Дзэниба перевела дух и повела правой рукой. С кухни медленно выплыл небольшой глиняный чайник в компании двух чашечек. Чайник сам разлил чай и подтолкнул чашки ко мне и Дзэнибе. В воздухе приятно запахло жасмином. Я взяла чашку в руки, но пить не стала. Слишком трудно мне было переключиться на что-то. Дзэниба, напротив, тут же выпила весь чай и потребовала у чайника добавки.

— Думаю, пора возвращать времени право течь, как оно хочет. Да и мне уже надо меняться. Выпей чай, Тихиро, полегчает.

Я послушно опустошила чашку, не почувствовав вкуса напитка. Взгляд уперся в частично выцветшую фотографию формата А4 в простой деревянной рамке, стоящую на комоде рядом с корзиной пряжи. На фото была изображена семья: сидящая на стуле мать — красивая женщина не старше тридцати лет, улыбающаяся до ямочек на щеках, держащая на руках маленького пухлощекого зеленоглазого мальчика; старший сын в форме начальной школы, стоящий за её спиной, — темноволосый, темноглазый, очень симпатичный ребенок; отец в очках с широкой черной оправой, за которой блестели светлые глаза, положивший руку на плечо старшего мальчика. Ком встал в горле, потому что я отчетливо поняла: таким будет Хаку, когда станет совсем взрослым. Как Дзэниба всё это сделала? И неужели брат, на которого так жаловался Кохакунуси, всего лишь фантом, дело рук колдуньи? Я побоялась спросить напрямую и, сморгнув слезы, с трудом отвела взгляд от фотографии.

Дзэниба встала с кресла, и я поняла, что она готовится творить волшебство, поэтому одной рукой крепко сжала ручку кресла, а другой — чайную чашку. Налетевший ураган отбросил мое кресло и посуду на свои места. Чашечка так рвалась на свое место, что, кажется, укусила меня за ладонь. Пришлось отпустить. Меня вжало в кресло и хорошенько тряхнуло, когда мы с ним стукнулись об стену, прежде чем занять положенное место. Часы затикали, зажжужала первая весенняя муха, на улице послышались детские голоса. Я посмотрела на Дзэнибу и вновь увидела бабушку Нигихаями Кохакунуси, которая поправляла золотой кулон, лежащий на её широкой груди. Теперь я знала, что её зовут бабушка Чи.

— У нас еще есть время, — сказала неузнаваемая теперь Дзэниба, — можешь пока задать мне вопросы.

Вопросы… да какие тут уже могут быть вопросы. Было ясно, что без руны на ладони мне пришлось бы тяжело. Одна мысль о том, что Хаку был проклят Юбабой, могла бы меня морально убить; одна фотография счастливой семьи, которой никогда не было у мальчика-дракона, могла бы заставить меня плакать несколько часов кряду. Что и говорить о том, что Хаку не хотел меня забывать и целый год жил с мыслью, что вскоре найдет меня…

— Почему вы сразу не отправили его в школу? — всё же спросила я. — Поначалу о нем много шептались. Сейчас, конечно, привыкли, но ведь это лишнее внимание.

— Ты права. Но хорошим чарам, как и хорошему саке, необходимо настояться. Я непременно хотела, чтобы Хаку учился с тобой. А ты являешься главным катализатором его прежних воспоминаний. Я боялась, что он вспомнит тебя и вспомнит себя. Но ты ведь наверняка пыталась узнать, помнит ли он хоть что-нибудь?

Я кивнула, снова смущаясь из-за своего поведения в день нашего нового знакомства.

— Значит, чары достаточно крепки, и я, как всегда, была права, — довольно сказала Чи-Дзэниба.

— Но бабушка, почему вы так боитесь того, что чары спадут? Вы ведь сможете наложить их еще раз? Вы же сможете ему помочь?

Женщина грустно улыбнулась:

— Я не всесильна. Даже богам многое не под силу. К тому же случилось то, что заставило меня отложить выход Хаку из тени еще на год. Дело в том, что моя прекрасная сестрица отправилась к нашим родителям.

— Что? — я была поражена, — Юбаба умерла?!

