Хотя, за все мои походы сюда, был один раз странный эпизод. В тот день я шел этим же маршрутом, и когда поднялся на второй этаж, пыль на полу холла имела странные следы, необычные для такого ограниченного пространства. Были они чем-то похожи на лошадиные и имели немного больший размер. След этот на первом этаже не встречался, ни смотря на то, что пыли на полу там столько же. Я проверил все закутки дворца культуры, шел по следу, но никто не попался на моем пути. Со временем впечатления от увиденного померкли, и в итоге я перестал их вспоминать.

Теперь подняться по узкой лесенке на чердак. Навесной замок маленькой коморки поддался повороту ключа. Я прошелся до конца и посмотрел в круглое окно: все кольцо отлично просматривалось. В этом окошке получилась бы хорошая огневая точка, отметил я.

В центре коморки я нащупал ногой скрипучую доску. Под ней и был мой скромный схрон: коробка патронов, дюжина банок тушенки, один ПМ, четыре бутылки вина, и как вишенка на всем этом, граната РГД. Все на месте. Положив в схрон пачку галетов, я собрался уже ставить доску на место, но в последний момент передумал: взял бутылку вина и закрыл тайник. Сейчас не помешала бы водка, для согрева и профилактики простуды, все-таки столько под дождем пробыл. Но последнюю бутылку я выпил на дне рождении Пашки. Ничего, говорят, вино тоже от простуды помогает, если в меру.

В туалете отжал промокшую одежду, в перекошенное зеркало поправил волосы, и, взяв с раковины вино, наконец-то пошел к своей тайне.

Вышел в дворик. Осмотрелся. Прислушался. Не видит ли кто меня?

От двери несколько шагов вдоль стены, и вот она моя необъяснимая миру тайна. Почтовый ящик. На нем даже несколько белых цифр от индекса осталось. Я поднял крышку, опустил руку внутрь и вытащил полную ладонь белоснежных конвертов. Посмотрел на них. Улыбнулся. Сунул их под куртку и трусцой направился к Москвичу.

В нем я удобно устроился в переднем пассажирском кресле. Отчего ноги и спина получили долгожданное расслабление. Вытащил из бардачка отвертку, пропихнул пробку внутрь бутылки. Отхлебнул. Вдохнул полной грудью. Послушал как над головой дождь перестукивал каплями. Стопка писем ждала меня на соседнем сиденье. Взял одно. Заклеено марками, пестрит синими печатями и пахнет свеженькой бумагой. Отправитель бухгалтерия завода «Электроцинк». Я брезгливо фыркнул и швырнул письмо на панель: счета на оплату, квартальные отчеты, сопроводительные письма – скукота дикая. Еще одно. Сотовая связь. Полетело следом. Очередной. Разложил хрустящую бумагу и стал читать. Это было письмо от матери сыну, который проходил службу в армии. Слова теплые, ласковые и тревожные. Дочитав до конца, я аккуратно сложил бумагу в конверт и отложил его в сторону: чтобы, закончив с остальными письмами, бросить его обратно в ящик.

За чтением чужих писем и представлениями об их авторах, за рассуждением как бы я поступил на их месте, не успел заметить, как на город опустились сумерки. Лишь когда читать стало трудно из-за скудного освещения в салоне, я отложил конверт и вернулся к реальности. Спешно собрал письма и бросил их на заднее сиденье. Допил остатки вина, взял с панели письмо к сыну в армию. У почтового ящика повертел его в руках, словно был сыном той женщины, и сейчас отправлял ей ответ сомневаясь, стоит ли это делать, не написал ли я чего лишнего о непростой армейской жизни. Опустил конверт в ящик. Он упал без глухого стука о дно. Я улыбнулся. В ящике есть новые письма, а значит, завтра я снова приду сюда. Я вышел из дворика на центр дороги инаправился к западному КПП.

Почтовый ящик я нашел четыре месяца назад. Хотел сделать в нем небольшой тайник. Ящик этот – портал между настоящим и прошлым. Первые прочитанные письма были написаны за три с половиной года до «событий». Сам не знаю, почему хожу к нему почти каждый день и читаю их. Это как просмотр кино, но гораздо реальнее: при отсутствии настоящего, письма из прошлого читаются будто на яву. Теперь они стали для меня кинотеатром, в котором, на белом холсте я просматривал частичку потерянной жизни.

