Это видение было лишь краткой вспышкой в их мистическом путешествии, и в душе визирь надеялся, что Афири не сможет удержать и части тех миражей, что открыли перед ними Лабиринты Осириса. Он был счастлив увидеть ее царицей — могущественной, сильной и мудрой, той, которую создавал все эти годы. Но никогда, даже в мыслях не примерял корону. Лабиринты не могли лгать, и все же он не знал, как принять их откровение.

Выйдя из своего недолгого оцепенения, Мхотеп с волнением в голосе сказал ей:

— Тогда тебе следует возрадоваться, моя госпожа, ведь это прекрасное видение! Ты станешь самой великой царицей, которую знали на этой земле, твое имя запомнят в веках. Я же всегда буду рядом с тобой, пока ты будешь во мне нуждаться. Я люблю тебя так, как можно любить только собственное дитя. Тебе же нужен тот, кто будет любить иначе, — его голос впервые прозвучал для нее так неубедительно.

— Но ты не отец мне, Мхотеп! — вдруг яростно воскликнула она. Глаза царевны вспыхнули как угли под дуновением ветра, заставив его замолчать.

— Да, это так, но я все равно не могу быть твоим мужем, госпожа. Мне пора готовиться к вечности, ты же подобна звезде, восходящей на горизонте в начале года. Твоей власти нужно опираться на крепкое плечо, твой царь должен быть молодым и сильным, способным защитить тебя и укрепить трон наследниками, — Мхотеп попытался вложить в свои слова всю силу убеждения, которую совершенствовал много лет.

Афири слушала внимательно и не сводила глаз со своего визиря.

— Не говори так, ведь ты еще не стар, джати Мхотеп! — упрямо продолжила она.

Визирь обреченно вздохнул и замолчал на некоторое время, он всегда делал так, когда царевна становилась слишком требовательной и капризной и не сразу могла совладать со своими чувствами. А потом, спросив дозволения, бережно перенес все еще слабую от потрясения Афири из закрытой комнаты на террасу, где устроил ее на ложе среди подушек под золоченым балдахином. Две темнокожие нубийки мгновенно появились возле царственной гостьи, с драгоценными опахалами в руках.

— Послушай, моя госпожа. Я расскажу тебе одну историю, — начал Мхотеп, убедившись, что царевна дышит легко, а ее прекрасному лицу возвращаются прежние краски.

— Это сказка или быль? — оживилась Афири.

— Никто не знает теперь, так давно это было… Эта история об одном юноше. Его отец был придворным лекарем и разбирался в древней магии, он любил свое ремесло и обучал сына тому же. Юноша оказался смышленым и искусным, удивляя успехами своего родителя. Но однажды коварный Сет наслал на царский дворец страшную болезнь. Жены и дети царя умирали один за другим, как бы ни старался лекарь их спасти. Тогда Богоравный явил свой гнев, приказав казнить лекаря вместе с его семьей. Юношу спасло лишь чудо, его укрыл, рискуя собственной жизнью один из вельмож, которого лекарь когда-то излечил от страшного увечья. Вскоре сам фараон, оставшись без искусного врачевателя, заболел и умер. Беспощадный Сет, собрав щедрый урожай смертей, вернулся в свою черную пустыню, а про сына лекаря все забыли на долгие годы. Он же остался жить в доме вельможи, и применив все свои знания, полученные от отца, не допускал болезни и мор на его порог. Вельможа сделал юношу своим наследником, дав ему новое имя. Он познакомил его с законами, научил разумно управлять делами, передал ему все свои знания и многолетний опыт служения при дворе фараона. А когда на трон взошел новый правитель, представил ему своего приемника, и тот быстро проявил себя, по праву заслужив место джати подле Богоравного. А еще, у вельможи была единственная дочь, юная и прекрасная, но незрячая от рождения. Сын лекаря был неизменно добр к ней, он сочинял для нее волшебные истории, сопровождал на прогулках, утешал в минуты отчаяния. Вскоре они полюбили друг друга, и ее слепота не стала препятствием. Вельможа, узнав об этом, сначала разгневался на юношу, но потом понял, что дочь светится от счастья рядом с ним, а на ее губах играет улыбка, которую он уже отчаялся когда-нибудь увидеть.

— И они были счастливы? Как Тот и Сешет?

