Пришлось ему сесть в машину и припарковать её на стоянку, закрыть, да и ключи забрать с собой.

На душе было паршиво.

И так нужно объясниться с Оксаной. А тут ещё один подарок. Зачем пришла Марина, он догадывался, но…

Всё равно он поднимется сейчас на свой этаж и всё узнает.

Оксана открыла сразу и затараторила прямо с порога:

— Вова, я её спать уложила, «Боржоми» отпаивала, выкупала, она в ванне чуть в себя пришла, теперь спит. У меня опыт большой, что с такими делать надо. Ты руки мой и поешь, она всё равно спит.

— Я не пью алкоголь, вообще. Так что мне опыт твой в этом плане не пригодится.

Оксана улыбнулась и прижалась к нему.

— Я люблю тебя, хочешь верь, хочешь не верь. Давно люблю. Каждый день о тебе думала, может, даже жила ради тебя.

— А сын где?

— Мультики смотрит, в наушниках. Он тоже тебя любит, Вова. Он от своего отца ласки не видел. Ты к нему иначе относишься, вот он к тебе и тянется.

— Жаль, что не видел. Не запомнит он отца своего совсем. Неправильно это. Мой Данька, того, Ленкиного мужа, отцом называть стал. Знаешь, с одной стороны хорошо. Значит, отношение к ребёнку доброе, хорошее, семейное, а с другой стороны больно.

— Вов, Олежка тоже сегодня спросил, скоро ли папа придёт. Про тебя спросил.

— Замечательный он у нас парень.

Володя обнял Оксану в ответ, поцеловал в висок, затем в волосы.

— Не плачь, если у нас с тобой срастётся, я усыновлю его. Думаю, что возражать никто не будет.

— Думал об этом, да, Вов?

— Думал. Конечно, думал. Я же не легкомысленный мальчик.

В её глазах заблестели слёзы, но Оксана улыбалась.

— Я люблю тебя, Володя! Мне даже кажется, что в первый раз люблю. Пошли, кормить буду. Пока горячее. Пошли.

Пока он ел, она сидела напротив.

По телу разлилось тепло. Вот обойтись бы сейчас без всяких разговоров, а просто в обнимку с ней и Олежкой посмотреть мультики, потом уложить ребёнка в кроватку, прочитать ему сказку, на середине которой он уснёт, так и не дослушав до конца.

А потом можно лечь самому вместе с ней, с женщиной, с которой уютно, с которой не надо никуда торопиться, а можно просто наслаждаться, и получать удовольствие от её реакции, от её ласк и её тепла.

Говорит, что не любила до него никого. Смешно, замужем была. И сама же рассказывала, что замуж по любви шла, что одобрения родни не искала. А теперь говорит, что не любила. Хотя, может, и не любовь это была. Влечение, влюблённость, желание казаться взрослой.

Что же творят эти глупые маленькие девочки в своём желании повзрослеть. Одни делают пирсинг или тату, а другие выскакивают замуж только потому, что там будут взрослыми. А результат — вон, в наушниках, мультики смотрит.

После ужина хотелось покоя и тишины. Можно было и дальше размышлять, взвешивать, анализировать. Целовать соломенные кудряшки Олежки, греться ласками Ксюши. Иметь то, что называется семьёй.

Но надо будить Марину. Или не будить? Пусть проспится, и пора уже поговорить.

Хотя о чём с ней говорить? Четыре года они не виделись, после аварии. Один лишь раз приходила она, когда в больнице он лежал. Когда жалел только об одном, что выжил. Потому что по шофёру Михалычу рыдала жена и дочка, по фельдшеру Валентине и муж, и сын, и родители, только по нему плакать было некому. От слова «совсем».

Та авария разделила его жизнь на «до» и «после». На счастье, как ему казалось, и одиночество. Но черту, разделявшую его жизнь, он так и не перешёл, всё цеплялся за своё прошлое. Потому и отношений с Ксюшей так боялся. Жил в них, и боялся всё равно.

Олежка давно спал, а Володя с Оксаной сидели на кухне, пили чай и говорили ни о чём, просто время убивали. Ждали, когда проснётся Марина. Начинать серьёзный разговор смысла не было, вот и болтали просто так. Хотя обоим обычная болтовня тоже доставляла удовольствие.

Марина проснулась в три. Пришла на кухню.

— Здравствуй, Володя. Я так вижу, что вы с Оксаной вместе, да?

