Семёныч встал из-за своего стола и поднёс стакан воды Владимиру.

— Попей, успокойся. Надеюсь, ты не трепач.

— Да что я-то. Ты же сам говоришь, что она всем рассказывала. Она ещё работает? Что-то я не замечал лаборанток с такими формами.

— Нет, моя Вера Петровна тогда находилась в декретном отпуске. А я её уволил, электросекса мне больше не хотелось, при всём желании я повторить такой оргазм бы не смог. Да и срезы она делала плохо. Тебе ещё воды, а, Вова?

— Нет, Семёныч. Я тебя знаешь о чём попрошу… Ты мне внутривенные поделаешь?

Я тогда пролечусь без отрыва от производства.

— Да не проблема. Травма, да? Посттравматическая энцефалопатия?

— Она.

— Получил как?

— Я на «скорой» работал реаниматологом. «КАМАЗ» машину нашу с мигалками не пропустил.

— Ой, бля!

— Так что я чуть твоим клиентом не стал. А вот водитель наш стал.

— Я помню, четыре года назад. По зиме дело было. Тогда только ты и выжил. Помню я. Но не завидую. Ты же поломался весь. Тогда много о той аварии говорили. Инвалидность тебе пророчили. Тогда жена ушла, да?

— Тогда созналась, что любит другого.

— Вот как…

— Да я на неё не сержусь, она месяц за мной ходила. Потом помогла с квартирой, мебель перевезла, вышла замуж за другого и укатила.

— Тьфу ты. Ты меня, Вова, извини. Я всё для тебя сделаю.

— Внутривенные поставь. Мне не с руки себе самому в вену.

— Понятно, ты ж не наркоман какой. А давай я сам чай поставлю. И заварю, и попьём горяченького!

— Ну, поухаживай, коллега. Слушай, а ещё у тебя в запасе истории есть?

— Есть, добра этого хватает. Я же мачо! Только Вере Петровне не говори. Она не знает. Ей не положено. Я только её люблю, а остальных пользую.

— Да я могила.

— Был у нас такой эксперт, с фамилией Могила. Не прижился.

— Уволился?

— На кафедру ушёл и фамилию сменил, взял фамилию жены. Какую — не скажу, ты, может, у него учился, защитился мужик, и не скажешь, что Могилой был.

— Ты, Семёныч, сегодня в ударе.

— Да трупов просто нет. Вот я тебе, Вовка, настроение и поднимаю. Сеанс смехотерапии провожу.

— Удачно, надо сказать. Головную боль ты мне снял.

Тут в кабинет вошла супруга Семёныча — Вера Петровна. Она ему бутерброды принесла, позаботилась. Она работала в городской больнице скорой помощи, в квартале всего одном от бюро судебно медицинской экспертизы, врачом-лаборантом в клинико-диагностической лаборатории. И заглядывала к мужу довольно часто по поводу и без.

Теперь-то Володя понимал, что неспроста она к ним в гости ходит. Только вот вторую историю Семёнычевых похождений сегодня услышать не удалось.

Но Вова не расстроился, умирать он вроде не собирался, так что успеет ещё услышать историю и не одну.

А Семёныч уже рассказывал новый анекдот:

— Нью-Йорк. Вечер. Под небоскрёбом лежит труп упавшего мужчины. Подъезжает полиция. Выясняют путем экспертизы, что упал покойный с шестьдесят второго этажа.

Представители власти поднимаются наверх. Входят в апартаменты. Интересуются: «Не от вас ли покойничек?» «От меня», — отвечает блондинка с сигаретой в руке. «А как это случилось?» — интересуется полиция. Женщина начинает рассказывать: «Я, как это принято у нас, познакомилась с ним в аэропорту, пригласила его домой. Он, как это принято у них, предложил для начала зайти купить чего-нибудь выпить. Зашли в шоп. Я, как это принято у нас, предложила купить бутылочку виски и две — содовой. Он, как это принято у них, взял две бутылки водки и бутылку портвейна. Пришли домой. Я, как это принято у нас, выпила сорок грамм. Он, как это принято у них — всё до дна. После чего я, как это принято у нас, предложила лечь в постель. Он, как это принято у них, предложил сходить взять ещё. И тут пришёл мой муж. Я, как это принято у нас, хотела познакомить его со своим мужем. А он, как это принято у них, выпрыгнул в окно.

