— Ты всегда принадлежала к числу победителей. Ты не знаешь, что такое умирать, будучи покорённой. Когда сражаешься за жизнь, не ставишь вопрос, к какой фракции принадлежать.

— Чтобы остаться в живых, достаточно беречь силы и ждать подходящего момента.

— Это всего лишь тактика избавительниц, а избавительницы никогда не славились честным боем.

— Хватит! Мне ничего не стоит прирезать тебя сейчас, как свинью. Выбирай, чья жизнь тебе дороже: твоя или этой дряни в маске?

Острый, как жало, кинжал спрятался в её ладони. Время замерло, как замирает зверь, чующий опасность. За сотни миль грянул таран норманнов об стены прибрежной крепости.

========== Рагнарёк на кончике копья ==========

Криста уводила своих людей западнее места высадки — впереди с недоброй вестью безмолвия лежали рыцарские тела. Валькирия уверилась в том, что викинги не первыми шагали по чужой земле, но следов самурайской армии не было видно — вероятно, они ушли восвояси, успешно отразив атаку, и притаились, мудро следуя тактике обороны: если северный воитель шёл, наступая с разрушением и террором, то воин острой катаны отступал, сберегая силы.

Женщина с абсолютной пророческой уверенностью видела конец — тот самый конец, белеющий цветом иссохших костей. Голодные, озлобленные норманны внимали ей с чувством волчонка, доверчиво тянущегося к чужой волчице: тихими шагами шёл разбитый, поредевший отряд к рубежу долины самураев и рыцарской степи. Они не хотели воевать, быть может, поняв, что пустые скитания не приведут к благому исходу, но зато сберегут лишний день земной жизни с её низменными радостями.

Драккары за спиной смолили пряным сосновым дымом — особо ретивый варвар поджёг лодки снопом сырой, чадящей соломы. Суд над ним Криста предоставила Одину — боевой дух и без того грозился исчезнуть навсегда, а желания убивать и видеть кровь не осталось ни у кого, и это сулило поражение в ещё не начавшейся битве. За сутки никто не произнёс ни слова — все просто молча брели по направлению к последним лучам солнца, целующим хладную даль.

Гавань плавно похоронила в толще вод догорающие остовы кораблей, и залив опустел насовсем. Чайки, озлобленно сетуя на голод, реют над самой быстрой волной, сбиваясь в стаи. Они смеются над глупостью человека, возомнившего себя великим воителем. Им с высоты птичьего полёта виднее, что самурайскую крепость «с наплыва» не взять* — её стены толсты и отвесны, и ни один лучник не сомкнёт этой ночью глаз. Криста мудрее, чем Хроггард, а её стремление сберечь жалкие остатки своего племени достойно почтения.

Путь достаточно тяжёл, а викинги угрюмы и голодны, но всё же рады, что их не заставляют идти на смерть: легенды не всегда правдивы, и не всегда хочется проверить их на собственной шкуре. Песок целует искалеченные ступни — скоро всё равно разверзнется каменистая степь. Валькирии противно видеть вдали чёрный смолистый столб дыма, хоть и столбы за спиной похожи на него, как близнецы — кольцо войны окружает её со всех сторон и с каждым часом жмётся всё теснее. Теперь долина усеяна трупами уже родных племен.

Викинги идут быстро, не смотря в лица. Их как будто преследует хрип ворона, выклёвывающего черепам глазницы, и треск гадюки, притаившейся в болотных трясинах валежника. Оружия нет — верный признак Хроггардовой жадности. Почти пришли, но спокойствия не прибавляется — Криста не знает, как её встретит вождь.

Пахнет гарью и солью: запах отвратительно щекочет пустое нутро. Валькирия не рассчитывает на тёплый приём, но выбирать не приходится: следы победителей ведут в рощу, а жареное мясо красноречиво говорит о близости пристанища.

