Шинаи осаживает лошадь, припоминая, как перед последним боем от безвыходного положения пришлось бессовестно ограбить местных крестьян, отбирая скудные пожитки — казна отняла у них рис, война отняла у них сыновей, — мерным, спокойным шагом подъезжает ближе, легко наклоняет голову в приветствии, опуская оружие, не оборачиваясь на Брайана. Её голос чист и силён, а раскосые глаза блестят из прорезей маски смесью достоинства и непоколебимости, но лишь один рыцарь понимает, чего стоит ей выдержать такую пытку чужими взглядами.

— Пропустите, я с послом.

Дозорные переглядываются и отходят в стороны, пропуская всадников. К ним присоединяется третий, недоверчиво хватая лошадей под узцы.

Деревня полупуста — нигде не горит огонь, на улице лишь редкие часовые и тихо воющий пёс, норовящий укусить коня за ногу. Лачуги ютятся вокруг единственного крупного дома, хоть и сколоченного из толстых темных досок, но, как и остальные, поросшего зеленью до самой крыши.

Внутри дома копоть на высоких деревянных потолках, запах риса в печи и острые глаза наместника-феодала. Требовательным жестом он вынуждает как женщину, так и рыцаря снять шлем и поклониться. Изучающе рассматривает обоих, смутно припоминая Нобуши, вопросительно приказывает говорить.

— Я с благими вестями, мастер. Форт выстоял под натиском чужеземцев, — Шинаи поникше опустила плечи, но продолжила, ломая робость голоса, — Они никуда не двинутся теперь. Со мной их посол.

Широкие брови сдвинулись, суля гнев, но наместник остался спокоен. Возможно, ему было известно больше, чем казалось, и потому так легко провести его не удалось.

— У рыцарей больше не осталось войск — с севера на них с сокрушительной силой двинулись дикари, и ранее сильная армия теперь вызывает только жалость. Этот человек не знает нашего языка, но он пришёл с миром — Эшфилд хочет объединиться с нами.

Мужчина поднял руку, призывая её замолчать:

— С чего бы рыцарям просить помощи у ими же угнетённых? Они не сумели организовать оборону, и потому разумно и справедливо природа послала на них варварскую расплату, которая, по твоим словам, уже сейчас снизошла на них. — Легкая ирония скользнула в голосе. — Самураи не должны вмешиваться в это. Пожив здесь, на границе, я много повидал вылазок и диверсий, и это совсем не похоже на стремление к военному союзу. Не впервой девчонке, подобной тебе, пытаться выгораживать своего брата или данме*, но так вдохновенно лгать, спасая свою шкуру, мне ещё никто не смел. — Вихрастые, с проседью, брови нахмурились и сошлись на переносице, морщиня покатый лоб. — Я не забыл, как пару недель назад ты привела сюда войско, разрешив этим скотам, как последним бродягам, обворовать все закрома в деревне. И где они теперь? — наместник повысил голос, но безразлично продолжил, промолчав, — Там же, где должна быть ты. Отсюда прекрасно было видно пожарище, которое учинили, безусловно, рыцари — иначе я ничего не смыслю в военном деле. Сдаётся мне, ты недостойна носить самурайское имя и прикасаться к оружию — какой позор для Императора доверить лживому трусливому червю боевого слона! Удивительно, как ты вообще осмелилась сюда заявиться, да ещё и с байкой о союзе с Эшфилдом, приплетя этих неотёсанных дикарей.

— Викинги начисто сметут жалкие остатки Эшфилда и примутся за нас, это неизбежно! — Шинаи, не выдержав, вскрикивает с нотой боли и разочарования в голосе, так грубо и неосторожно солгав и теперь укоряя себя за это, ища поддержки в глазах Брайана.

— Император благонадёжно наращивает мощь, готовясь к войне. Империя будет готова к викингам, изнурённым осадой рыцарских крепостей — только тогда война коснётся и самураев, и пусть солнце навсегда утонет за горой, если мы не выстоим. — голос наместника обрёл жестокую суровость. — Ты очень глупа, если думаешь, что я хоть на миг поверю твоим байкам, — он отвернулся к перегородке из рисовой бумаги, ставя точку в этом неказистом разговоре, — В яму их.

