— И снова ты, Бог Огня, — прошептал сын Стина, завороженно глядя на языки пламени в камине, — и снова я уйду без брата.

Родерику было противно от самого себя, но он знал, что не сможет заставить себя прийти на порог дома брата. Он не хотел думать, что скажут его люди, ожидавшие возвращения в родной Тевтобургский лес, и смутно надеялся на то, что просто не пришло их время. Время… да он думает не хуже Старейшины, буря его забери.

По крыше застучал дождь, но внимание Родерика привлек странный звук внутри дома. Это был скрип, доносившийся со стороны лестницы. Родерик потянулся за мечом, который он оставил на лавке рядом с собой. Там, где были чужие, он неизменно чувствовал себя в опасности.

— Кто здесь? — негромко спросил он. Скрип повторился.

— Я, — раздался неуверенный тонкий голосок.

Родерик выдохнул и отпустил рукоятку меча:

— Ирма, ты меня напугала. Подойди сюда, а то разбудим твоего отца.

Но девочка явно не торопилась покидать своё убежище. Тогда мужчина — сам не понимая зачем — поднялся из-за стола, взял свой плащ и направился к ней. Его пошатывало: только тогда он понял, что настой Отто всё-таки подействовал на него. Родерик дошел до лестницы, поднялся на четыре ступеньки и сел рядом с девочкой. Когда он садился, доска вновь тоскливо скрипнула. Ирма вжалась в деревянные перила. Привыкшими к темноте глазами Родерик видел, что она тоже не отрываясь смотрела на него. Мужчина набросил на плечи плащ.

— А здесь прохладно. Почему ты не спишь?

— Мне стало страшно, — тихо сказала девочка. Губы у неё дрожали. Родерик усмехнулся и раскрыл плащ.

— Ты ещё и замерзла. Иди сюда, плаща хватит на двоих. Не бойся меня. Там, откуда я родом, не обижают детей…

«А детей там обычно учат обижать тех, кто этого заслуживает», — закончил он про себя. Ирма медленно пододвинулась к мужчине и шмыгнула под плащ. Зубы у неё постукивали в такт дождю.

— Ну, а чего ты испугалась? — спросил Родерик.

— Я не знаю. Мне просто стало страшно. Я проснулась, и стало темно и страшно, — уже увереннее сказала Ирма.

— Ну, со мной ты можешь не бояться, — твердо сказал мужчина, сам удивляясь своим словам.

— Ты рыцарь? — спросила его Ирма, подняв голову, — мой брат Ульмо мечтает стать рыцарем, когда станет старше.

— Я не рыцарь, девочка, — покачал головой Родерик. «Рыцари убили моих людей, моего отца, Каспара. Рыцарем стал мой брат».

— Но я видела твой меч, — недоверчиво протянула дочь Отто.

— Необязательно быть рыцарем, чтобы носить меч. Скажи об этом своему брату.

— Он говорит, что я глупая и ничего не смыслю в делах настоящих мужчин.

Родерик усмехнулся, вспомнив себя и своих друзей в семь лет. Да, пожалуй, он мог бы сказать так Грезэ, если бы не был влюблен в неё так, как может быть влюблен семилетний мальчик.

— Поверь, настоящие мужчины тоже часто ничего не смыслят в своих делах.

Ирма тихо прыснула и пододвинулась к Родерику чуть ближе. Внизу громко храпанул Отто.

— Ты смешной. Ты останешься с нами?

— Нет, мне нужно идти. У меня много дел.

— Что тебе нужно делать?

— Мне нужно вернуться к моему народу. Они живут далеко отсюда. Очень далеко.

— Почему же ты здесь?

Он задумался: «Я хотел забыться, а чёртов настой Отто только развязывает мне язык. Неужели я расскажу обо всём девчонке?».

— Я искал здесь своего брата и не нашел. Мы жили здесь раньше, очень-очень давно.

— А где вы жили? Я знаю всю деревню, — гордо сказала девочка.

— А ты обещаешь сохранить это в тайне? — таинственно прошептал мужчина.

— Конечно! — часто закивала Ирма. Родерик наклонился к ней поближе, не до конца понимая, зачем он устроил эту игру:

— Мы жили в Лесу.

Девочка ойкнула:

— Родители говорят, что там жили хорошие люди. Но они не верили в Бога и боялись нас, потому что их обижали рыцари, и ушли далеко-далеко. Поэтому я не люблю Ульмо. Как можно хотеть стать тем, кто обижает хороших?

