Я стоял возле торговых автоматов у дальней стены. Лес ни разу не посмотрел в ту сторону, так что я вполне допускал, что он не знает о моем присутствии.

Зачем я приехал сюда в такую рань? Зачем я вообще узнавал, когда отправляется челнок, возвращавший после каникул на Гесиод первокурсников политеха?

Если понадобится оправдание для моего импульсивного поступка, в кармане брюк в пластиковом пакетике лежали трусы Леса. Однако без особой надобности я не собирался их отдавать. Я хотел сохранить их для себя — не для поклонения и, конечно, не для того, чтобы бередить душевные раны. Это был вещественный свидетель того дня в моей жизни, который перевернул буквально все.

Полтора суток назад я прилетел на эту планету. Я был уверенным, агрессивным, заносчивым носителем идеи, что есть одна-единственная правда, одна-единственная истина, одна-единственная правильность, и я ее знаю. Ее знает Земля, и я, землянин, конечно, тоже ее знаю. Воровать нельзя, жарить яичницу на животном жире бесчеловечно, делить на ноль антинаучно, не уважать Землю преступно, трахаться с другим мужчиной — извращение. Теперь я чувствовал в себе… Нет, даже не сомнение. Я чувствовал в себе не столько сомнение в истинности земных постулатов, сколько готовность рассмотреть иные истины, услышать другие правды, понять нечто, что не совпадает с уложенными в мою голову правильностями. И символом всего этого был один-единственный день на дальней, маловажной, нищей планете, с которой моя родная Земля даже как-то воевала. Воевала как раз для того, чтобы истина была одна, правда была одна, правильность была одна…

На стоянку у космопорта продолжали садиться скипперы, и в зал то и дело вбегали новые и новые парни в черной форме. Их встречали веселыми возгласами и всеобщей суетой. Сейчас тут уже было человек сто, не меньше.

В какой-то момент появился паренек совсем в другой форме — темно-бордовой, с небольшой золоченой эмблемкой на груди, с кармашками на рукавах и странными застежками на плечах. Его появление, в общем-то, не заметили. Ребята продолжали весело разговаривать друг с другом, не обращая внимания на вновь прибывшего. Тот же обвел взглядом толпу, на мгновение остановил его на мне, но тут же перевел на Леса. И прямиком направился к моему вчерашнему гиду.

Я насторожился.

Лес тоже, хотя внешне не подал виду. Я уже немного, совсем чуть-чуть, научился его чувствовать, и его расслабленная фигура меня не обманула.

Бордовый остановился в шаге от Леса и совершенно неожиданно для меня замялся. Он шел так уверенно, излучал такую целеустремленность, что я был уверен, что он сразу возьмет быка за рога. Вместо этого он стоял, молчал, нервно оглядывался по сторонам и ждал, пока Лес его заметит.

Он был, в общем-то, таким же, как и все остальные парни вокруг. Одень его в черную форму, и не отличишь. И все же, он был в форме темно-бордового цвета — единственный среди всех.

Лес его, наконец, заметил. Они поздоровались. Находившиеся рядом парни как-то незаметно, не нарочито, продолжая разговаривать, стали отступать — кто на шаг, кто на два, и вокруг этих двоих сразу же образовалось пустое пространство.

Бордовый что-то говорил. Он явно волновался, но заставлял себя говорить медленно и уверенно. Лес слушал, иногда кивал, иногда отрицательно качал головой, иногда вставлял слово-два. Если бы не вчерашний день, я был бы уверен, что у них теплая, дружелюбная, расслабленная беседа ни о чем. Однако в моей жизни был вчерашний день, и я чувствовал, как напряжены оба собеседника. Потом Лес пожал плечами, бордовый протянул руку, они обменялись рукопожатиями, и их разговор закончился.

Вновь прибывший помялся еще немного, непонятно чего ожидая, но Лес уже повернулся лицом к своим однокурсникам. Бордовый вздохнул и ушел. Совсем ушел — я видел, как взлетел его скиппер.

Парни в черной форме прибывали уже не потоком, а по одному, да и то изредка.

В космопорту, кроме студентов и меня, был еще один человек — клерк за стойкой в центре зала. Тот самый, с которым я здесь позавчера разговаривал. Он и дал негромкий сигнал, когда решил, что пора.

