— Тут Кохакунуси с твоими вещами, Кодзима.

Легко краснеющая Хироко тут же стала розовой. Я легко ткнула ее в бок и тихо сказала:

— Это же не Вада!

Как ни странно, мой аргумент ее успокоил, и Хироко тихо сказала:

— Пусть войдет…

Харада запустила Хаку внутрь. Он поздоровался с врачом и, поставив рядом с кушеткой сумку и пакет Хироко, остался стоять чуть поодаль от нас:

— Тренер Яно сказал девочкам собрать твои вещи, а я вызвался отнести. Ты как, Кодзима?

— Жить, вроде, буду. Спасибо, … Нигихаями.

Я почувствовала, как дрожь пошла по хребту. Какое всё же красивое имя. Хаку улыбнулся:

— Главное, чтобы с тобой всё было хорошо.

Он немного развлек нас рассказом о том, как без нас не ладилась игра и как Вада полез с кулаками на Ясуду, который, по его мнению, нарушил правила. Когда в медпункт зашла запыхавшаяся мама Хироко — невысокая миловидная женщина со строгим пучком седеющих волос на голове — мы все смеялись. Я тут же поспешила встать с кушетки и отойти к стене, где стоял Хаку, чтобы Кодзима-сан смогла вдоволь наохаться над своей дочерью. Медкабинет был достаточно просторным для того, чтобы стоять на приличном расстоянии друг от друга. Я же почему-то сразу встала близко к Кохакунуси, а отодвигаться от него мне показалось странным. Наши голые предплечья почти касались друг друга, и мне казалось, что между ними создалось чуть ли не электрическое поле. Хаку, надо сказать, тоже не стал от меня отодвигаться. Мы с ним переглянулись. Всегда неловко присутствовать при сценах семейного единения, хотя в них, по сути, нет ничего такого. Наконец мама Хироко обернулась к нам и поклонилась нам обоим. Мы синхронно ответили ей более глубоким поклоном.

— Спасибо тебе, Тихиро, что не оставила тут Хироко. Она ведь такая трусишка, — у бедной женщины дрожал голос, будто её дочь только что экстренно прооперировали.

Я еще раз поклонилась:

— Ну что вы, Кодзима-сан, разве я могу её бросить?

Мама Хироко улыбнулась мне и обратилась к Хаку:

— И вам тоже спасибо, Нигихаями. Мы не знакомы, но Хироко много рассказывала мне о вас.

— Я всегда рад помочь друзьям и поддержать их, Кодзима-сан, — сказал Хаку с повторным поклоном.

— Пожалуйста, приходите к нам сегодня. Мне придется задержаться на работе, но вы с Хироко можете заказать еду и немного посидеть! Ведь учиться сейчас так сложно, вам нужно отдыхать.

Я подавила улыбку. Как могут измениться строгие родители, поощряющие большую загруженность детей в школе, стоит их дитятке немного пораниться… Но я одернула саму себя, вспомнив о тяжелой детской болезни Хироко. Мы с Хаку пообещали прийти к Хироко в гости.

— Я только доеду до дома, спрошу, не нужна ли моя помощь бабушке, и тут же поверну к тебе, — сказал Хаку, — Огино скажет мне адрес.

Я быстро кивнула. Мы с Хаку хотели проводить Хироко и её маму до машины, но тренер Харада погнала нас обратно в зал. Противиться было незачем, потому что посередине нашего пути туда прозвенел звонок. Я быстро объяснила Хаку, как добраться до дома семьи Кодзима, и мы разошлись по раздевалкам. Там я еле отбилась от одноклассниц, сгоравших от любопытства, как там Хироко и почему её вещи так яростно отобрал у них Кохакунуси. В итоге мне пришлось достаточно грубо огрызнуться, чтобы мне дали пройти к моему шкафчику. Там я быстро переоделась и вышла из раздевалки, где продолжили шелестеть голоса одноклассниц.

Теперь все будут думать, что Хаку встречается с Хироко. Ну, а с кем ему встречаться… не со мной же. Как следует обдумать эту мысль я не смогла, потому что, открыв свою сумку и привычно запустив руку во внутренний карман, я остановилась прямо посреди коридора.

На месте не было моего блокнота.

