– Может, они правы, – ответила она, вновь обретая былую дерзость, и в ее глазах блеснули огоньки.

– В общем, – сказал Ферал чуть громче, чем было необходимо. – Мыло здесь. Мы оставим тебя наедине.

Ребята вышли. Ферал задвинул за собой шторку, и Лазло внимательно присмотрелся к ней. Интересно, будет невежливо, если он закроет дверь? Наверное, да, поскольку они прожили всю жизнь без дверей, и это создаст впечатление недоверия.

На самом деле это было не так уж далеко от истины. Ферал с Руби дошли до галереи, как вдруг она сказала:

– Я вернусь через минутку. Только загляну на кухню.

Ферал многозначительно вздернул бровь:

– Да? И зачем же?

Девушка начала юлить:

– Да так, просто хочу переговорить с Младшей Эллен.

– Я пойду с тобой.

– Не стоит утруждаться.

– Я не утруждаюсь.

– Ну, это утруждает меня, – заявила Руби, нахмурившись. – Это личное.

– Забавно слышать это слово от тебя, – парировал Ферал, прекрасно понимая, в чем дело. – Будто ты знаешь, что оно означает.

Руби закатила глаза.

– Ладно! – сдалась она. – Я просто хотела немного подсмотреть.

– Руби! Подглядывать нехорошо. И ты наверняка это знаешь.

Он говорил таким снисходительным тоном! Руби пожала плечами:

– Я часто подглядывала за тобой, и ты ни разу не возражал.

– Что?! – раздраженно воскликнул Ферал. – Как я мог возражать, если не знал об этом?

– Но тебе ведь это не навредило, верно?

Он прикрыл лицо руками.

– Руби-и-и, – неодобрительно простонал юноша, хотя в глубине души был немного доволен. Его бы задело, попытайся она подсмотреть за Лазло, а за ним – нет.

– Я так понимаю, за мной ты никогда не подглядывал? – поинтересовалась она.

– Нет, конечно! Я уважаю шторки.

– Или тебе просто плевать. – В ее голосе послышались обиженные нотки.

Хоть он и вырос в гнезде, полном девочек, Ферал все равно их не понимал.

– Что?

Руби вспомнила слова Спэрроу, сказанные прошлой ночью, еще до того, как цитадель вздрогнула и погрузила их в хаос и горе. По ее собственным утверждениям, если бы к Фералу отправилась Спэрроу, то он был бы с ней, на что сестра ответила: «Если это правда, то я тем более его не хочу. Я мечтаю быть лишь с тем, кто хочет только меня». Что ж, Руби тоже. По правде говоря, она думала о том, кто будет смотреть на нее, как Лазло смотрит на Сарай, а не о каком-то пассивном парнишке, который согласился только потому, что она буквально вручила себя.

– Если бы я уважала твою шторку, – начала она, – между нами ничего не было бы. Я пришла к тебе, как ты наверняка помнишь. Я села тебе на колени. Я заставила тебя поцеловать меня. Очевидно, что тебе все равно, и это нормально. – Девушка вздернула подбородок. – Это было просто развлечением на случай, если мы умрем, но смотри, мы по-прежнему живы! – Руби холодно улыбнулась. – Можешь не волноваться. Отныне я оставлю тебя в покое.

Ферал не имел ни малейшего понятия, чем спровоцировано это поведение. Действительно, Руби все начала, но это не значит, что он хотел закончить.

– Ты злишься, потому что я никогда не подсматривал за тобой? – недоверчиво уточнил он.

– Я не злюсь. Просто с меня хватит. По крайней мере, это было хорошей практикой перед настоящими отношениями. – И с этими словами она откинула свои буйные темные кудри, да так, что Фералу пришлось от них увернуться, и ушла.

– Ну и ладно! – крикнул он ей вслед, но его голова шла кругом, и юноша едва понимал, что только что произошло. Одно Ферал знал почти наверняка – он отнюдь не доволен.

Сарай окунула мочалку в тазик с водой, приготовленный Младшей Эллен. От нее пахло розмарином и нектаром, как от мыла, которое девушка использовала всю свою жизнь. Затем подняла губку дрожащими руками и опустила на себя взгляд.

Нет. Крепко зажмурилась. Не на «себя». Это – ее тело. Она и есть «себя». Она осталась. Снова открыла глаза. Разум закипал. Она и тут, и там, не живая и не мертвая, присевшая рядом с собой в цветах.

