышло, но и мимо цели почти ничего не улетело. Видимо, этот навык всё-таки остался со мной, хотя я и не прикасался к отцовскому оружию без его разрешения. Один раз мы с приятелем ездили в тир, но там вокруг нас бегал мужик, который следил буквально за каждым шагом, и даже прицелиться не давал спокойно.
Но теперь мне удалось проверить всё самому. Когда придёт время, я попаду в цель.
Всё готово.
…
В пятницу соседи пригласили родителей на ужин, и дом остался в моём распоряжении. Сначала это радовало: я посмотрел какую-то комедию с Джимом Кэрри, хотя терпеть не могу, как он кривляется. Заказал себе китайской еды, достал банку лимонада и некоторое время читал на террасе.
Потом убивать время уже было нечем, и я решил выбрать какое-нибудь из тех дел, которые всегда откладываешь на последний момент. Например, протереть полки в комнате, разобрать ящики или постирать шторы. Тут я вспомнил, что мне нужно починить велосипед и прошёл в отцовский гараж. Там сильно пахло сыростью и краской, а на столе лежали чертежи станковых деталей, прорисованные на пожелтевшей бумаге.
Я надел замызганную рубашку, включил настольную лампу и некоторое время осматривал «масштаб бедствия». Велосипед простоял здесь без дела всю зиму, и механизмы начали ржаветь. Пришлось подкручивать болты и чистить цепь: при повороте она начинала мерзко стрекотать и со скрежещущим звуком заедала. Когда я начал промазывать маслом звенья, услышал за спиной негромкие шаги. Не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, кто мог навестить меня.
— У тебя, кажется, привычка, — отозвался я, — заявляться сюда без приглашения.
— А от тебя его не дождёшься.
Я поднялся на ноги и стряхнул пыль с колен домашних джинсов. Руперт собирался было пожать мне руку, но они все испачкались в масле, поэтому дружеского приветствия не вышло.