Холодной водой прошёлся по спине немилосердный отказ в руке помощи. Брайан всё понял по её лицу. Их вывели прочь и столкнули в узкую яму на восемь ярдов вглубь, отложив расправу на пару часов. Шинаи сдавленно харкнула натекшей во рту кровью — удар оземь пришёлся на раненую грудь. Болезненный стон выдавил из себя рыцарь, тяжело рухнув на помятые латы, едва не сломав кости. Гнетущая горечь поражения повисла между этими двумя. На головы вылился ушат помоев; положение стало по-настоящему безвыходным.

В болотной воде голодная цапля выцепила из тростника лягушку и качнулась на одной ноге.

Комментарий к Ложь во благо

*Данме (яп.) — Господин, повелитель, накладывающий вассальную созависимость; в личных отношениях (для женщины) муж или отец с главенствующей ролью в семье.

========== Много ли чести в битве за мир? ==========

Кара с небольшим отрядом спокойно шла по следу. Ей хватило ума обойти болото и не сунуться в трясину, и потому она без труда приметила свежие следы копыт в мягкой водянистой грязи обходного тракта. Избавительница была уверена, что найдёт труп Брайана, ну а если он будет ещё жив, она сама избавит его от излишнего стремления «помочь» короне путём союза с узкоглазыми. Он не мог далеко убежать, а в долине вряд ли получилось бы укрыться.

Несомненно, девчонка сумела быстро провести его окольным путём, но она не так хороша, как Кара. Погоня превратилась для Избавительницы в отличную вылазку для разведки — потирая руки, женщина уже готовилась вести дальше грозные армии, а не маленькие отряды, но для начала эти армии ещё нужно было собрать. По всем правилам военного времени она провела диверсию, прикинула количество обороняющихся и атакующих, скупыми фразами перебросилась с подконтрольным отрядом, и на закате дня, чуть только сменился вечерний караул, двое легли на землю с перерезанным горлом. Походкой победителя Кара вошла в негостеприимно встретившее её поселение.

О чём думала эта грубоватая, самонадеянная женщина, точа кинжал каждое утро? Что думает она сейчас, скребя ножом чужое горло? Её намерения благи, но методы ужасны; её неведом страх жертвы перед хищником, ей неведома боль собственных орудий пыток, зато ей прекрасно известна предательски ранящая измена, и потому личные интересы всегда будут брать верх над её чувством долга, умело прикрывающим эгоизм.

Поникших жителей крутят жесткими верёвками по рукам, и Кара с вызовом впивается в их глаза, но безразлично-отрешённая пелена застилает ясность взгляда. Лишь один пленный рычит тихую, но различимую угрозу, и опьянённая этой волнительной для неё реакцией Избавительница с затаённым восторгом поворачивается к нему. Она заносит нож, стремясь увидеть коленопреклонный страх в глазах седого старика, но он спокойно изучает её лицо под маской, а затем равнодушно переводит взгляд на кинжал. Кара злится — пренебрежение ранит острее любого оружия.

— Страшишься ли ты благодатной смерти? — шипит её голос.

Старик поднимает на неё черные угли глаз и спокойно отвечает, не удивляясь её речи на родном языке:

— Будь я хоть собакой, то предпочел бы сгнить в яме, чем заколоться твоей зубочисткой.

Брови Кары недоумённо поднялись; она косо глянула на острие кинжала, чуть конфузясь своего положения.

— Ты не хочешь познать смерть от Пчелиного Жала?

Она засмеялась нервно, с иронией.

— Осы бы подняли твоё «жало» на смех. — Старик криво сплюнул на землю.

Женщина отвернулась от него и прошла пару шагов, разминая плечи, обращаясь к конвоиру:

— Кто этот старик?

— Кузнец, миледи. Мы еще не трогали ничьё жильё без вашего приказа, но у него в лавке порядочно оружия, в том числе достаточно экзотического.