— Не знаю, — по-прежнему не оборачиваясь к нему и глядя только на Серегина, сказал Куратор. — Не исключено. Могла произойти утечка информации. Не важно. Кто-то из ваших ученых сказал, что далеко продвинутая наука неотличима от магии. Он был прав. Когда неизвестен механизм действия, результаты всегда кажутся чудом.

— Почему вы никогда ничего не говорите? — не отставал от него Вольфрам.

— Я сказал все, что вам нужно знать для выполнения задания, — спокойно ответил Куратор.

— Нет! — рявкнул Вольфрам. — Если бы мы действительно знали все, то не было бы таких накладок, и объект был бы уже нейтрализован.

— Вы уверены? — впервые задал вопрос Куратор.

Серегин почему-то посчитал, что это очень важный момент. С Куратором хорт Каном он встречался во второй раз, и опять тот лишь отдавал распоряжения, создавая впечатление этакой всеведущности. И вот теперь это впечатление было разрушено… Впрочем, Серегин сам не мог как следует сформулировать свои мысли. Так, все на уровне догадок…

— Я уверен, — с нажимом сказал Вольфрам. — Я постоянно вынужден работать в темную. Что это за ритуал? Почему для его выполнения сотрудники КГБ тайно проникли в чужую страну? С какой целью они вообще совершают его? Какие могут быть получены результаты? Каким образом в этих результатах заинтересован наш объект? Видите, сколько вопросов? И ни по одному из них вы не сделали даже намека на ответ.

— Вам дали всю необходимую информацию, — повторил Куратор хорт Кан. — Ничто не изменится, если вы узнаете, что и кто. И даже зачем. Наоборот, это может вам помешать.

Да он же и сам не знает, внезапно подумал Серегин, и эта догадка заставила его увидеть Кураторов в новом свете. Не Бог, прекрасный и равнодушный, сидел перед ним, не Аполлон или Гермес, а всего лишь посыльный, который передал все, что ему было поручено передать. А от себя ему сказать нечего.

— Послушайте, командир, — с наглостью, изумившей самого себя, влез Серегин в их разговор. — Ничего он больше не скажет, потому что не знает. Не от него надо требовать ответы на все вопросы, а от его хозяев. Хозяева, владельцы, создатели — я не знаю, кто такие эти Смотрители Галактики по отношению к Кураторам, но…

— А ты-то откуда знаешь? — тут же вскинулся до сих пор сидевший молча Олег. — Я вот не могу прочесть ни одной его мысли. У него просто нет мыслей в нашем понимании, а какие-то формулы и матрицы вместо них. А ты, выходит, телепат покруче меня?..

— Да не читал я его мыслей, — с досадой ответил ему Серегин. — Я этого вообще не умею, как ты знаешь. Но есть такая штука — интуиция…

— Хорош, орлы! — оборвал их спор Вольфрам. Он оторвался, наконец, от стены и прошелся по номеру. — Сейчас спорить не место. Времени у нас мало. Уже девятнадцать часов. Куратор, вы можете показать нам на карте это место?

— Создатели, — внезапно сказал хорт Кан. — Но не в прямом смысле, а в том, в каком это слово употребляется в ваших Священных Книгах.

Он по-прежнему глядел на Серегина, а даже не столько на него, сколько, казалось, сквозь него. Словно видел где-то там некий текст, написанный на полузнакомом языке, который пытался прочесть.

— В Священных Книгах? — не понял Серегин.

— Да, в Библии и других. Их у вас много, но все написаны об одном и том же. Смотрители Галактики являются нашими Создателями. Разница между нами в том, что вы утратили связь со своими Создателями, а мы — нет.

Вольфрам тем временем развернул на журнальном столике карту Ольденбурга и окрестностей.

— Ритуал будет проходить где-то здесь? — Он нетерпеливо постучал по карте карандашом.

Куратор поднялся с кресла одним текучим движением, подошел к столику и, ни секунды не потратив, указал на карте нужное место.

— Ритуал начнется ровно в полночь, — сказал он. — Есть смысл подождать в засаде. К концу ваш объект непременно должен обнаружить себя.

— Понятно, — впервые согласился с ним Вольфрам.

Странная штука — трансгрессия, в который раз подумал он, сев на теплые, нагретые за день щедрым, хотя и считавшимся северным, солнцем и не успевшие остыть камни. Сел, а скорее, упал, потому что ноги совсем не держали после второй за последние часы трансгрессии…

В груди влажно шевельнулся «крокодил», просто чтобы напомнить о себе, и он содрогнулся от ужаса, омерзения и жалости к самому себе. Тоже мне, супермен, жизнь на планете наладить хочет, счастья дать людям, а самого ноги не держат, и внутри живет непонятно кто и неизвестно откуда.

