– Грин, Миссия выполнена!

Грин Грэмми чуть не поперхнулся кофе, закашлялся:

– Неужто я проиграл спор?

– Так точно. Смотри, какой чудный малыш, человеческий!

– Шерравксом!

Через час дисколёт доставил педиатра к новорожденному.

– Как малыш? – спросил Грин у доктора. Ред Кинг замер в ожидании.

– Папаша, можете радоваться, ваш сынишка здоров как бык, – ритм обоих сердец – синусовый, правильный…

Москва в 2147 году разрослась до границ Московской области, занимаемых ею в двадцать первом веке. В этом гигаполисе жило почти семьдесят процентов населения России. Каждый отдельный район столицы стал практически самостоятельной административной единицей со своим субмэром и Советом ревизоров, курирующих различные отрасли промышленности и сельского хозяйства, развиваемые здесь.

«Да уж, моему деду и не снился такой размах», – я смотрел на карты центральной России выпуска столетней давности и свежую и мысленно сравнивал две эпохи. Рядом, на стене между окнами висела новая карта, ещё пахнувшая типографской краской. На глянцевой шёлковой бумаге пунцово алели крыши Солнечного района – гордости современных архитектурных возможностей; здесь я проводил две трети времени еженедельно.

Наверное, с точки зрения деда, прежние сложности в жизни сегодня упростились, а обычные бытовые мелочи усложнились. Теперь даже столичные жители вынуждены были регулярно пользоваться бумажными путеводителями с электронными маршрутизаторами или аудиогидами. В двадцать втором веке на московских улицах, словно в каменных джунглях, заблудиться мог даже старожил. Нелегко стало за оптимальное время добираться до места назначения: в Большой драматический театр, цирк на Цветном бульваре имени Юрия Никулина или же до Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, что расположен на одном из семи холмов на Ленинских горах в юго-западной части столицы.

Я некогда учился там, на медико-биологическом факультете. Бывало, до лекций я частенько бродил вдоль реки, босиком загребая белый мелкозернистый песок и с наслаждением вдыхая смешанный лесной запах – липы, дуба и берёзы, – а потом торопился на занятия, взбираясь наверх к метрополитену. Вроде бы и горы, по меркам альпинистов, шуточные, но быстро преодолеть какие-то восемьдесят, а где и сто метров над урезом реки без передышки не всегда получалось. Я отвлёкся на воспоминания, это было вроде бы недавно, но мне казалось, что давненько. Впрочем, всё относительно.

Я снял маску, окровавленные перчатки и кинул их в утилизатор, через секунду раздался характерный чавкающий звук. В момент накопившаяся за день злость выплеснулась в немотивированных действиях, и я от души пнул это жестяное создание. От чего оно не перестало чавкать, но моргнуло жёлтыми глазками светодиодов, высветив надпись: «Извините, работаю».

Я имел право на плохое настроение. У меня сегодня были очень тяжёлые роды. Точнее сказать, конечно же, не у меня – рожала моя пациентка, но дежурная бригада акушеров-стажёров перенервничала изрядно, а я больше всех, поскольку исполнял роль ведущего врача. Началось всё со слабой родовой деятельности, которую пришлось стимулировать инъекциями сильнодействующих препаратов. Затем стремительное сокращение мышц потребовало обезболивающих лекарств, после которых на женщину напала сонливость из-за индивидуальной непереносимости. И вместо того, чтобы активно заниматься важным делом, она уснула, огласив богатырским посвистом операционную; малыши могли задохнуться. Пациентка была старенькая, а дети крупные. Вынужденно мы подключили её ко всевозможным аппаратам, тогда процесс стал контролируемым.

Когда появилась головка первого ребенка, крепкий такой на вид стажёр внезапно побледнел и рухнул в обморок. Его коллеги объяснили, что он никогда не видел до этого родов, да к тому же его жена в интересном положении, и на этой неделе срок выходит. По-видимому, молодой муж заранее прочувствовал занимательные нюансы женской природы. Медсестра схватилась за нашатырный спирт, капнула на ватку и поднесла к носу обморочного стажёра. Вскоре он вновь занял «боевой» пост.

