Между тем главные силы русов прибыли к Саркелу. Святослав и Добрыня с полутысячной конницей и полуторатысячной пехотой высадились на сушу и отрезали мыс, на котором высилась крепость, от любых подъездных путей. А Свенельд командовал кораблями с Дона. Там же, на одной из ладей, находилась Ирина: бывшую царицу Хазарии хоть и взяли с собой в поход, но к прямым ратным стычкам допускать не желали — берегли к основной, Итильской, кампании. Женщина ругалась, уверяла, что должна быть в седле, а не в трюме. Но Свенельд отвечал ей категорично: — «Такова воля князя. Коли хоть один волосок упадёт с твоей головы, он мою голову снесёт! Да и то сказать: что тебе в Саркеле? Ворог твой и обидчик Осип далеко-далече. Суетиться рано. Наверстать успеешь». Но Ирина знала: как начнётся штурм, ни один князь на свете не удержит её в стороне от битвы, не лишит удовольствия продырявить мечом нескольких сподвижников каган-бека. Гены воинов-предков, скифов и сарматов, в том числе — женщин-воительниц, амазонок, говорили в ней всегда очень громко.

Вскоре с территории крепости, через вал перелетела стрела, на которой был намотан пергамент. Писаный по-гречески, он гласил: «Ваша царственность, русский каган Святослав Игорев! Что хотите Вы? За какую цену снимете осаду? Мы платить готовы. Разойдёмся по-доброму.

Завулон бен Сарук, подданный Великой Хазарии и тархан Саркела».

В тот же день, тем же способом, комендант полупил ответ: «Пакостный жидок Завулошка! Откупиться хочешь? Поцелуй меня пониже спины, а иных даров мне не надобно. Я хочу Саркел. Сделаю его русской крепостью Белая Вежа и отсель пойду на вы дальше — до Итиля и Гурганского моря! Смерть хазарам! Князь Великий Киевский Святослав Игорев Рюрикович».

Это был смертный приговор.

Рано утром 21 июля 963 года, помолившись богу Перуну, русичи пошли в наступление. Первой ударила пехота: перекинув мосты через ров, начали по лестницам карабкаться на оборонительный вал. Авангард противника дрогнул, и ошеломлённые натиском наёмники-гузы бросились к крепостным воротам. Но в проходы, проделанные в нескольких местах вала, устремилась конница. Северо-западную башню взяли за несколько минут. Завулон бросил весь оставшийся гарнизон на безжалостную славянскую кавалерию, оголив тем самым тылы; этим воспользовался Свенельд, и по лестницам с кораблей моментально полезли на юго-восточную стену свежие дружинники. Первую их волну удалось отбить пиками и стрелами, но потом защитники отступили и бежали в панике. Тут уж было не до Ирины, и она смогла с арьергардом киевской рати тоже взобраться на стену и принять участие в разграблении города.

Сцены насилий были ужасающи. По приказу князя русские убивали всех подряд — воинов, стариков, женщин и детей, отчленяли головы, вырывали сердце, разрубали тела от плеча и до пояса. Кровь текла по брёвнам, и пехота шлёпала по ней, как по лужам. Стопы, вопли неслись со всех сторон. Вместе с людьми метались животные. Подожжённые юрты пылали. Дым валил из окон донжона. Лязгало оружие. Сыпались похищенные монеты...

Завулона убил Добрыня. Он столкнулся с хазаром в цитадели, мощным ударом палицы выбил из седла и, пока неприятель тщетно пытался вытащить ногу, роковым образом застрявшую в стремени, оглушил вторично. С головы коменданта крепости покатился шлем. Бен Сарук, шатаясь, предпринял попытку подняться. Но неистовый третий удар раскроил ему череп. Кровь и мозг залили тархану лицо. Он не охнул даже, просто свалился навзничь, разметав руки по земле. А его же конь, проскакав по хозяину, раздавил рёбра в мелкое крошево.

На пути Ирины, оказавшейся в палатах донжона, вырос молодой человек в латах и с мечом. У него на щеке была рана. Потный, разлохмаченный, он набросился на аланку и едва не проткнул мечом, но она успела отпрыгнуть и вонзила собственный меч юноше в незащищённую шею. Тог обмяк, захрипел, у него изо рта водопадом хлынула кровь, и несчастный Исайя рухнул на пол, дёргаясь и корчась в предсмертных судорогах.