========== Часть 4 ==========

В этот день Семёныч был как-то непривычно тих и угрюм. Он простым «здрасте» поприветствовал Володю и, прихватив санитара, отправился на вскрытие. Даже не услышав ответного приветствия.

Там пробыл до обеда. Куда он подевался в обед, Володя не знал, но вернувшись из секционного зала, отметил полное отсутствие Семёныча в ординаторской, а заглянув в шкаф, не увидел и его верхней одежды.

Думать о коллеге долго времени не было, его ждал второй труп, с которым он провозился ещё пару часов.

Вернувшись, увидел Семёныча за столом с сигаретой в зубах.

— Вов, ты мне скажи, ты же в паточке работал? Стёкла послеоперационные смотрел?

— Работал. Что у тебя, Семёныч? Ты чего в воду опущенный?

— Аппендицит удалили у дочки. Гангренозный с местным перитонитом. Дурочка моя таблетки глушила, боль снимала.

— У нас в «скорой» удаляли?

— В «скорой», я им сказал, что урою, если что пойдёт не так. Испужались.

— Когда делали?

— Ночью привезли и сразу на стол. Она проснулась уже к утру, с ней Вера. Кровиночка моя бедная, деточка.

— Видишь, всё хорошо. Семёныч, простой аппендицит. В себя приди, послушай диагноз — аппендицит.

— Я просил потом стёкла мне дать, ты посмотришь. Ну, чтобы не пропустили чего.

— А сам?

— Она же дочка. Кровиночка моя. Тебе смешно, Вова?

— Нет, не смешно, я понимаю. Была б моя дочка, тоже с ума бы сходил.

— Я сидел вот сейчас и думал, как мы с Веркой пропустили её состояние? Как не заметили, оно же болело, сильно болело, а она терпела. Терпела она, Вова!

Он качал головой из стороны в сторону.

— Вы работали, потом дела домашние, а как разболелось сильно, так узнали. Ну чего ты, Семёныч? Всё уже позади. Пару недель, и забудет об операции твоя дочка. Сколько ей?

— Пятнадцать. Она у меня знаешь какая красивая. Умница, отличница почти, не то, что мартышка.

— Погоди, а мартышка кто?

— Младшая! — он говорил с улыбкой, как бы вспоминая. — У меня две дочки с Веркой. Малая хулиганка, вся в меня. А старшая степенная, рассудительная, в Верку.

Он рассказывал с такой гордостью, с такой любовью. Да, балагур Семёныч был прекрасным отцом, да и мужем неплохим, с вывертами своими, конечно, но семья была для него святым чем-то.

Да и не Володе было судить его.

Володя вообще никого не судил по жизни. Принимал людей такими, какие они есть. У каждого человека были свои скелеты в шкафу, и у каждого было то, о чём лучше не вспоминать. И у него самого тоже было.

Только он вряд ли озвучит это когда-то. Даже себе.

— Тебе чаю сделать? Или, может, что покрепче хочешь? — спросил он Семёныча.

— Спирт разведи, миллилитров тридцать, не больше, мне ещё отчёт писать, надо быть трезвым, чтоб не налажать чего. И чаю покрепче, я ж не спал всю ночь, Вова.

— Так ложись, стёкла мне передай, сам опишу, а отчёт потом, там у тебя криминала нет?

— Не, инфаркт там, тампонада.

— Вот выпей и ложись, а я сам всё сделаю.

— Ты родственникам объясни, что не виноват…

Дальше он посапывал, укутавшись в одеяло. А Владимир засел за микроскоп. Отвлёкся лишь, чтобы отдать приехавшему похоронному агенту справку о смерти. И дальше описывал препараты.

Часа через два в их кабинете появилась Вера Петровна с бутербродами. Делала она их прямо здесь, в ординаторской, а не дома, потому что шла от дочери, по пути заглянув в минимаркет и прикупив хлеба, масла и колбаски. И ела она тут же, с ними, с мужем и Володей. Тоже голодная ведь, прибежавшая на минутку узнать состояние супруга, так тяжело переживавшего проблемы с девочкой.

Вова смотрел на них с завистью.

Они были семьёй, и никто из них не предал бы другого. И Семёныч Веру тоже никогда бы не предал, сколько бы ни шалил на стороне.

Интересно, она знает о его похождениях?

Ответ он себе чёткий не дал, хотя понял — да знает, но не обращает на это внимания, как на что-то, не мешающее жизни. У каждого своё хобби. А для Семёныча женщины — хобби.

Потому что любит муж только её, а остальных пользует.