— Да, он даже встал без нашей помощи. И сам помогал нам: собирал травы и хворост с Грезэ, со мной и Дойги менял повязки раненым. Но всё молчал, ничего не сказал ни о том, как он сбежал, ни о… — серо-зеленые глаза Визель наполнились слезами, — ни о Герарде. А сейчас я нигде не могу его найти! Старейшина говорит, что пора уходить, Каспар…

— Я найду его, — мужчина встал, положил флягу в мешок, завязал тесёмки и взял свои вещи, — не ждите нас, идите, только оставляйте какие-нибудь метки для нас. Да так, чтобы я мог их легко уничтожить. Мальчик ранен, но думаю, что мы быстро вас нагоним.

— Где он, ты знаешь? Я боюсь, что он…

Каспар посмотрел на Визель, и по его взгляду она поняла, что ей не нужно договаривать.

— Родерик не пойдет за братом. Я это сразу понял. Думаю, что он на кургане Стина.

Женщина прижала руки к сердцу, комкая платье и слегка оттягивая его ворот вниз, так, что показалось серебряное ожерелье тонкой работы, которое она никогда не снимала. Каспар слегка улыбнулся. Он так и не смог узнать у брата, откуда он достал такой подарок для своей невесты.

— Ты видел его? — тихо спросила Визель, — он правда с ними? Мой сын?

Каспар положил ладонь ей на руки. Он хотел дотронуться до ожерелья, но понимал, что этого делать нельзя. Но его рука была достаточно близко, и он был рад энергии, шедшей от благородного металла. То была энергия его старшего брата.

Видимо, его роду было суждено терять старших детей. С Последышами оставались последыши.

— Я видел его, Визель. Он выглядел хуже, чем Родерик. Видимо, им обоим здорово досталось.

— Но он не указал им место, где мы спрятались! — Визель не могла не оправдывать своего первенца, но Каспар видел, как тяжело ей это давалось.

— Нет. Но он провёл их в два наших убежища. Думаю, он просто забыл про эту поляну, или им не хватило времени добраться до нее, — с трудом проговорил мужчина.

Его племянник один раз прошел очень близко: сделай Каспар пару шагов из своего укрытия, он достал бы его рукой. И впервые он не смог прочитать мысли и чувства того, кто был ему как сын. Его молодое лицо было сосредоточенным, отцовские тёмные глаза смотрели серьезно и, как показалось Каспару, брезгливо. Этот взгляд причинил мужчине больше боли, чем-то, что его мальчик шел по Тевтобургскому лесу в окружении рыцарей-христиан. Но он не стал говорить вдове своего брата об этом взгляде.

— Я пролью ещё много слёз, — Визель посмотрела на Каспара, — но я думала, все мои слёзы остались со Стином.

Каспар не смог выдержать её взгляда и убрал руку.

— Да хранят тебя Боги. Мы скоро догоним вас.

Темнота почти окутала Лес, но все Последыши прекрасно видели и ночью: свет Лунного Бога и звезд им был так же мил, как солнечный. Каспар направился в ту часть Леса, где был курган его брата. Это было недалеко от их поляны, хотя оттуда почти не виднелись Эксерские камни. Его нагнал Арлен, который до этого прощался с сыном, навсегда уснувшим после битвы с христианами.

— Куда ты, Каспар?

— Мне нужно найти Родерика. Я сказал всем, чтобы шли без нас. Оставь нам какие-нибудь знаки. Я не очень понимаю, куда мы направляемся.

— А Визель?

— Визель идет со всеми. Мне нужно поговорить с мальчиком. — Не задумавшись, Каспар сказал, — пригляди за ней, пока нас нет.

— Конечно, — голос Арлена звучал непривычно серьезно, — я хотел поговорить с тобой о ней. Понимаю, что момент неподходящий, … когда мы оба потеряли сыновей. Мальчики Визель ведь с детства говорили, что у них два отца.

Каспар открыл было рот, чтобы возразить — Герард жив, и хоть он их и предал, нельзя хоронить живого, — но тут же его осенило. Дело было вовсе не в Герарде.

— Ты хочешь посвататься к Визель? — спокойно спросил он.

Даже в темноте мужчина увидел, что его светловолосый друг покраснел.

— Я давно этого хочу. С тех пор, как Стин ушел… Я ведь потерял Нэйни много лун назад. А Фальке её и не знал совсем. Я думал… мы могли бы стать семьей. С тремя прекрасными сыновьями. Но тут двух мальчиков уже нет с нами, — Арлен судорожно вздохнул, — да и не заведено это у нас. Ты должен стать мужем Визель.

— Ты прекрасно знаешь, что я не возьму жены, — покачал головой Каспар.