Как можно присесть рядом с собой? Как можно обмывать собственный труп?

Так же, как и все остальное, твердо ответила она себе. Просто делай. Она омывала свое тело всю жизнь. И сможет сделать это в последний раз.

– Давай я тебе помогу, – предложила Спэрроу, ее голос – как открытая рана.

– Все нормально, – ответила Сарай. – Я в порядке.

Старшая Эллен срезала ножницами сорочку, и тело Сарай осталась неприкрытым, его знакомый рельеф выглядел странно с новой точки зрения. Выпирающие тазовые кости, розовые ареолы, выемка пупка – все это будто принадлежало другой девушке. Сарай сжала мочалку, и струйка воды побежала по ее мертвой груди. После этого она ласково, словно боялась причинить боль, начала смывать кровь.

Когда она закончила, вода в тазике стала грязно-красной, как и сама Сарай, которая держала собственную мертвую голову на коленях, чтобы сполоснуть волосы от крови. Она смотрела на влажный запятнанный шелк, прилипший к ногам, и боролась с пониманием того, что все это иллюзия. Сорочка не была мокрой. Сорочки вообще не было, как и тела. Теперь она – иллюзия. Девушка выглядела и чувствовала себя так же, как прежде, но ничто из этого не было реальным. Сарай знала, что этот призрачный образ ее подсознательная проекция – рекреация разума привычной сущности – и что она не обязана оставаться такой.

Призраки не подчинялись тем же правилам, что и живые люди. Они могли придавать себе любой образ. У Младшей Эллен при жизни был один глаз, но, став призраком, она вернула второй. Старшая Эллен постоянно менялась – мастерица и художница. Она могла носить певчих птиц в качестве шляпы или выращивать еще одну руку, если появлялась такая нужда, или же превращать свою голову в ястребиную.

Будучи детьми, очарованными трансформацией своих нянек, Сарай с остальными часто придумывали, что бы они делали, если бы стали призраками. В этом не было ничего странного, просто детская забава, как самая удивительная игра в переодевание. Можно отрастить клыки равида или хвост скорпиона или же сделать себя миниатюрным, как птичка. Можно покрыться полосками, перьями, стать стеклянным и прозрачным, как окно. Можно даже стать невидимым. Тогда это казалось чудесной игрой.

Теперь же, когда дошло до дела, Сарай просто хотела быть собой.

Она провела пальцами по мокрому грязному шелку на коленях, желая, чтобы он стал чистым и сухим. И он тут же повиновался.

– Хорошая работа, – похвалила Старшая Эллен. – Большинству из нас требуется время, чтобы разобраться, как это работает. Фокус в том, чтобы поверить, а для многих это непреодолимое препятствие.

Не для Сарай.

– Все как во снах, – сказала она.

– Да, тут у тебя есть преимущество.

Но во снах Сарай контролировала все, а не только свою одежду.

Очистить шелк от крови – пустяк. Она могла сменить день на ночь, верх на низ.

– Во снах, – произнесла она с тоской, – я могла бы вернуть себя к жизни.

– Мечтать не вредно. – Старшая Эллен провела по ее волосам. – Моя бедная милая девочка. С тобой все будет хорошо, вот увидишь. Это не жизнь, но есть и свои плюсы.

– Например, быть рабыней Миньи? – горько поинтересовалась Сарай.

Няня воздохнула:

– Надеюсь, что нет.

– Нет никакой надежды. Ты же ее знаешь.

– Вот именно, но я не ставлю на ней крест, и вы не должны. Пойдем. Пора одеть твое тело.

Девочки принесли белую сорочку на бретельках, чтобы прикрыть рану. Общими усилиями надели ее на тело Сарай, с трудом управляя вялыми конечностями, поднимая и поправляя их.

Тело уложили, руки протянули вдоль туловища, обрамив его орхидеями, а каштановые волосы рассыпали веером, чтобы они высохли на солнце, прежде чем их усеют цветами. Теперь, когда доказательства жестокой кончины замаскировали, на него было легче смотреть, но это не уменьшало боль от потери.

Сарай обрадовалась возвращению Лазло. Он был одет так же, как Ферал, в одежду цитадели, чистые темные волосы ниспадали на плечи, влажно сияя в солнечном свете. Она снова упивалась видом его голубой кожи и почти могла представить, что они вернулись в сон, живые и полные чудес, держась за руки после трансформации махалата.