Есть два типа студентов: одни опасаются Германна, потому что не могут его раскусить как человека, а потому испытывают холодное отчуждение, а другие радуются, узнав, что их научный руководитель сам доктор астрофизики и математики Германн Готтлиб. Тендо Чои — профессор информатики и наноинженерии без злобы смеётся, глядя на кучку верных Германну студентов, называя их юными падаванами. Кто это сам Готтлиб не знал, но подозревал, что очередная отсылка на культовый фильм, которые так любит Тендо. У него был контракт на пять лет с университетом, три из которых уже истекли. Чои скучал по закатам Лос Анджелеса, по теплой погоде и своей машине. Его немецкий был ужасный, калифорнийский акцент ни капли не уменьшился после нескольких лет работы в Германии. Тендо ходил в подтяжках и с бабочками на шее, пил кофе ещё в больших количествах чем Германн, признавая, что в Европе он лучше чем в Штатах и всегда улыбался, беззаботно почти панибратски общаясь со студентами. Его любили и часто обращались за помощью.

Ньютон Гейзлер часто высылал фотографии с побережья Сан Франциско, они были такими яркими, словно их сделали полароидом, передавая всю теплоту атмосферы, далёкий шум прибоя и смех отдыхающих на пляже. Германн подолгу их рассматривал, сохранив себе на телефон. Одна фотография ему особенно понравилась, что спустя какое-то время, словно математик договорился сам с собой, тот снимок стал заставкой на его Айфоне.

Доктор Гейзлер сделал ее почти восемь месяцев назад, когда в очередной раз уехал на западное побережье. В том электронном письме Ньютон рассказывал как он любит кататься на своей доске для серфинга, какое неописуемое чувство восторга и опьяняющий свободы кипит под кожей, в самой крови, в лёгких, а главное — в сердце, когда ты на гребне волны. Хотя, Гейзлер признавал, что очень часто он оказывается под водой, потом долго отплевывается, почти захлебнувшись, но все равно безумно довольный.

На снимке Ньютон поставил перед собой доску — ярко-желтую с пальмами, на заднем фоне виднелся лилово-розовый закат, которые медленно сливались с глубоким синим цветом успокоившегося за день океаном. В кадр попала левая рука Гейзлера, которой он придерживал доску.

Германн, когда получил сообщение с прикрепленным файлом, удивлённо поднял брови, рассматривая руку своего коллеги по переписке. От запястья до самого плеча, хотя сказать было сложно, на фотографии не было видно выше предплечья, кожу покрывали яркие узоры чудовищ, которые скалили зубы. Цвета, самые разные, зелёные, малиновые, синие и жёлтые, все они смешивались и пестрели на руке Ньютона. Это зрелище впечатляло. Хотя спустя пару минут Готтлиба покачал головой, представив такого преподавателя, разрисованного с головы до ног, тут, в Берлине, давая лекции по биоинженерии.

Но изображение он сохранил, а потом установил на основной экран, и постарался лишний раз не думать зачем так сделал.

Монстры на коже Ньютона что-то напоминали. Что-то ускользало из памяти, каждый раз, когда Готтлиб пытался обдумать или вспомнить.

Гейзлер не писал целый месяц, и Германн все же не выдержал и первый нарушил молчание.

Von: Dr. Hermann Gottlieb

An: Dr. Newton Geiszler

Betreff: kein

Уважаемый доктор Гейзлер,

Приношу свои извинения, если мои сообщения показались вам навязчивыми, хотя у меня складывалось впечатление что мы, цитируя вас «отлично ладим, чувак!». От вас не было никаких вестей больше четырех недель, что не могло не вызвать у меня волнения.

Ньютон, отпишите хотя бы в двух словах, что с вами все в порядке.

Др. Готтлиб

Когда Gmail радостно оповестил об отправке имейла, Германн почувствовал себя неуютно. Он определенно не скучал, но постоянные дискуссии с Гейзлером в каком-то роде стимулировали его, словно очередной шот эспрессо для сонного мозга. У такому привыкаешь, как он привык к сигаретам, их едкому дыму. Только Ньютон не был токсичным, а просто интересным.

Германн тяжело вздохнул и закрыл ноутбук. Он решил закончить отчёт для НАСА уже дома, потому что впервые пустой университет в вечер пятницы давил на него своей тишиной. Математик аккуратно закрыл сумку, подхватил одной рукой трость, второй ключи от автомобиля и зашагал к выходу.

