— Мне нужно было вернуться.

Родерик и Равенна, не сговариваясь, зашагали обратно к ждавшим их. Но когда они подошли совсем близко к Герарду и Райнальду, герцогиня Вестфалии схватила мужчину за рукав и едва слышно шепнула:

— Если он когда-нибудь захочет уйти с тобой, я не буду против.

Родерик не изменился в лице, но Равенна поняла, что это были очень важные для него слова. Герард без слов поцеловал жену в макушку и вместе с братом отправился в сторону Леса.

— Мне он нравится, — сказал Райнальд матери, ведя коней, которые без понуканий шли за ним. Лошади любили его, видимо, чувствуя в нем лесную кровь.

Равенна посмотрела на спины сыновей Стина, спустя миг скрывшиеся в Тевтобургском лесу.

— Мне тоже, — с улыбкой ответила женщина. Страх, как никому знакомый Родерику, отступил и от Равенны. Она вновь почувствовала себя свободной и очень счастливой.

***

Братья шли по Лесу, почти касаясь друг друга плечами, и будто не было этой чудовищной разлуки, смертей на их пути, тяжёлых испытаний, уготованных Богами. Лес, звавший обоих без устали, помнил их совсем другими. Молодыми парнями одного роста, которых с трудом различали при первой встрече; смешливого вспыльчивого Родерика и скрытного язвительного Герарда. Сейчас они были на несколько лет старше и отца, и Каспара, шагнувших в вечность, когда им было едва за тридцать. И внешне, и внутренне сыновья Стина не остались прежними, но не стали друг другу чужими, чего оба втайне опасались. Сумерки опускались на Тевтобургский лес.

— Где ты оставил Тристу? — спросил Герард, с наслаждением ступая босыми ногами по холодеющей земле. Оба брата сняли обувь, заходя в Лес, поминая старые времена.

— На поляне, откуда мы ушли в тот день. — Родерик осматривал до боли знакомые деревья, мысленно здоровался с каждым Духом. — Триста заплакала от восторга, когда увидела Эксерские камни. А она редко плачет.

Герард волновался перед встречей с сестрой, поэтому спросил:

— На кого она похожа? И… что она знает?

— Посмотришь сам, — улыбнулся Родерик, — она та ещё заноза, плющ вьющийся, как говаривал Каспар. Но переживает не меньше тебя, поэтому будет спокойнее обычного. А что она знает… да всё, что знаю и я. Мы были у смертного одра Старейшины с вождем Детей Сестры. Я попросил его передать всем его слова. Сам не мог говорить.

Герард закусил нижнюю губу и кивнул. У него было много вопросов, но он боялся набрасываться с ними на брата. Успеют ещё поговорить.

— Ты правда думал, что я убью тебя? — тихо спросил он.

Родерик остановился и погладил крепкий ствол разлапистого клёна. Неподалёку цвела сладкопахнущая стройная липа.

— Каспар однажды сказал, что я вернусь, и они будут высокими и крепкими, как мы сами. Но тогда твоя липа ещё не цвела. — сказал Родерик, не убирая руки со ствола клёна, — Я очень боялся смерти, Герард. Странно, но у меня не было страха перед битвами, я боялся, что ты убьешь меня. Не знаю, в кого я такой трус, чья заячья кровь вскипела во мне. — Родерик опустил голову. Герард слушал его, почти не дыша, — Я не знал, кем ты стал, насколько тебе пришлось измениться. Ты был другим, когда я видел тебя.

— Мне пришлось, — сказал Герард, но Родерик только покачал головой.

— Я видел тебя после того, как мы оба выбрались из темницы. За несколько дней до смерти Каспара я был здесь, в Роще Богов.

Герард широко распахнул глаза и сделал шаг вперед:

— Ты слышал то, что я говорил?

— Не всё, думаю. Лишь то, что ты сказал в конце. Тогда я начал сомневаться в своей правоте. Но этого сомнения хватило только на то, чтобы не пустить в тебя стрелу.

Герард уже не помнил звука упавшей стрелы, который заставил его встрепенуться тем днем. Он с болью смотрел на брата и, положив ему на плечи обе руки, с трудом произнес:

— Я предал Богов, предал отца, Каспара, мать, тебя… Но я не хотел этого, поверь мне. И моя рука не дрогнула, когда я вливал яд в вино. Он стал моим другом. Вот это, — Герард убрал с лица волосы и показал свой шрам, — я получил из-за него, и ты можешь ненавидеть меня за это. Я полюбил дочь врага, его сына, даже самого врага… но я сделал, что должен. И я больше не ношу креста. Потому что я знаю, кто я. Пусть даже в каменном замке, в герцогской одежде, чужой телу. Но я никогда не винил тебя за те твои слова, молил о твоем возвращении то их Бога, то наших. Я помню сказку о трех сестрах, я знаю, что проклятие можно снять не только смертью. Я никогда не поднял бы меча на тебя, брат.

