Laini Taylor

Muse of Nightmares

© 2018 by Laini Taylor

© Харченко А., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Элилит (сущ.)

Татуировка вокруг пупка, которую наносят девочкам Плача, когда они становятся женщинами.

Архаичное; происходит от слова «элес» (личность) + «лилитай» (судьба) – означает время, когда женщина овладевает своей судьбой и определяет собственный жизненный путь.

Кора и Нова никогда не видели Мезартим, но многое о нем знали. А кто нет? Девушки знали об их коже: «голубая, как сапфиры», – говорила Нова, хотя сапфиров они тоже никогда не видели. «Голубая, как айсберги», – говорила Кора. Вот их они видели постоянно. Сестры знали, что «Мезартим» означает «слуги», но не в привычном понимании слова. Они служили имперскими солдатами и магами. Могли летать или дышать огнем, читать мысли или превращаться в тень и обратно. Приходили и уходили через бреши в небе. Умели исцелять, видоизменяться и испаряться. Обладали военными дарами, невероятной силой и предсказывали смерть. Не все одновременно конечно же, а что-то одно-единственное, но Мезартим не выбирал свой дар. Он был внутри них, как и во всех остальных, ожидая – словно уголек воздуха, – пока кому-нибудь не повезет стать благословленным, избранным.

Именно так избрали маму Новы и Коры шестнадцать лет назад, когда Мезартим в последний раз посещал Риеву.

Тогда сестры были совсем маленькими и не могли вспомнить слуг с лазурной кожей или их металлические воздушные корабли, как не могли вспомнить свою маму, поскольку слуги забрали ее и сделали одной из них, после чего она уже не возвращалась.

Раньше она писала им из Аки, имперского города, где, по ее словам, жили люди не только с белой или голубой кожей, а с лицами всевозможных оттенков, и в небе парил дворец из божьего металла, перемещаясь с места на место. Мои дорогие, – начиналось последнее письмо, пришедшее восемь лет назад. – Я отправляюсь Вовне и не знаю, когда вернусь, но вы к тому времени, безусловно, уже будете взрослыми женщинами. Заботьтесь друг о друге ради меня и никогда не забывайте, что бы вам ни говорили остальные: если бы мне дали выбор, я бы выбрала вас.

Я бы выбрала вас.

Зимой в Риеве нагревали плоские камешки на костре и прятали их на ночь в шкуры зверей, хотя они быстро остывали и давили на ребра при пробуждении. Эти четыре слова были раскаленными, как камни, которые никогда не остывали и не оставляли синяков на коже, и Кора с Новой брали их с собой повсюду. Нет, сестры носили их на себе как драгоценности. Как непокорство. «Кто-то нас любит», – твердили их лица, когда они смотрели свысока на Скойе или отказывались робеть перед отцом. Это не так уж много, просто буквы вместо матери. К тому же теперь у них осталось только воспоминание о письмах, поскольку Скойе «случайно» бросила их в костер, – но зато они были друг у друга. Кора и Нова: спутницы, союзницы. Сестры. Они неразделимы, как строки куплета, которые теряют свое значение без контекста. С тем же успехом у них могло быть одно имя – Кораинова, – так редко их произносили отдельно, а если это все же случалось, имена казались незавершенными, как половина ракушки мидии, вскрытой и разделенной надвое. Они были друг для друга всем: лучшими подругами, убежищем в трудную минуту. Им не нужна магия, чтобы читать мысли друг друга – достаточно одного взгляда, и их мысли становились близнецами, несмотря на внешнее различие сестер. Они стояли плечом к плечу, дружно приготовившись ко всему, что преподнесет им будущее. К чему бы ни принудила жизнь, они знали, что могут положиться друг на друга.

А затем вернулся Мезартим.

Нова увидела его первой. Она была на пляже и как раз поднялась, чтобы убрать волосы с глаз. Делать это пришлось предплечьем, поскольку в одной руке у нее был багор, а в другой – нож для свежевания. Пальцы обхватили их, как когти, а кожа была в крови до самых локтей. Нова почувствовала, как та запекается и стягивает плоть, пока проводила рукой по лбу. Вдруг что-то блеснуло в небе, привлекая ее внимание.