Когда двери лифта бесшумно разъехались в стороны, Германн увидел в конце коридора возле автомата со снеками и напитками фигуру мужчины. Он сидел на корточках, по локоть запихнув руку в отсек, куда обычно выпадал купленный батончик или энергетик. Готтлиб прищурился, старась понять, что пытался сделать студент, потому что будь он профессором, Германн бы его узнал. Ответ был банальный: автомат не до конца выплюнул пачку желейных медвежат Харибо. Они застряли, зацепившись краем упаковки, свисая наполовину. Поэтому мужчина отчаянно пытался дотянуться до них рукой. Скорее всего это было дело принципа, а не из-за утраченного евро.

Германн вздохнул, этот автомат славился как раз тем, что беспардонно проглатывал деньги и не спешил выдавать еду.

Мужчина обиженно фыркнул и что-то пробормотал себе под нос, затем поднялся, потёр затекшую руку и с боевой готовностью окинул взглядом автомат. Видимо, он решил взять его штурмом. Германн сомневался, что эта идея увенчается успехом, так как сам студент был низковатого роста и в целом выглядел лёгким.

— Ну и ладно, — довольно громко произнес он, пристраиваясь плечом к стенке автомата. Со странным рыком он отчаянно толкнул машину.

За первым разом ничего не произошло, но это мужчину не остановило. Он бесстрашно кинулся на злосчастный автомат второй и третий раз. На четвертый он чуть качнулся, но упаковка желейных сладостей так и осталась висеть.

— Да чтоб тебя, — процедил он сквозь зубы. — Ладно, отчаянные времена требуют отчаянных мер.

С этими словами он решительно закатал рукава своей кожанки до локтей и опёрся ладонями в стенку автомата.

В этот момент Готтлиб почти решил помочь незнакомцу, за которым наблюдал со смесью жалости и удивления. Но когда в тусклом освещении коридора мелькнули ужасно знакомые татуировки, Германн замер, изумлённо затаив дыхание.

Этот взъерошенный, низковатый человек, в жутко обтягивающих ноги джинсах и есть…

— Доктор Гейзлер? — негромко позвал он.

Ньютон, прикладывавший в этот момент титанические усилия, чтобы расшатать треклятый автомат, испуганно подпрыгнул от неожиданности, а потом втянул шею в плечи, словно нашкодивший ребенок.

— Ээмм, да? — он посмотрел в сторону Готтлиба, близоруко прищурившись. — Прошу заметить, я заплатил за это, а не просто вандализмом занима-а-а… Герм?!

Математик впервые вживую услышал, как голос Гейзлера подпрыгивает с октавы на октаву, когда тот нервничает. Точно так же он делал во многих подкастах, на которых часто выступал. Сейчас же Ньютон побледнел и попятился назад, широко раскрытыми глазами, смотря на Германна.

— Сюрприз? — нервно улыбнулся биолог.

Готтлиб стоял перед Ньютон, сжимая пальцами трость так, что костяшки побелели. Гейзлер выглядел уставшими и от чего-то жутко перепуганным.

— Ты так на меня смотришь, словно я начал конец мира, а не попытался взять то, что мне по праву принадлежит. Я очень люблю Харибо, лучшее, что немцы придумали, после Киндера. Представляешь, в Штатах его нет, ни одного Kinder Überraschung, ни единого, а я их обожаю, у меня в детстве была коллекция с динозавриками. А ещё… Я опять говорю слишком много и слишком много ненужного, черт… — Ньют зажмурился, а потом стремительно подошёл к ошарашенному Германну, и улыбнулся ему так тепло и искренне, что у Готтлиба аж дыхание перехватило.

— Ньютон Гейзлер, но, прошу, зови меня Ньют, — не дождавшись, когда Германн протянет ему руку, биолог резко его обнял, крепко прижимая к себе. — Мы же по сути никогда не встречались, хотя общаемся довольно давно, ха-ха.

Готтлиб был настолько поражен происходящим и внезапным появлением Ньютона, что не мог выдавить из себя ни слова.

Гейзлер же истолковал это по другому, отшатнувшись от него.

— Прости, я… О боже, что я за идиот, — он разлохматил волосы, быстро кинул взгляд на автомат, потом обратно на Готтлиба.