В голове размеренно гудел большой колокол, и все время лезли строчки известной песни «Люди мира, на минуту встаньте…» Он с силой потряс головой, чтобы быстрее прийти в себя. Колокол не замолк, но, казалось, отдалился и стал слышен, как через толстый слой ваты. И на том спасибо…

Кругом царила безлунная ночь, теплая, но не душная, потому что со стороны невидимого в темноте моря дул хотя и слабый, но постоянный ветерок, неся с собой влажные запахи йода, соли и водорослей. «Тиха украинская ночь…» Ночь действительно была тихая, но чем-то неуловимым не похожая на украинскую — он как-то отдыхал в Крыму, поэтому хорошо запомнил тамошние ночи, полные неумолчного пения цикад, перешептывания влюбленных в тени кипарисов и громадной, низко повисшей над морем луны. Не походила здешняя ночь и на сибирскую — там тоже неделю-полторы в году случались такие жаркие ночи, не каждый год, но бывали, душные, с неподвижным воздухом, когда от жары невозможно спать, а спрятаться от нее некуда. Нет, ночь здесь была другая, неизвестно, чем, но постоянно напоминающая о том, что он в чужих краях, что здесь все не так, как дома…

Он сидел на камнях в дальнем конце живописных и потому ненатуральных развалин какого-то старинного замка, прислонившись спиной к жалким остаткам когда-то солидной крепостной стены. Развалины были наверху холма, очень пологого, с неявно выраженным склоном. В Сибири его постеснялись бы называть холмом. Впрочем, в Сибири холмов и не было, а были сопки, возвышенности и хребты. Но то в Сибири, а он был в Европе, где любой пупырышек гордо считался холмом. Но как бы его ни назвали, а все-таки видно отсюда было неплохо.

Покрытый травой склон тянулся метров на сто, и там возились в темноте, подсвечивая себе двумя мощными фонарями, люди, его подопечные и ведомые, собирая дрова и явно готовясь развести костер. Потом двое пошли к развалинам, прямо на него, и он напрягся, готовясь при нужде бесшумно отступить еще дальше, и сразу чувствуя, как ноют все кости и мышцы. Но эти двое до него не дошли, а принялись таскать к костру какие-то сложенные в развалинах старые доски, и он с облегчением вздохнул.

Ему требовалось хотя бы полчаса, чтобы спокойно посидеть и восстановить потраченные на трансгрессию немалые силы. И, похоже, эти полчаса у него будут. Подопечные явно затевали нехилое действо. Он еще не знал, зачем им нужен такой большой, судя по количеству заготавливаемых дров, костер, но гореть он будет явно не десять минут. Значит, у него будет время собраться с силами.

Трансгрессировать из гостиницы он вообще не собирался, а собирался, утвердившись на ментальном следе подопечных, уйти из гостиницы, найти где-нибудь укромное местечко и как следует выспаться перед ночной операцией. Но спокойно уйти и выспаться не получилось.

В вестибюле внезапно появилась полиция и принялась всех шерстить на предмет проверки документов. Документов у него, разумеется, не было, по крайней мере, пригодных в чужой стране, поэтому волей-неволей нужно было что-то предпринимать. Конечно, он мог размазать полицейских по стенам и гордо удалиться с победой, но этим он выдал бы себя перед подопечными, которые должны спокойно заниматься своими делами и ни о чем не подозревать. А кроме того, он уже засек, что, кроме него, подопечными интересуются еще какие-то люди.

Этих новых фигур на шахматной доске было трое. Двое из них были простыми оперативниками, молодыми и зелеными, таких он мог бы класть штабелями, причем одной левой. А вот третий был поинтереснее. Он был закрыт, как и оставшийся непонятным член группы его подопечных, но закрыт совсем по-другому. «Футляр» «человека в футляре» был непроницаемым, но нейтральным, просо не пускал вглубь, но и не предпринимал никаких ответных действий. А вот у стоявшего на балкончике и внимательно просматривающего сверху вестибюль человека, явно старшего странной троицы, защита была иная — не твердая, а, скорее, липкая, при малейшем касании она стремилась прилипнуть к контактеру и сама просочиться вглубь его. Разумеется, он этого не допустил, вовремя отпрянул, втянул ментальные щупальца-разведчики, но и информации никакой не поимел. А вот в молодых оперативников он действительно разглядел нечто странное. Ауры обоих носили явные следы трансгрессии. Странной трансгрессии, отличающейся от той, которой владел он, но было несомненно, совсем недавно они были сюда перенесены внепространственным способом. А раз их интересовали его подопечные, значит, вокруг всего дела затевалась какая-то совсем уж ненужная возня, не к месту и не ко времени.