— Да царевна, они были счастливы много лет подряд, пока…

Взгляд Мхотепа наполнился печалью. Афири уже догадалась, о ком сейчас рассказывает ей визирь.

— Что же случилось? — Афири прикусила губу от любопытства

— Зависть вельмож Богоравного не знала границ. В один из дней месяца хатир, когда хозяин был в отъезде, выполняя волю правителя, в дом прокрался наемный убийца…

— царевна не удержалась от тревожного вскрика.

Мхотеп, поморщившись, словно от боли, продолжил свой непростой рассказ — Сын лекаря и приемник знатного вельможи, вознесенный к высокой должности, которому по воле богов была дарована жизнь, богатство, любовь, в одночасье лишился самого дорогого. Его возлюбленная жена и маленький сын раньше времени ушли в страну Дуат…Он не смог их защитить и спасти…Прошло много лет, но он знает, что они ждут его в солнечных полях Великого Ра, эта связь нерушима, и он будет верен ей до тех пор, пока не сам взойдет на Небесную Барку.

Слова визиря умолкли, царевна молчала, с трудом сдерживая слезы бессильного разочарования. Она хорошо поняла, что Мхотеп своим рассказом раз и навсегда дал ей понять — он будет ее советником и верным слугой, но его сердце отдано тем, кто уже давно пребывает за гранью этого мира.

— Оставь меня сейчас, джати Мхотеп. Теперь я знаю — Лабиринты лгут, а царице не пристало соперничать с тенью. — с горечью бросила она, поймав взглядом, затуманенным зыбкой влагой его удаляющуюся в полном молчании высокую фигуру.

Как только визирь скрылся в глубине своего роскошного дома, Афири, гневно отослав служанок, дала волю своему отчаянию, тихо и горько разрыдавшись. Джер — верный спутник ее радостей и печалей проскользнул среди подушек и вытянулся рядом, положив изящную остроухую мордочку на шелковые лапы.

Прошло еще три дня с тех пор, когда ближняя свита Великого Царя остановился на вилле визиря Мхотепа. Фараону день ото дня становилось все лучше. Во многом этому способствовали целительные травяные настойки, частые прогулки на свежем воздухе и спокойствие размеренной загородной жизни. Мхотеп лично следил за тем, чтобы к столу правителя подавались только самые свежие и полезные яства.

Владыке Рахотепу нравился сад, разбитый под руководством визиря, прохлада, исходящая от специально устроенных в разных его уголках маленьких прудов, наполненных юркими цветными рыбками. Он подолгу сидел в тени сикомор, беседуя с приближенными, а когда солнце клонилось к закату, все чаще приказывал привести танцовщиц, акробатов и музыкантов, понемногу возвращаясь к своим привычкам.

Наконец, фараон объявил, что чувствует в себе силы продолжить обратный путь в столицу. Мхотеп знал — это Афири подтолкнула отца к стремительным сборам и отъезду. Садясь в золотые носилки, царевна усердно отводила глаза от лица визиря, показывая безучастность и хладнокровие.

«Что же, так будет лучше для нас обоих» — старался думать он. О, если бы только она всегда оставалась тем чудесным беззаботным ребенком, которому он посвятил свою жизнь! Почему так неумолимо время, и так коварны замыслы Великих Богов, что послали ему эту позднее, преступное чувство, от которого он не мог избавиться.

--------------------

С тех пор, много лун подряд он не виделся с Афири, тщетно пытаясь изгнать из своей души тоску по ней, выжидая, когда капризное царственное дитя осознает что ее видениям не суждено сбыться. Он старался не поддаваться слабости, не думать о ней, не вспоминать ее милые черты, но все чаще позволял себе в одиночестве своего роскошного дома пить крепкое вино и допускал к своему изнывающему телу самых красивых и ласковых наложниц. Под их умелыми руками и губами его плоть сдавалась древним мужским инстинктам, а разум отдыхал от тяжести и безнадежности одолевавших его дум.

Но сердце его по-прежнему изнывало от боли, словно терзаемое пастью ужасной Амат. Он знал, что переживет это, как пережил потерю своей семьи, просто нужно время. Афири должна стать Великой царицей, имя которой высекут на высоких обелисках и многочисленных храмах, и слава о ее мудром правлении будет жить в веках. Все должно следовать своему пути, так же как Щедрый Хапи каждый год дарует разливы Великой Реке, также как Священный Скарабей катит солнце по небосводу.