Пытаюсь сложить воедино кусочки головоломки.

– Потому что он – ее запасной вариант на случай отказа Кардана жениться на тебе?

У меня голова идет кругом; помимо прочего, я осознаю, что не могу позволить Кардану жениться на Никасии. Если это произойдет, то убрать их обоих с трона станет невозможно. И Оук никогда не будет править.

А я потеряю все.

Сузив глаза, Никасия смотрит на меня:

– Я сказала тебе достаточно.

– Ты все еще думаешь, что мы в игрушки играем, – говорю я.

– Вся жизнь – игра, Джуд, – отвечает Никасия. – Ты это знаешь. А теперь твой ход. – С этими словами она идет к огромным дверям и отворяет одну створку. – Иди к ним и, если хочешь, расскажи все, только знай: кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя. – Слышу, как по камням шлепают ее тапочки, а потом с тяжелым стуком закрывается дверь.

Возвращаюсь по тайной галерее, а в голове полная неразбериха. Кардан ждет в главном зале своих покоев и, развалившись на диване, встречает меня испытующим взглядом. Рубаха до сих пор распахнута, но рана закрыта свежей повязкой. В пальцах танцует монетка – узнаю один из трюков Таракана.

«Кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя».

Через разбитую дверь заглядывает Призрак; он стоит на посту с телохранителями Верховного Короля. Встречаюсь с ним взглядом.

– Ну? – спрашивает Кардан. – Узнала что-нибудь о моем предполагаемом убийце?

Качаю головой, не осмеливаясь лгать вслух. Обвожу взглядом обломки мебели. Их уже не спасти, и этот хлам смердит гарью.

– Идем, – говорю Кардану, беру за руку и помогаю встать на нетвердые ноги. – Тебе здесь нельзя спать.

– Что с твоей щекой? – интересуется он, пытаясь сфокусировать на мне затуманенный взор. Он так близко, что я вижу длинные ресницы, золотые дужки вокруг черных зрачков.

– Ничего.

Кардан позволяет мне отвести его в коридор. Как только мы появляемся, Призрак и остальные стражники встают по стойке «смирно».

– Вольно, – говорит Кардан и машет рукой. – Мой сенешаль меня куда-то уводит. Не беспокойтесь. Уверен, у нее есть какой-то план.

Телохранители остаются позади, некоторые хмурятся, наблюдая, как я то ли веду, то ли тащу его к своим покоям. Самой мне эта мысль очень не нравится, но нет уверенности, что в другом месте он будет в безопасности.

Кардан удивленно оглядывает царящий в моих комнатах беспорядок.

– Ты в самом деле здесь спишь? Может, и огонь разводишь сама?

– Может быть, – говорю я, подводя его к постели. Странно чувствовать свою руку на его спине. Сквозь льняную рубаху ощущаю тепло его кожи, движение мышц.

Мне кажется неправильным касаться его вот так, словно мы обычные люди, словно он не Верховный Король и одновременно – мой враг.

Лечь на мою кровать и положить голову на подушку уговаривать не приходится. Черные как вороново крыло волосы рассыпаются по наволочке. Он смотрит на меня своими глазами цвета ночи, красивый и в то же время отталкивающий.

– В какой-то момент мне подумалось, уж не ты ли стреляла в меня, – произносит он.

Делаю удивленное лицо:

– А почему ты решил, что не я?

Кардан ухмыляется:

– Потому что они промахнулись.

Он обладает даром говорить комплименты, причиняющие боль. Но умеет высказывать и такое, что звучит как оскорбление, но соответствует действительности.

Наши глаза встречаются, и между нами проскакивает какая-то опасная искра.

«Он тебя ненавидит», – напоминаю себе.

– Поцелуй меня снова, – просит Кардан противным пьяным голосом. – Целуй, пока меня от этого не затошнит.

Эти слова – как удар в живот. Он видит выражение моего лица и хохочет. Смех звучит издевательски. Не знаю, над кем из нас Кардан смеется.

«Он тебя ненавидит. Даже если испытывает желание, все равно ненавидит тебя.

Может, из-за этого ненавидит сильнее».

Секунду спустя он закрывает глаза. Голос ослабевает до шепота, словно говорит сам с собой.

– Если ты болезнь, то, полагаю, ты не можешь быть и лекарством.