Герард закрыл рукой глаза и заплакал, дрожа всем телом. Родерик сгреб его в объятия, гладил по вздымающейся от слез широкой спине. Краем сознания он понял, что вырос выше брата. Глаза Родерика были сухими. Он своё уже выплакал в тот день.

— Я никогда не примирял на нас личины тех сестёр, хотя моя дочь очень любит эту сказку, — негромко сказал Родерик, — был бы я поумнее, мы были бы давно вместе. Но тогда я был таким трусом. Кажется, я растерял свой страх, лишь встретя жену.

— Как их зовут? — дрожащим голосом спросил Герард, судорожно глубоко дыша.

Родерик улыбнулся и отпустил брата.

— Лерхе и Энциан. Утри сопли, тоже мне — герцог.

Герард тихо засмеялся и вытер лицо рукавом:

— Теперь я тебя узнал, да. Подожди, Энциан? Так звали невесту Каспара?

Родерик кивнул:

— Когда Старейшина сказал, что Каспар погиб, я решил, что назову сына в его честь. Но Боги послали девочку.

— Я насыпал над ним курган, — сказал Герард, поднимая рукав рубахи и показывая Родерику обереги их дяди. Тот коснулся давно забытых браслетов, здороваясь с ними, — завтра отведу вас туда. Он встретил младшую Дочь Земли рядом с курганом Энциан, я был там впервые. После ходил сам, потом с Райнальдом. Там… столько горечавки. Жёлтой, синей, голубой.

Голос Герарда оборвался. Родерик взял его за локоть. Он впервые по-настоящему понял, что его брату было не легче все эти годы. А, возможно, и намного тяжелее.

— Я много раз думал, — тихо сказал Родерик, — как всё повернулось бы, если бы не было той жертвы Богам.

Герард недоуменно посмотрел на брата:

— О чём ты?

— Когда Энциан погибла, отец решил принести Богам кровавую жертву, чтобы те защитили род от христиан. Нам об этом никогда не рассказывали подробно, но ты должен помнить.

— Конечно, помню, — Герард нахмурился, — жребий пал на старшую сестру Грезэ… и никто не противился этой идее, кроме Каспара, потому что он хотел…

— Мести, а не смерти другой девушки. — кивнул Родерик и посмотрел на Герарда глазами, полными отболевшего страдания, — Я долго бился, не мог понять, когда всё началось, все наши беды, и потом вспомнил про это. Я приставал к Ийзо до тех пор, пока он не выдал всё, что знал сам. Каспар был так взбешён отцовским предложением, что сказал ему: «Если не терпится кого-то отправить за черту, предлагаю тебе себя». Я не знаю, как они примирились, но Старейшина сказал своё слово, и сестру Грезэ забрала Смерть.

— Я и не думал об этом, — со вздохом сказал Герард, — но войны мы не избежали.

— Да. И что же мы получили? Только гнев Богов, забравших лучших из нас… и отца, и Каспара: виновника той кровавой жертвы и его единственного противника. Того, кто хотел стать героем, и того, кто искал смерти.

Братья помолчали. Родерику нелегко было говорить о таких вещах, но он и так слишком долго молчал.

— И всё же… отец той жертвой купил нам детство, — тихо сказал Герард, — единственное, что не давало мне сойти с ума. Я не оправдываю его, но он всегда хотел лучшего для семьи.

— Ты прав. Был бы я певцом, сложил бы песню обо всём, что было.

— Да славятся Боги за то, что ты не певец, — улыбнулся Герард, — голосок у тебя не из нежных.

Родерик рассмеялся и пару раз кашлянул:

— И снова ты прав, это начинает надоедать. Ладно уж, пойдём к Тристе, пока мы снова не расплакались… бородатые герои, ха!

Остаток пути Родерик пытался вспомнить своё говорливое прошлое. Он рассказывал Герарду о роде Детей Сестры, об их вожде, о семье Грезэ и Сика, о том, что по возвращении Тристу окунут в море с их старшим сыном; как средний сын, названный в честь их друга Райфа, только и ждал свадьбы старшего, чтобы взять в жёны дочь Рёсквы; как его дочь уже водила дружбу их младшеньким. Родерик вкратце рассказал об истории знакомства с Лерхе и о месте, где они ныне жили. Герард слушал внимательно. Ему тоже было о чем поведать брату, но всё тогда казалось таким неважным… замки и рыцари, церкви, пиры. Разве это жизнь? Неужели он жил этим и даже привык к этому? Нет, он не будет скучать, если…