***

Я судорожно пыталась вспомнить, когда проверяла его в последний раз. Мысли, как всегда, когда я в панике, ворочались с трудом, но я вспомнила, что доставала его в полупустом классе на обеденном перерыве. Хироко с Хаку уже вышли в коридор, а я достала свой скетчбук, чтобы положить в его внутренний карман два новых наброска — всё с ним, моим зеленоглазым одноклассником. Я закрыла блокнот и наощупь положила его в сумку… Моё сердце ухнуло вниз. Неужели мимо сумки? Почему я не проверила, уходя из класса на физкультуру, почему этого никто не заметил? Я постаралась успокоиться и продолжила идти в класс. «Одно хорошо, — подумала я, — если он в классе, то он никуда не мог деться. Сейчас я зайду и заберу его. Сейчас…»

Я ускорила шаг. Дверь в наш класс была открыта, оттуда доносился голос Акиры Араи, что-то проникновенно декларирующей по-английски. Неужели решила подлизаться к Исигуре-сану… Я вслушалась в текст и узнала, что она читала, только оказавшись на пороге. Там я и застыла, как вкопанная.

–…и я поставлю твой дом вверх чёртовым дном,

если бросишь меня этой мерзкой весной».

дрожащей рукой накрою высокий твой лоб,

поймаю взгляд изумительно ярких глаз.

и пойму:

не нужно мне денег, машин и поклонников толп,

лишь в небе с драконом нежнейший вальс.

Это были мои стихи.

И это был конец.

Точнее, я не могла воспринять случившееся иначе. Моей души коснулись холёные ручки Араи, да не просто коснулись, а присвоили её себе. Неужели у меня теперь нет души?

Некому было меня защитить. Одна Хироко знала о существовании этого ежедневника, но даже она не догадывалась о его содержимом. А ведь я хотела показать стихотворение Хаку, потому что… он был единственным, кому оно предназначалось. Я практически набралась смелости несколькими днями ранее и даже держала листок в руках, но так и не смогла протянуть его другу. Как было бы всё просто, если бы я дала ему прочесть свои стихи. Но я этого не сделала, и он настороженно смотрел на то, как я стояла в дверях нашего класса.

Все притихли. Какая-то часть меня, сохранявшая рассудок, поняла, что одноклассники ждут от меня очередного шоу, подобного тому, в день, когда пришёл Кохакунуси. Из почти изгоя я превращалась в шоудиву.

Молчание надоело, как ни странно, неразговорчивому Тоси Ваде, который громко и со своим обычным вызовом спросил меня:

— Огино, ты чего, в пол вросла?

— Наверное, ей очень понравились мои стихи, — с ослепительной улыбкой проговорила Акира Араи.

Ох, зря ты открыла свой мерзкий красивый ротик.

Я вперила в неё взгляд, полный ненависти, и почти прорычала:

— Это не твои стихи.

Араи скрестила руки на груди, не выпуская листочек, исписанный моим почерком. На парте перед ней лежал мой ежедневник. Наверняка она что-то придумала, иначе не начала бы эту аферу. Я судорожно соображала; мозг совершенно отказывался работать.

— Интересно, а чьи же стихи могут лежать в моем блокноте с моими рисунками? — насмешливо спросила Араи. Какая же она классная актриса. Я бы ей поверила, не зная правды. Так она еще и запаслась реквизитом. Аккуратно раскрыв ежедневник, Араи показывала всем желающим свою подпись на форзаце. Её подхалимы засмеялись, как по команде. У меня дрожали колени. Я даже не думала подписывать блокнот, не предназначенный для чужих глаз.

— Огино, — внезапно окликнул меня Исигуро-сан. Его голос показался мне ободряющим, — а чьи, по-вашему, это стихи?

Я опустила голову и вжала её в плечи. Конечно, никто не знает о том, что их одноклассник был драконом, никто не знает о том, что я его… да, никто. Но вся моя спесь тут же спала, я боялась открыть рот и поднять глаза.

— Огино? — повторил учитель литературы.

Я собралась с духом и, не поворачивая голову в сторону Хаку, твердо сказала:

— Мои.

— И вы можете это доказать?

— Исигуро-сан, — лениво сказала Акира Араи, — как же она это сделает, если…

— Да, могу.

Кажется, на этот вариант развития событий красавица не рассчитывала. Улыбка не сползла с её лица, но мне показалось, что она стала менее уверенной.

— Мне даже интересно, — протянула она, — как же это будет? Филиграни на бумаге? Или имя какого-нибудь зеленоглазого парня в сердечке? Но тут этого нет, можешь не сомневаться.