Король погружается в сон, но мне не до сна.

Все утро сижу в своей спальне на стуле, прислонившись спиной к стене. Отцовский меч лежит на коленях. Не перестаю думать о Никасии.

«Ты не понимаешь. Она хочет, чтобы мы поженились. Хочет, чтобы я стала королевой».

Сижу через комнату от него, но взгляд то и дело скользит к кровати и к раскинувшемуся на ней Кардану.

Глаза закрыты, черные волосы разметались по моей подушке. Поначалу он все не мог улечься поудобнее, путался ногами в простынях, но в конце концов прекратил вертеться, и дыхание стало ровным. Сейчас его странная, отталкивающая красота еще заметнее – чувственный рот, слегка приоткрытые губы и ресницы, такие длинные, что касаются щек, когда он смыкает веки.

Я привыкла к красоте Кардана, но сейчас он выглядит еще и уязвимым. Без причудливого наряда, ядовитых высказываний и ехидных взглядов он кажется обычным молодым человеком, и я чувствую себя неудобно, подсматривая за ним.

Все пять месяцев нашего соглашения я стремилась предвосхищать самое худшее. Отдавала ему распоряжения, запрещающие избегать, игнорировать, избавляться от меня. Разработала правила, не позволяющие обманом завлекать смертных в многолетнюю кабалу, и заставила Кардана принять их в качестве законов.

Но мне всегда казалось, что я делаю недостаточно.

Вспоминаю нашу с ним прогулку в сумерках по дворцовым садам. Кардан держал руки сцепленными за спиной, но остановился понюхать огромный цветок белой, в пурпурных крапинках, розы, потом сорвал его и подбросил в воздух. И посмотрел на меня, ухмыляясь и выгнув бровь, а я слишком нервничала и не смогла улыбнуться в ответ.

Поодаль, вдоль дворцовой ограды, двигалась полудюжина рыцарей из его личной охраны, к которой уже тогда принадлежал и Призрак.

Я тщательно обдумала все, что собиралась ему сказать, и чувствовала себя дурочкой, которая, вместо исполнения одного желания, рассчитывает хитростью обеспечить себе целую дюжину, если правильно составит предложение.

– Я собираюсь отдать тебе несколько приказов.

– В самом деле? – спросил он. Корона Эльфхейма, сдвинутая на лоб Кардана, ловила отсветы заката.

Набрав в грудь воздуха, я начала:

– Ты никогда не откажешь мне в аудиенции и не отдашь распоряжения не допускать меня к себе.

– А почему мне должно прийти в голову не допускать тебя к себе? – сухо спросил он.

– И ты никогда не отдашь приказ арестовать, бросить в тюрьму или убить меня, – продолжила я, не обращая внимания на его вопрос. – И не причинишь никакого вреда. Даже под стражу не возьмешь.

– А как насчет распоряжения подложить тебе в сапожок острый камешек? – поинтересовался он с серьезной миной.

Я бросила на него уничижительный взгляд:

– И ты сам никогда не поднимешь на меня руку.

Он сделал жест, означавший, что все эти требования – явная нелепица, а высказывать такого рода приказы вслух – просто непорядочно.

Я же продолжала:

– Каждый вечер ты будешь встречаться со мной в своих покоях еще до обеда, чтобы мы могли согласовать политику. Если ты узнаешь, что мне грозят неприятности, то должен предупредить. И ты обязан пресекать любую попытку узнать, каким образом я тебя контролирую. И пусть тебе противно исполнять роль Верховного Короля, ты должен делать вид, что все наоборот.

– Мне не противно, – произнес он, глядя в небо.

Изумившись, я повернулась к нему:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне не противно быть Верховным Королем, – повторил он. – Не всегда. Думал, что возненавижу эту роль, но этого не произошло. Понимай, как хочешь.

Я занервничала, потому что гораздо проще было считать, что он не способен к правлению и, следовательно, не заинтересован в нем. Всякий раз, глядя на Кровавую корону на его голове, я притворялась, что ее там нет.

Меня не насторожило даже то, как быстро он убедил джентри, что имеет право верховенствовать над ними. Его репутация жестокого принца заставила их проявлять осмотрительность и не прекословить ему. Вместе с тем они рассчитывали, что позволительны будут самые разнузданные удовольствия.