— Да. Сидя за своим столом и работая, как, думаю, она всегда хотела. Со смертью волшебника наложенные им чары не спадают, но могут измениться до неузнаваемости. Именно поэтому раньше, когда колдунов было в разы больше, многие магические дуэли кончались смертью обоих оппонентов. Просто один из сражавшихся посылал проклятье на другого и быстро вспарывал себе живот. Ни тебе, ни мне, как говорят… Я боялась того, чем могло стать проклятье Хаку, но оно никак не проявило себя в течение всего года. Я чуть выдохнула, и вот теперь вы одноклассники. К тому же, смерть сестры напомнила мне об одной вещи, — поймав мой непонимающий взгляд, волшебница грустно улыбнулась, — я вспомнила, что сама не вечна, и поэтому не могу привязать к себе мальчика. Он же стал намного веселее после того, как у него появились друзья.

Мы немного помолчали. Я не могла до конца осознать рассказ Дзэнибы и не была уверена, что когда-то смогу.

— Вы просили меня не говорить с ним о нашем разговоре, потому что боитесь, что ваши чары могут разрушиться?

— Именно. Если его настоящая личность прорвется наружу, я не могу сказать, чем это кончится. Он может умереть.

Я ничего не ответила на это. Мне было больно даже думать о такой возможности.

— Кто теперь главный в купальнях Абурая?

— Бо, но, пока он не достиг совершеннолетия, всем заведует Камадзи-сан. Так что жизнь там наладилась, насколько я могу судить.

Услышанное только что перемешалось с моими воспоминаниями, мечтами и домыслами в непередаваемое словами нечто. Я с надеждой в голосе спросила Дзэнибу:

— Может, вы тоже наложите на меня какое-нибудь заклинание? Я не знаю, как держаться с Хаку, со своей семьей…

Дзэниба засмеялась:

— Моя руна поможет тебе вести себя, как обычно. Что касается Хаку… тут я не сомневаюсь в том, что ты проявишь себя молодцом. Ведь после всех твоих рисунков, стихов и снов ты просто не сможешь причинить ему зло. Ты будешь держать себя в руках, Тихиро, верь мне.

— Как… вы знаете о рисунках?! И о снах? Откуда? — мне не хватало воздуха от неожиданности.

— Я приглядывала за тобой все эти годы, дорогая. Твоей жизнью интересовались многие твои знакомые. А мне было важно знать, что ты в порядке, хоть и вечно грустишь.

Дзэниба в облике бабушки Чи встала с кресла и перешла на кухню.

— Нигихаями скоро вернется. Надо бы ему чем-нибудь перекусить. Ты голодна

— Я? Нет, спасибо, — после этой истории мне казалось, что ничего не будет прежним, какой уж тут разговор о еде.

Я посмотрела в окно и увидела, что Хаку медленно выехал из рощи на велосипеде, ставшем грузовым из-за обилия пакетов с продуктами и хозтоварами. Я тоже встала с кресла и, чуть не прыгая из-за онемевшей ноги, тоже дошла до уютной кухни. Я сказала Дзэнибе, что Хаку подъезжает, та кивнула, продолжая нарезать суши с лососем. Я искренне удивилась тому, как же ведьма заботится о своем бывшем недруге. Будто и вправду бабушка о внуке.

В этот момент я спохватилась, вспомнив о молчаливом Безликом, которому я так полюбилась в день своего появления в мире духов. Мне о многом хотелось спросить Дзэнибу, но я поняла это только в конце нашего разговора. «Совсем сбрендила на своем Хаку, — с раздражением подумала я, — но будто это какая-то новость». Всё же я подошла к женщине вплотную и, понизив голос, спросила:

— Бабушка, а где Безликий?

Она подняла голову и посмотрела на меня, как мне показалось, с настоящей горечью:

— Мы дали друг другу всё, что могли, и он ушёл.

Мне показалось, что она хотела что-то добавить, но тут почти бесшумно открылась входная дверь, и в дом зашел Хаку, навьюченный холщовыми сумками, словно мул.

— Долго же ты, милый.

— Встретил знакомого, ба, прости. Как твоя рука, травмированная?

Я посмотрела на Хаку, аккуратно поставившего сумки на пол и ждавшего моего ответа, и поняла, что Дзэниба была права. Я скорее откушу себе язык, чем подвергну его опасности. И старые рисунки я ни за что ему не покажу. Осознание этого придало мне сил. Я улыбнулась парню со словами:

— Всё в порядке. Мазь бабушки Чи просто спасение. А вы не могли бы дать немного для нашей подруги? Она сегодня сильно ушибла ногу.

— Да, конечно, — Чи-Дзэниба засуетилась и, помыв руки, сказала Хаку, — поешь перед выходом, а сумки оставь, я сама всё разберу.