— Правильно мыслишь. Я только не понимаю пьяную езду за рулём.

— Опять я опоздала.

— В смысле, ты о чём?

— Марина, чаю налить? — встряла в разговор Оксана. И не услышав ответа, налила и поставила на плиту чайник.

— Да я о том, какая я не везучая, — продолжила Марина. — Ты можешь выслушать меня хотя бы раз и не перебивать? Я вот готовилась, выпила для храбрости, потом ещё выпила, и ещё. Думала, смелее буду и скажу тебе всё как есть.

— Говори.

— Почему ты меня не любишь, Вова? Я гораздо красивее Ленки была, и умнее, и чище в помыслах. Почему ты выбрал её? Ты ведь знал, не мог не знать, насколько нравишься мне.

— Марина, ты сахар в чай положи, и слушай. Ты права, ты и умнее, и красивей, но Лена никогда не пыталась мной руководить.

— Как это не пыталась? Да она подчинила тебя целиком и полностью! Вова, что ты говоришь?

— Я подчинился ей, потому что сам захотел. Ты разницу чувствуешь? Она не давила, она давала выбор, она была слабой.

— Да! А я всё везла на себе. И её проблемы, и твои. Она же мне всё про вас рассказывала, всё.

— Ты её подруга, кому ещё она могла рассказать.

— Вова, её отношения с этим американцем длились не один месяц, она бы всё равно ушла и бросила тебя.

— Я знаю.

— И тогда знал?

— Нет, тогда не знал.

— Она замуж за тебя пошла только потому, что ребёнка вы с ней заделали. Она не любила тебя, я любила, а она смеялась надо мной. Мне казалось, что она с тобой только назло мне.

— Марина, ты оставалась её подругой.

— Я так могла быть рядом с тобой.

— Это тупиковая ситуация.

— Почему ты меня не любил?

— Не знаю. Потому что любил Лену.

— Вова, твоя мама жалела, что не я её сноха, она так и говорила.

— Кому?

— Мне, я часто бывала у неё, когда она уже подарила вам квартиру и переехала в бабушкину.

— Марина, почему в тот день ты не поехала к ней? Ты узнала об аварии первой. Ты — заведующая подстанции.

— Я была с Леной сначала под дверьми операционной, а потом возле реанимации.

— Почему ты не подумала про мою маму, если умудрялась с ней общаться за моей спиной?

— Я не вспомнила о ней, переживала только о том, чтобы всё прошло удачно, и ты выжил. Вова, прости, я… у меня и мысли не было. Ленка волновалась, что подала на развод, а тебе сказать не успела, боялась она…

— Что если я умру, ей придётся ждать полгода наследство, а если выживу, то сможет уехать. Так? А ты торчала рядом с ней и ждала, свезёт тебе или нет?

— Не кричи на меня.

— Так вот, если бы ты поехала к маме, и если бы она осталась жива, тебе бы свезло. Но это не твой случай. Я в патологию пошёл, чтобы понять, сколько она жила. Сколько ждала звонка и надеялась, что её сын жив?

— Вова, у твоей матери был трансмуральный инфаркт! Разрыв сердца!

— Лена обнаружила её через три дня. Когда он был? Вскрытия вы избежали, почему?

— Ей и так досталось. Вова, ты не прав.

— Всегда права ты, я знаю. Ты всегда и везде права! Твоя любимая фраза: «У вас нет права на ошибку!» Ты помнишь, сколько раз ты повторяла её на всех заседаниях и пятиминутках? А у тебя есть это право?

— Не злись. Пожалуйста.

— Ты ехала абсолютно пьяная за рулём. Ты могла стать убийцей, ты понимаешь?

— Ещё скажи, что я бросила тебя парализованного в больнице. Скажи, добей меня.

— А разве не так?

— Я испугалась, просто испугалась, что не вынесу всего. Вова, это так сложно. Я бы даже ведь женой тебе не была бы. Прости!

— Да я понимаю, не злился я на тебя никогда. Я на твои «почему» сейчас ответил. Вот только кому ответил. Себе скорее, чем тебе. Ты слабая и ни в чём не виновата, даже в том, что придумала «любовь» ко мне. Ты завидовала и примеряла на себя чужие чувства и чужие жизни. Но на этом мы ставим точку.

— Вова, мне плохо, я в туалет.

— Пить меньше надо! Иди, ложись, сейчас капельницу поставлю.

Он сходил к себе домой, а потом ещё в аптеку и действительно поставил Марине капельницу.