— Но я думал… Все раны затягиваются. Деревья растут и после схождения небесного огня.

— Не все деревья оправляются после грозы, — холодно возразил Каспар, — мне нужно найти моего племянника со сломанными костями, которого, к тому же, предал родной брат. Ты прав, сейчас не время говорить о свадьбе, — он помолчал и со вздохом добавил, — но мы поговорим об этом с тобой, когда освоимся на новом месте. И я буду твоим сватом.

Арлен порывисто обнял Каспара и быстро отпустил его.

— Спасибо тебе, — пробормотал он, шмыгая носом, — правда, мне очень нужно это… Спасибо. — Арлен будто стал выше и шире в плечах, и его голос стал более живым, когда он снова заговорил, — Я не думаю, что мы будем идти быстро. Всех наших лошадей мы уже отправили вперед, кроме той, что повезет Старейшину и шкуру с лежащим Брю. Но я буду оставлять два камня друг на друге вдоль клёнов. Хорошо?

— Хорошо. Да хранят тебя Боги.

Каспар, не дождавшись ответного благословения, скрылся среди деревьев.

***

Родерик лежал на холме, насыпанном над местом упокоения его отца, и плакал, всхлипывая и поскуливая, как голодный щенок. Он лежал на боку — так боль в груди казалась слабее — и слёзы стекали с его лица на землю, поросшую мягким добрым барвинком*, как мягкое одеяло и крепкий щит укрывавшим Стина.

— Лучше бы я умер вчера. — стуча зубами и борясь с приступами кашля, хрипло сказал молодой язычник. Он долго говорил с отцом до этого: рассказывал ему о смерти друзей, о предательстве брата, о юной деве, спасшей ему жизнь. Он плакал навзрыд, но смог наконец сказать вслух то, что мучило его весь день, — Лучше бы я умер вчера, отец…

— Дурак ты, плющ неблагодарный.

Родерик вздрогнул и с трудом приподнялся. На мгновение ему показалось, что этот усталый голос принадлежал отцу. Но рядом с ним сел его дядя. Каспар с трепетом утопил руки в невысокой траве, не касаясь цветов с пятью крупными лепестками, и коснулся лбом земли:

— Привет тебе, брат мой. Мы скоро уходим, и я не мог не попрощаться.

Родерик со злостью вытер слезы рукавом рубахи, подаренной ему Равенной.

— Ты следил за мной?

— Если ты помнишь, то я весь день был в Лесу, смотрел, как рыцари шарят в поисках нас, — спокойно ответил ему Каспар, поднимая голову, — как ты себя чувствуешь?

— О, просто замечательно, ты разве не видишь? — зло усмехнулся Родерик. Он хотел добавить что-то еще, но кашель помешал ему это сделать. Парень схватился за ребро. Ему наложили плотную повязку, стягивавшую грудь и часть живота, и это было ужасно неудобно. Но так он мог ходить почти без боли.

— Глупый вопрос, прости, — Каспар немного помолчал, — прости и за то, что я слышал рассказ про Герарда и… — он не договорил, решив не спрашивать у племянника о девушке. Не в этот раз.

— Не произноси его имени, — прорычал Родерик, но потом осёкся. Он устыдился за то, что срывал свою беспомощную злость на одном из самых родных людей, — прости, пожалуйста.

— Тебе не за что просить прощения, мальчик мой, — Каспар смотрел в небо, усеянное звёздами, и их свет отражался в его темно-синих глазах, — Я не буду при тебе называть его имя, обещаю. А ты пообещай мне, что больше не будешь торопить смерть и не будешь сам торопиться занять место рядом с отцом. Визель не переживет этого. И я тоже.

Родерик кивнул. Внезапно он совсем по-детски упал на колени Каспару и снова начал плакать. Он ревел, как молодой медведь, но даже эти нечеловеские звуки не смогли передать бурю в его душе. Каспар был по-настоящему испуган его состоянием. Даже когда он принес в их деревню тело Стина, обезображенное и окровавленное, Родерик не вёл себя так, как в ту минуту на кургане отца. Младший сын Стина и Визель был более эмоциональным, чем старший, даже, возможно, на первый взгляд более живым, чем он. Родерика было легче рассмешить, легче обидеть и легче расстроить. Хороня отца, он не стеснялся своих слез. Герард же позволил своим эмоциям выплеснуться лишь после похорон, когда он один убежал к Эксерским камням. Никто не знал, как он справлялся со своей потерей, но все видели и сочувствовали горю Родерика. И вот сейчас тот удар показался ему совсем не таким невыносимым. За счастьем забывается давняя радость, за новой бедой — старая.