Я дошел до широкого перекрестка. За ним чуть правее, среди панельных домов как проплешина располагалась небольшая площадь, с примкнувшим к ней кинотеатром. Кинотеатр, почти точная копия дворца культуры, был западный КПП.

– Тебя Карпов обыскался! – сквозь решетчатое окошко бывшей кассы раздался голос Вовы Камаза, когда я прикрыл за собой парадную дверь.

– Чего хотел? – спросил я в решетку. Вова Камаз сегодня нес дежурство по проходной, и как обычно, играл в старый, не весть откуда взятый тетрис. Не отвлекаясь, он растеряно пожал плечами, и когда я двинулся к своей комнате, из решетки снова донеслось. – Можешь к нему не идти, они ушли в гарнизон, – и сделав паузу, добавил. – С Пашей.

– С Пашей? – остановившись, я переспросил через плечо.

– Завтра в его патруль тебе идти.

Я двинулся к своей комнате, не став задавать дежурному лишних вопросов. Пройдя поперек холла, я вошел небольшой квадратный коридорчик. Из четырех комнат одна была моя. Хлопнув за собой дверью, на ходу сняв ботинки, я бухнулся в кровать.

Ушли в гарнизон…

Полгода назад черта Харона начала стремительно приближаться к границам города, поэтому была объявлена эвакуация жителей западной и центральной части. Собирались все спешно, некоторые квартиры остались даже не закрытыми. Забрав лишь документы, люди попрыгали в свои машины и умчали на восток. Целыми пачками уходили автобусы, составы поездов. Часть населения бежало к родственникам в соседние города и деревни, а остальные, были размещены на окраине восточной части: в школах, в кинотеатрах и прочих подобных объектах инфраструктуры. Эвакуация прошла за неделю.

Но потом возникли трудность: на востоке города начались проблемы с правопорядком. Появились первые мародеры, насильники и мошенники. Чтобы не допустить превращение города в анклав анархии, из ближайшей военной части нагнали солдат и легкую бронетехнику. Ввели комендантский час, перекрыли БТРами и мешками с песком некоторые улицы, пустили ночные патрули. В общем, кое-как потушили рост преступности.

Я был из тех, кто добровольно согласился помогать эвакуировать жителей. На вокзале формировал группы беженцев. Когда уходил последний состав, я отказался ехать. Требовалось четыре добровольца, готовые бессрочно нести дежурство на западном КПП. Задача ставилась ежедневно проверять черту Харона и по возможности поддерживать эту часть города в порядке: ловить мародеров и прочих антисоциальных элементов. Желающих было мало, а адекватных желающих, кроме меня и Карпова, вообще не было. В последний момент пришли Вова Камаз, Пашка и Шендерович. Со времен как-то так сложилось, что роли распределились сами по себе: я и Пашка ходили к черте Харона и иногда делали вылазки в город, Шендерович ни разу не выходил за пределы КПП, потому что был связистом. А Вова Камаз отвечал за общую безопасность КПП, как и связист, сидел в здании кинотеатра, иногда делая его обход по периметру. Вовку и взяли с собой лишь из-за его больших габаритов.

Шендерович каждый день отправлял шифровку в гарнизон о состоянии черты Харона, а гарнизон два раза в месяц присылал к нам челнока с провизией. Вот как-то так и жили, равномерно, по плану, и даже спокойно. Но потом началось…

Черта Харона стала снова расширяться.

Сейчас эта черта проходит примерно по шестидесятому меридиану, в районе Уральских гор, тянется от северных границ России до южных, и идет дальше по меридиану.

Может быть в других местах черта Харона именуется как-то по-своему, но мы дали ей такое название в честь местного физика, который первый дал более-менее нормальное описания ее воздействия на человека: приводит к экстремально резкому увеличению доли минеральных веществ в костной ткани, в результате чего наступает летальный исход. Проще говоря, если переступить черту, то в течении нескольких минут скелет человека теряет прочность, и превращается в жидкость. Были случаи… Желающие проверить, что за ней, со временем исчезли.