Вождь сидит у костра. Он угрюм, но мечет взгляд скрытого торжества. Валькирия делится увиденным, пока викинги вонзают зубы в дразнящую горелым ароматом плоть. Женщина лишь пьёт талую воду из братины** вождя — мясо слишком солёно на вкус и ужасно на догадку. Она старается не обращать внимания на кровавый гнёт в воздухе, но спиной чувствует тревогу и желание повернуться. Она оборачивается, в сумеречной мгле отыскивая те самые ощутимые нутром ужасающие детали: в небольшой яме у пологого склона свалена груда обезображенных человеческих тел, обглоданных до костей, разделанных острым топором. Черные пятна под ними растерты в земле, а след из кровавых капель заканчивается у вертела.

Криста ёжится и больше не притрагивается к мясу, скрывая в лице ужас, но сожаление и отвращение к человеческой природе сжимает горло тошнотой. За ночь она не смыкает глаз. На следующий день вождь ведёт свое братство на восток, в сердце самурайской долины.

Запах человечины навсегда останется в памяти Кристы.

***

Железная маска не настолько безлика, как лицо Кары в этот момент. Брайану кажется, что даже ей слышен глухой стук сердца о смятые пластины нагрудника.

— Ну?

Её голос безразличен, но готовность всадить нож не вызывает сомнений, взгляд отрешён, но безумная, предостерегающая угроза читается в нём даже через белую пелену.

Рыцарь, холодея, понимает всё, покрываясь липкими густыми мурашками не страха, но бездумного осознания безразличия и провальности своих идей. Что бы он ни сказал сейчас, Шинаи закончит свою жизнь, а принеся в жертву ещё и себя, он обрушит ещё и свою жизнь: женщине уже всё равно.

Что можно сказать в его оправдание? Пожалуй, потеря единственного своего, пусть и только что обретённого, друга способна покоробить любого в тяжёлой суровости войны. Возможно, он хотел откупиться лишь малой кровью, но только он сам знал сейчас, как тяжело далось это решение.

Лицо Кары не дрогнуло ни единой мышцей, а кинжал не исчез из руки. Она швырнула его, угодив меж мысков сапог Стража, и стремительно вышла, сотрясаясь торжеством и гневом. Оставалось лишь гадать, через сколько минут её нож вонзится в тонкое горло Нобуши.

Лихорадочно бегущие мысли притупляются, словно сталкиваясь с преградой в виде опустошённого сознания. Рыцарь чувствует острую необходимость сейчас же последовать за ней, быть может, даже убить её, но стоит не шелохнувшись, не дрогнув, подавленно и опустошённо.

***

Кара плевать хотела сейчас на Брайана и на его душевные терзания, как и на судьбу женщины, просто не вовремя подвернувшейся под руку: жизнь сейчас была лишь расходным материалом, а не ценностью, ресурсом, а не венцом творения; одной больше, одной меньше — зачем считать, если можно посвятить себя служению цели более великой и значимой, нежели гуманизм. Шинаи подождёт. У Кары будет ещё сотня возможностей избавиться от неё.

Что же можно сказать о ней, залезая в её душу, а не руководствуясь первыми впечатлениями? За броским поведением скрывается, пожалуй, самое отважное и преданное своему замыслу сердце. Зачем Кара пошла за Аполлион? Когда-то, быть может, её вели амбиции, хитрость и боевое мастерство, как и любого другого воина под тяжелой хваткой Чёрного Кулака, но когда Аполлион, харкая кровью на каменные плиты, пала от острой катаны быстрого Орочи, в ней загорелась горячая, вздымающая грудь жажда деятельной власти. Совсем не той власти, не имеющей за собой ничего, кроме удовлетворения своего эгоизма, разврата и порока, но той, какой руководствуется жесткая рука по-настоящему сурового правителя. Эта женщина чувствовала в себе силу, способную возродить Железный Легион, а Брайан оказался лишь бесхребетной тряпкой, неспособной рассуждать здраво. Их идеалы, когда-то сосуществуя рядом, оставаясь в тайне, теперь столкнулись, вступили в конфронтацию, ложась на разные чаши весов, и в одно мгновение вес другой чаши стал для Кары ничтожен.