«Поистине такое не каждый день увидишь и в доме богача», – с гордостью подумал мастер, подходя к циновкам.

– О, отец! – закричала довольная праздничной суматохой его младшая дочь. – Смотри, уже некуда ставить!

– Ступай, Эмотан, не вертись под ногами, – ласково заворчала на девочку старая няня, ловко неся на голове большой калебас с вином.

Пытаясь скрыть улыбку, Осифо отвернулся от своей любимицы, проказницы Эмотан, и с интересом стал наблюдать, как няня снимает с головы высокий кувшин и ставит его на свободный край циновки.

Эмотан, увидев, что отец ею нисколько не интересуется, на мгновение задумалась: не обидеться ли ей? Но так как в день праздника было много других, более интересных дел, она решила не обижаться, а посмотреть, чем занята сейчас невеста.

Напевая весёлую песенку, девочка побежала вдоль галереи, опоясывающей двор, и проскользнула в комнату старшей сестры.

Вокруг Ириэсе хлопотали подруги. Одна из них соком красного дерева натирала кожу невесты, другая, перевивая коралловыми бусами тугие завитки волос, сооружала сложную причёску; две девушки держали наготове яркий и пёстрый наряд, напоминавший причудливое оперение лесных птиц.

Эмотан незаметно провела рукой по гладкому, сплошь расшитому бусами свадебному платью, но дожидаться, пока его наденут на сестру, было некогда: ведь сейчас начнут собираться гости.

Эмотан выскочила во двор как раз вовремя – в дом уже входили первые гости. Они, кланяясь, дарили хозяину красные орехи кола, приносящие счастье, и мягкие козьи шкуры, чтобы было чем устилать пол в доме новобрачных. Очень скоро около мешков с раковинами каури – выкуп жениха за невесту – выросла гора белых пушистых шкур. А гости всё шли и шли. Наконец появился Усама – лучший мастер среди литейщиков. Тучный, огромный, он с трудом протиснулся в дверь и неторопливо направился к Осифо, спешившему навстречу важному гостю. За главным мастером, неся резной деревянный веер, следовал его сын Жороми, мальчик одиннадцати лет, ровесник Эмотан и её лучший друг.

Приветствуя Эмотан, Жороми кивнул ей головой и быстро приложил два пальца к губам. Это был их тайный условный сигнал: «Есть о чём посекретничать». Но пока было не до этого: гости уже прошли во внутренний дворик и уселись вокруг уставленной яствами циновки. Жених Ириэсе, мастер Осунде, радостно улыбаясь, наливал вино в тыквенные плошки.

Эмотан не раз наблюдала за тем, как делалась тыквенная посуда. Это совсем не трудная работа. Круглую тыкву разрезали поперёк и бросали в муравейник. Муравьи быстро выедали сладкую мякоть, а оставшаяся нетронутой кожура просушивалась на солнце. Затем на кожуре острыми палочками процарапывались красивые узоры. Вот и всё. Сложнее обстояло дело с большими калебасами. Они должны были иметь длинное вытянутое горло. Для того чтобы получить такой калебас, тыкву, пока она ещё растёт, туго перевязывали в нескольких местах верёвкой, и, вырастая, плод принимал нужную форму. Изготовлением посуды занимались мужчины, а женщины наполняли её вкусной едой. Сегодня они неплохо справлялись со своими обязанностями. Гости в доме Осифо с удовольствием ели, похваливая щедрых хозяев. Осунде едва успевал наполнять бокалы. Пальмовое вино было крепкое, сильно бродило, то и дело переливалось через край, вызывая весёлые шутки. Понемногу лица гостей стали лосниться, глаза заблестели, языки развязались. В доме Осифо сделалось шумно, как на площади в день праздника.

Молодые мужчины, друзья жениха, ударили в трещотки.

Двое юношей запели хвалебную песню в честь хозяина и его гостей:

Довольные мастера покачивали головами в лад прославлявшей их песни. А юноши уже пели хвалу жениху:

Будто дожидаясь этих слов, среди гостей появилась сама Ириэсе. Навстречу невесте вышли подруги. Они взяли её за руки и с песней повели к циновкам:

Подруги помогли невесте сесть на резную деревянную скамеечку. Рядом усадили принарядившуюся мать.

– Выпьем в честь жениха и невесты, в честь мастера Осунде и моей дочери. – Осифо сам разлил в плошки вино.

Перед гостями появилось непременное угощение на каждом празднике – красные и белые орехи кола, дающие силу и здоровье. Гости осушили плошки и принялись за орехи. Из группы девушек время от времени доносились приглушённый смех и радостные восклицания: настала их очередь славить молодых. И они запели песню о счастье, которое добрый бог Олокун приготовил для жениха и невесты. Лёгкое постукивание трещоток и звон медных колокольчиков, прикреплённых к браслетам, сопровождали тягучее протяжное пение. В такт песне девушки чуть-чуть раскачивались, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Их руки переплетались так причудливо, что мастера невольно вспоминали те сложные узоры, которыми они украшали свои изделия.

Но вот девушки разжали руки и захлопали в ладоши. Браслеты и колокольчики зазвенели громко, весело. В рассыпавшийся полукругом хоровод танцуя вбежала Эмотан. Она давно ждала этого момента. Больше всего на свете девочка любила танцевать, и не было такой сложной фигуры, которую бы не могли исполнить её гибкое тело и тонкие стройные ножки. Она танцевала, словно повинуясь безотчётной силе, заставлявшей её то раскачиваться, подобно лиане, то кружиться на месте с такой быстротой, что юбочка вздувалась колокольчиком. Забыв об остальных плясуньях, гости с восхищением следили за ловкими движениями маленькой Эмотан.

– Младшая дочь Осифо, – говорили они, – поистине достойна танцевать во дворце самого обба.

Постепенно трещотки умолкли, перестали звенеть колокольчики, остановился хоровод девушек, замерла и Эмотан. Осунде начал обносить девушек медовыми лепёшками. Эмотан не стала дожидаться угощения. Она хлопнула себя ладонью по лбу, как делают все дети, когда вспоминают что-то очень важное, и побежала отыскивать Жороми.

– Как хорошо ты танцевала сегодня, – сказал мальчик, когда они выбрались из толпы гостей и очутились за пристройкой в углу двора, – ты танцевала даже лучше, чем на празднике урожая.

– Правда, – тряхнула головой привыкшая к похвалам Эмотан. – Я буду танцевать лучше всех в городе! Но что же ты ничего не говоришь мне?

– Слушай. Завтра отец возьмёт меня в мастерскую, и я начну учиться лить бронзу.

– Ой, это замечательно, значит, ты станешь настоящим мастером, таким же, как твой отец, и, наверное, – она засмеялась, – сделаешься таким же надутым. Я бы тоже хотела пойти в мастерскую. – Тут она горестно вздохнула и печально добавила: – Но отец говорит, что девочкам там нечего делать.