Родерик улыбнулся и удивился тому, как правильно девочка описала их многолетнюю войну с людьми Фридриха.

— Рыцари бывают разными, Ирма. Уверен, что Ульмо не станет обижать хороших людей. Твой отец воспитает его.

— Я всё равно не люблю Ульмо, — буркнула девочка, — он говорит, что я некрасивая, и никто не захочет, чтобы я была мамочкой его детям. У тебя есть жена?

Родерик от удивления не знал, что сказать. Молчание затянулось, и Ирма пальцем постучала по колену мужчины. Тот потряс головой:

— Нет, у меня нет жены.

— А женщина, которая любит тебя? Ведь ты… Ты очень красивый.

Мужчина тихо засмеялся, а его рука сама потянулась к груди и сжала что-то, скрытое под старой рубашкой.

— Однажды меня любили. Когда ты вырастешь, ты поймешь, как это важно.

— Я и сейчас понимаю! — воскликнула Ирма и тут же закрыла рот ручкой, испугавшись, что она разбудила отца. Но кузнец спал очень крепко. — Я и сейчас понимаю, — шепотом повторила девочка, — я… я не глупая!

— Конечно, ты не глупая, — кивнул Родерик, — ты умнее многих из тех, с кем мне приходилось иметь дело.

— А Ульмо этого не понимает, — тихо сказала она.

Они немного помолчали. Дождь всё усиливался. Потянуло сыростью, мужчина понял, что крыша где-то дала течь. Он накрыл плащом босые ноги девочки.

— Можно еще спросить тебя? — снова подала голос Ирма. Родерик согласно промычал.

— Почему тебя зовут Вереском?

В очередной раз он не знал, что ответить маленькой девочке. Её детские вопросы били как стрелы, выпущенные им во врага или в зверя на охоте. А он был отличным лучником.

— Мой народ, — медленно начал он, — даёт людям цветочные имена. Так мы показываем, что мы дети природы. Я понятно говорю?

Родерик почти не соврал девочке. Растительные имена не были редки среди Последышей и других родов, но родители могли назвать ребенка и именем, услышанным где-то в христианских селениях. Он сам носил такое имя.

— Да. Я же не глупая. — гордо сказала Ирма, — А как звали бы меня в твоём народе?

Родерик посмотрел на девочку и погладил её по голове. У неё были очень гладкие волосы.

— Вайлхен. Фиалка. В Тевтобургском лесу еще растут фиалки?

— Да, они такие красивые! Мы ходим туда иногда с Ульмо… Когда он не дразнится.

— Я рад, что здешние люди перестали бояться Леса. — тихо сказал Родерик и вдруг спохватился, — А не хочешь ли ты спать?

— Немного, — смущенно сказала Ирма и обняла мужчину, прижавшись к его боку. Тот сначала отпрянул, но потом тоже обнял её. — Ты такой хороший, Хайде.

— И ты, милая Вайлхен. И ты, — он взял её на руки и начал подниматься на второй этаж, туда, где были спальни семьи кузнеца. — Тебе пора спать. А я спою тебе песню о морском принце, которую мне пел отец, когда я не мог уснуть.

— О морском?

— Ох, ты же никогда не слышала о море… Что ж, — Родерик постарался собраться с мыслями. Объяснять, что такое море, — задача не из легких, — представь себе, что вы с братом стоите на разных берегах нашей речушки Вимбене, и он снова назвал тебя глупой…

— Плохой мальчишка, — сонно сказала Ирма.

— И речные духи, — Родерик быстро поправился, — Господь… начал раздвигать берега речки и вливать в русло новую воду. Много воды. Так много, что все запахи и звуки леса утонули в шуме волн. И Бог раздвинул берега так сильно, что ты больше не видишь Ульмо, а он не видит тебя. Только вода, вода и вода до самого края земли. Представляешь себе, Ирма?

— Как бы ему было страшно там, совсем одному… Представляешь себе, Хайде? Только ты и это море!

— Представляю, Ирма. Поверь мне, — горько вздохнул Родерик, укладывая девочку на узкую скамью, покрытую шкурами, и укрывая её одной из них. После этого он сел на пол, пробурчал себе под нос начало песни, вспоминая слова, и тихо запел:

— У моря, где стражи — другие леса и Духи чужие,

Но где всё же наш Солнце-Бог стережет для Луны небосвод,

Сияла красой своей дева, питаясь от ласковых вод,

И ей даже дикие звери покорно служили.