Студенты дружно ломанулись на летное поле. Как во всяком незагруженном космопорту, здесь не было стыковочных рукавов для пассажиров, не было транспортеров, не было даже летающих платформ. Тебе нужно на корабль? Вон он, иди!

Когда последний студент покинул зал, я подошел к огромной стеклянной стене космопорта. Мне было отлично видно, как парни, растянувшись длинной черной лентой, пересекают поле. Угадать, кто из них Лес, я на таком расстоянии никак не мог, но продолжал упорно искать его среди остальных пассажиров.

Моей учебной шлюпки, кстати, на поле не было. Нужно будет прочитать извещение, узнать, что с ней стало.

Наконец, все погрузились, дверь загерметизировалась. Еще через несколько минут корабль плавно приподнялся над землей и, постепенно ускоряясь, помчался вверх.

И почти сразу пришло текстовое сообщение.

Лес!

«Видел тебя в космопорту. Спасибо, что пришел проводить. Некоторые наши поняли, что тебя и меня что-то связывает, и теперь сплетни обеспечены на весь семестр. Меня это не беспокоит. Я рад, что встретил тебя. Рад, что ты оказался не землянином из книжки, а настоящим человеком. Рад, что мы с тобой делали все то, что мы делали. Удачи!»

Я хмыкнул и послал вызов. Он вернулся. Наверное, Лес не мог разговаривать в присутствии друзей. Ладно, позвоню позже.

Клерк смотрел на меня. В космопорту больше никого не было — только он и я. Я улыбнулся, и неожиданно он улыбнулся мне. А позавчера он был таким официальным и сухим, что я его едва не задушил! Мы кивнули друг другу, и я, вернувшись к торговому автомату, купил какой-то напиток.

Тут снова звякнуло. Пришло новое текстовое сообщение.

«Я видел твой звонок, Артем. Не ответил, извини. И не отвечу. И так на душе тоскливо, а если я поговорю с тобой, станет совсем плохо. Знаешь, ритуал Гесиода я проводил в своей жизни только два раза. Второй раз — вчера, для тебя. Я чувствовал тогда и чувствую сейчас, что я поступал там, на поляне, правильно, но теперь никак не могу найти себе места. А в первый раз я проводил этот ритуал для того самого парня, на которого ты сегодня смотрел с такой ненавистью. Не сердись ни на меня, ни на него. Все в моей жизни перемешалось, все неправильно, подчас просто ужасно, а тут в мой бар еще и землянин зашел… Не нужно мне было вовлекать тебя во все это. Извини за то, что я сделал. Прошу тебя, не береди мои раны. Если когда-нибудь я смогу более-менее спокойно думать о том, что сейчас происходит, я позвоню тебе сам».

Я перечитал это сообщение, перечитал предыдущее и снова это.

— Сочувствую, — пробормотал клерк. Я как-то упустил из виду, что для андросцев мое лицо — открытая книга.

Я судорожно кивнул, бросил нераспечатанный стаканчик с напитком в урну и побежал на стоянку скипперов. Нужды бежать не было никакой, но идти шагом я не мог.

========== Звонки ==========

Пока я летел, на коннект поступило несколько вызовов с незнакомого номера, но у меня сейчас не было настроения ни с кем разговаривать.

В своей комнате я бросился на кровать, прямо поверх покрывала. Я смотрел в потолок и думал о Лесе. Поразительно, позавчера я даже понять не смог бы, как можно переживать из-за другого парня, а теперь не был в состоянии сосредоточиться ни на чем другом. Я не вспоминал о полных секса минутах на поляне парка или в этой комнате. Трудно поверить, но они почти не всплывали в моей голове. Зато перед глазами то и дело вставали мимолетные улыбки Леса, интонации его голоса, движения ветра в его волосах…

Потом, подчиняясь внезапному импульсу, я сел за стол и перезвонил на тот самый незнакомый номер.

— Ну а ты-то что от меня хочешь? — спросил я, не скрывая эмоций.

Парень в темно-бордовой форме стоял в толпе таких же, как он. Похоже, он тоже отправлялся куда-то, только с железнодорожного вокзала. Он увидел меня, дернулся, нервно оглянулся.

— Я перезвоню, — сказал он и дал отбой.