Но на смену ему появился новый воин, тоже молодой и не менее сильный. У него шлем и латы были ещё в порядке, меч тяжёл, а взгляд зол. Думая, что столкнулся с мужчиной, он воскликнул с горечью:

— Ты убил моего единственного друга! Я тебя уничтожу!

— Что ж, попробуй, — отвечала она.

Так сошлись в поединке, не узнанные друг другом, мать и её младший сын Элия.

Да, наследник Иосифа был умелым воином! Наступал по всем правилам, отбивал удары и теснил женщину к лестничному пролёту. И хотя она действовала смело, но рука утомилась быстро — пальцы не удержали меч, он блеснул и, звякнув о кирпичную кладку, покатился вниз по ступеням. Разведённая государыня оказалась незащищённой. Ратник рассмеялся:

— Вот и всё, приятель. Ты уже летишь к праотцам.

Но в последнюю долго секунды из дверей выскочил Свенельд. Моментально оценив ситуацию, он подставил меч, и клинок Элии высек искры из его клинка, не коснувшись лезвием аланки. Та успела пригнуться, выкатилась у мужчин из-под ног и прижалась к стенке.

Юноша схлестнулся с варягом. Их сражение длилось несколько минут с переменным успехом, но проворный молодой человек неожиданно перепрыгнул через перила, пролетел два лестничных марша и свалился на плечи Добрыне, въехавшему верхом в ворота донжона. Витязь не удержался и упал с коня. Элия, оказавшись в его седле, сжал бока скакуна пятками сапог и практически беспрепятственно удалился с места своего боя.

Провидение ему помогло: он добрался до внешней стены Саркела, бросил лошадь, пробежал по ступеням до одной из бойниц, вылез в неё наружу, пролетел по воздуху метра три, кубарем покатился, приземлившись на песок, влез на вал, спрыгнул в ров с водой и, нырнув, поплыл, огибая мыс. Вскоре вынырнул между кораблей русов и, замеченный с их бортов, в граде стрел, то скрываясь в волнах, то опять появляясь на поверхности, устремился к противоположному берегу Дона. А дружинники на ладьях бросили стрелять: улизнул поганец — ну и леший с ним! Главное, Саркел превратился в Белую Вежу. Слава киевлянам! Смерть хазарам!

Целый день очищали крепость от растерзанных тел, сбрасывали в ров и заваливали землёй. А потом пировали в цитадели, празднуя победу.

— Ну, что скажете, братие? — Святослав с червлёным кубком в руке обводил глазами собравшихся. — Разве хуже мы Александра Македонского? Кто гундел и не верил в нашу отвагу, пусть живёт опозоренный, посрамлённый! — Он накручивал ус на палец, улыбался радостно.

— Спору нет, — отвечал Свенельд, — киевляне разгромили врага без особых трудностей, шустро, дерзко. Выполнили задуманное: отщипнули кусок от хазарского каравая. Но для полного счастья надо завладеть хлебом целиком. А для этого силищу скопить в десять раз поболе!

— Да и Белую Вежу не мешало бы удержать в руках, не отдать назад, — в тон ему заметил Добрыня.

Князь презрительно усмехнулся:

— Квочки вы мои! Раскудахтались, разбубнились — «это надо», «это не мешало бы»! Что загадывать о будущем лете? Доживём — посмотрим... Нетто я не знаю, сколько нужно строить новых ладей? Сколько мне понадобится новых полков? Пластунов и конницы? Всё уже подсчитано, а богатствами пополняю мою казну... И про Белую Вежу помню. Оставляю тебя, Нискинич, воеводой в крепости. А с тобой — тысячу людей. Продержись до нового моего выступления. Как пойду воевать Итиль, выезжай на помощь, ты мне станешь нужен в бою. Но теперь — хватит о делах! Праздник ноне. Пей, дружина, гуляй, мы по чести заслужили отдых от трудов ратных!

— Слава князю! — рявкнули бойцы. — Слава нашей Святой Руси! — и с подъёмом сдвинули пенные душистые чарки.

— Ну, а ты, Иринушка, вдруг пошто взгрустнула? — обратился к ней Ольгин сын. — Нежли не рада бранному моему подвигу?

— О, конечно, рад, — покивала та, отгоняя мрачные мысли. — Ты большой храбрец и твои гриди очень удальцы! А печаль моя по себе сама. Видела на сече двух красивых вьюнош. Одного убить, а второй бежать. Вот сидеть и думать: не сгуби Иосиф младший сын Элия, быть бы он такой. Горе мне, горе, Святославле!