За шесть часов появилась тройня. Два парня по три с лишним кило потянули на десять баллов по шкале Гиппократа. С третьим же, набравшим едва пять баллов, пришлось повозиться. В конце концов, мы определили его в бокс для «недовеса». Нас сменила ночная бригада опытных акушеров. Им осталось наложить швы и проследить за отключением роженицы от техники.

Я шёл по длиннющей кольцевой галерее и думал, что она никогда не закончится. Слева тянулась глухая стенка; её матовая поверхность из серо-зелёного дырчатого пластика вовсе не успокаивала нервы. А медицинские плакаты с разъяснительной информацией для посетителей и младшего персонала нервировали сильнее, чем красная тряпка быка на корриде. Хотелось разодрать в клочья «сладенький» плакат с кесаревым сечением. Кто его здесь «присобачил»? Мы боремся за то, чтобы женщины могли рожать больше и самостоятельно. А какая-то сволочь подбросила эту агитку для глупых молодых папаш.

Вдруг моё внимание привлекла панорамная фотография. Высочайшее здание Солнечного района живописно раскинулось по берегам реки Москвы. «Да, не зря оно привлекало и привлекает глаз москвича или гостя столицы – это центр имени Гиппократа», – с гордостью подумал я о своём месте работы. Впрочем, в районе построили много «именных» центров здоровья: Павлова, Бехтерева, Авиценны и других, где благоденствовала медицина как традиционная – европейская, так и нетрадиционная – восточная. Любой человек, будь то москвич или россиянин из глубинки, по своему выбору и внутреннему позыву мог выбрать приемлемые для себя методы лечения и интересующий его медперсонал.

Однако среди прочих заведений особенной популярностью – как это зачастую происходит с обывателем – пользовался лишь один центр, куда время от времени выстраивались бешеные очереди. Это центр Возрождения или попросту – центр реинкарнации. Науки: бионика, кибернетика и крионейрология – дошли, доросли и достигли мифологических высот в области познания Человека. Ограничительные законы депутаты не приняли, уповая на совесть каждого гражданина. «А напрасно!» – рассвирепел я. – «Провинциальный народ ринулся туда, не только не зная законов мироздания, но и не желая их понимать вовсе».

Я не зря об этом долго думал – хочу выступить с рацпредложением в Совете ревизоров на ближайшем заседании в мэрии. Пора нам, наконец, отрегулировать вторжение в матушку природу. Поводов к тому накопилось немало, а сегодняшний случай из моей практики, как я заподозрил, ещё принесёт сюрпризы. Я отвернулся от снимка и поспешил дальше.

Справа глаз радовали арочные окна с видами на город с высоты птичьего полёта. Я залюбовался панорамой. Если бы столетний провинциал, никогда не выезжающий далее околицы родной деревни, – да хоть бы тот же сосед моего деда, Трофимыч, – подумал, что столица превратилась в хаотичное нагромождение одинаковых кубиков или параллелепипедов, запрятанных под светопроницаемым куполом из солнечных батарей, то он заведомо бы ошибся. В двадцать втором веке архитектурный дизайн Москвы достиг небывалых высот искусства плетения причудливых форм и узоров. В качестве основы стен и крыш строительные мастера давным-давно используют твёрдые и полужидкие метаматериалы, что позволяет значительно экономить электроэнергию, отправляемую в прошлом веке на бытовые нужды. Принцип отопления и освещения наших жилищ также изменился до неузнаваемости.

Выглянуло солнце сквозь щели в небесном куполе. Я прищурился: «Эх, скорей бы домой! Там тепло и уютно». Свет, пойманный между внешними и внутренними гранями стен, многократно отражался, создавая не только равномерное освещение квартир, но и приятную игру цветовых пятен в рамках для картин. Живые сцены по желанию хозяев дополнялись целым рядом из хитро закрученных геометрических фигур. Глядя на эти янтры и мандалы, можно было видеть иллюзорное вращение картинки в поле зрения. Эффект обманчивого движения возникал из-за особенностей зрительной системы человека, его концентрации и внимания при рассматривании тонкостей. Таким образом, архитекторы сочетали в себе и психологов, заботясь о духовной составляющей будущих жильцов. «Вот она, инженерная мысль в действии! Прогресс рождает красоту», – немой восторг охватил меня.