– Кора, – позвала она.

Кора не слышала. Ее стоическое лицо, тоже забрызганное кровью, лишилось всяких эмоций. Нож работал взад-вперед, но глаза оставались пустыми, будто и разум отправился в более приятное место, не желая участвовать в этом грязном деле. Между ними лежала наполовину освежеванная туша уула. По пляжу рассыпались десятки туш и таких же сгорбленных людских фигурок. Песок сочился кровью и животным жиром. Птицы с пронзительными криками боролись за потроха, а мелководье кишело рыбами-шипами и клювакулами, которых привлек приторно-солоноватый смрад. Наступил Убой, худшее время в году в Риеве – по крайней мере, для девочек и женщин. Мужчины и мальчики им наслаждались. Они орудовали не баграми и ножами, а копьями. Убивали и спиливали бивни, чтобы вырезать из них трофеи, а туши просто бросали на берегу. Разделка туши – женская работа, и не важно, что для этого требуются крепкие мышцы и больше выносливости, чем для убийства. «Наши женщины сильные», – хвастались мужчины с мыса, вдали от вони и мух. И они действительно были сильными… а еще утомленными, мрачными, дрожащими от перенапряжения и пропитанными мерзкими выделениями мертвых существ. И тут Нова заметила уголком глаза какой-то блеск.

– Кора, – повторила она, и на сей раз сестра подняла голову, а потом проследила за ее взглядом.

Казалось, будто Нова видела, что там, но не могла переварить эту информацию без Коры. Как только сестра подняла глаза к небу, они онемели от потрясения.

Там парил корабль.

Летающий корабль подразумевал Мезартим.

А Мезартим подразумевал…

Свободу. Свободу от Риевы и льдов, от уулов и тяжкого труда. От тирании Скойе и отцовской апатии. А в последнее время и – остро необходимую – свободу от мужчин. В этом году мужская половина населения деревни замедляла шаг, завидев сестер, переводя взгляд с Коры на Нову и с Новы на Кору, словно выбирая цыпленка на заклание. Коре было семнадцать, Нове – шестнадцать. Отец мог выдать их замуж в любой момент, когда пожелает. Единственная причина, по которой он еще этого не сделал, заключалась в том, что Скойе, их мачеха, не хотела терять пару рабынь. Они выполняли большую часть работы и приглядывали за группкой своих маленьких сводных братьев. Но Скойе не могла держать их вечно. Девушек дарили, как подарки, а не хранили – или, скорее, продавали, как скот, о чем прекрасно знал каждый отец желанной дочери в Риеве. А Кора и Нова были довольно симпатичными со своими пшеничными волосами и ярко-карими глазами. Тонкие запястья скрывали их силу, и хоть изгибы тел в основном прятались под слоями шерсти и шкурами уулов, сделать из своих бедер тайну стало проблематично. Они были достаточно фигуристыми, чтобы согревать ночами меховые шкуры, и, кроме того, славились усердностью в работе. Это не займет много времени. К Глубокозимью, когда наступит темный месяц, они наверняка уже будут женами и переедут к тем мужчинам, которые сделают отцу наилучшие предложения – иными словами, они больше не будут вместе.

И дело не только в том, что их разделят, или в их нежелании становиться чьими-то там женами. Хуже всего то, что они потеряют свою ложь.

Какую?

Это не наша жизнь.

Сколько они себя помнили, именно это девушки твердили друг другу словами и безмолвием. Им хватало одного пронзительного взгляда, и с тем же успехом фраза могла прозвучать вслух. Когда становилось совсем тяжело – в середине Убоя, когда туши шли одна за другой, когда Скойе била их или у них заканчивалась еда, а конец зимы был еще далеко, – они согревались пламенем этой лжи. Это не наша жизнь. Помни. Нам здесь не место. Скоро вернется Мезартим и выберет нас. Это не настоящая жизнь. Как бы ни были плохи дела, эта фраза заставляла их двигаться дальше. Будь они одним человеком, а не двумя, то его жизнь давно бы угасла, как свечка, прикрытая одной ладошкой. Но их двое, и общими усилиями они поддерживали этот огонек, видели его отражение в глазах друг друга и поочередно заимствовали веру – единые и непобедимые.