— Мы пришли, — Эдвард выпускает мою ладонь из своих пальцев и открывает стеклянную дверь в небольшое кафе. Нас обдает тёплым воздухом, после чего окутывают восхитительные ароматы свежей выпечки, кофе и жареного бекона. Я втягиваю в себя эти запахи и слышу, как урчит желудок.

К нам тут же подскакивает официантка и провожает к свободному столику у окна. Я с любопытством оглядываюсь. Помещение кафе небольшое, но уютное: тёплое освещение, стены обшиты темными деревянными панелями, большое окно, выходящее на внутренний садик позади дома. Народу ещё немного — несколько одиночек, попивающих кофе и читающих бесплатные газеты, парочка подростков, потягивающих молочные коктейли у стойки баристы, и трое мужчин в деловых костюмах, уписывающих глазунью с беконом. Тихо гудит кофе-машина, с кухни доносится плеск воды и шипение масла на раскаленной сковороде. Я замечаю старый музыкальный автомат в углу, он весело подмигивает светодиодами.

Эд заказывает две порции блинчиков с клубничным вареньем и чай. Я хочу попробовать кофе, чей аромат ласкает моё обоняние, но слышу от Эда:

— Думаю, ты и без кофе полна энергии, а чай здесь просто чудесный.

И не поспоришь же. Энергия во мне бурлит, готовая выплеснуться; я чувствую себя на редкость окрыленной и готовой к деяниям.

— Люблю это место. На редкость спокойное и домашнее, а по вторникам, четвергам и субботам вечером тут выступают музыканты, поэты и стенд-аперы. Вечер свободного микрофона, — сообщает мне парень, пока мы ждём заказ. — Ты случайно не сочиняешь?

Я отрицательно мотаю головой, мысленно отмахиваясь от мыслей о своих старых стихах и рассказах. Да и о романе, который я пишу второй год в стол вспоминать не стоит. Смех да и только.

Официантка приносит заказ и пару ярких флаеров, прямо кричащих «Завтра танцы 60-х».

— Не хочешь сходить? — тут же загорается Эдвард; его явно захватывает эта мысль. Я же представляю неуклюжую себя, отдавливающую парню ноги. — Это будет весело.

Прежде, чем я успеваю возразить и сказать, что оттоптанные ноги — отнюдь не весело, он проводит пальцами по внутренней стороне моего запястья. Я поднимаю на него глаза: Эд внимательно смотрит на меня, чуть поддавшись вперед. Его пальцы замирают в миллиметре от моей кожи, и мне ужасно хочется, чтобы он снова дотронулся до меня. Бесконечно долгое мгновение мы сидим, не шевелясь и держа зрительный контакт. Наконец, парень доверительно произносит:

— Не волнуйся, я и сам танцевать не умею. Но согласен учиться, если ты мне в этом поможешь. Взамен обещаю быть самым галантным кавалером из всех…

— Как мистер Дарси? — перебиваю его я, лукаво улыбаясь. Мистер Дарси давно стал для меня неким идеалом мужчины, наравне с Реттом Батлером и Джеем Гэтсби. Ох уж эти книжные герои, в которых легко влюбиться где-то между второй и пятой главой.

— Мистер Дарси будет нервно курить в сторонке, — ухмыляется Эд, принимаясь за свои блинчики. Он накалывает на вилку клубничину и отправляет ягоду в рот.

— Тогда я согласна.

Я не знаю, сколько мы так сидим, уминая блинчики и болтая обо всем на свете. Мне не хочется никуда торопиться, поэтому я украдкой отключаю телефон и засовываю его поглубже в сумку.

Кафе постепенно наполняется людьми. Мне нравится краем уха улавливать смех, а когда мимо нас, цокая каблуками, проходит женщина в меховом жилете, ведущая за руку мальчугана лет пяти, я строю ему рожицу. Мальчишка показывает мне язык и беззубо улыбается. Я ему подмигиваю и спешно отворачиваюсь, когда его недовольная и очень занятая мать презрительно смотрит на меня.

Я ловлю на себе взгляд Эда и прищуриваюсь:

— Что?

— Ничего, — серьезно отвечает он и, не сдержавшись, начинает смеяться. — Ты явно хорошо ладишь с детьми.

— Может, потому что я сама еще отчасти ребенок? — замечаю я, с независимым видом отпивая чай (по крайней мере, я думала, что с независимым). — Как говорит мой лучший друг, пока есть возможность не взрослеть — не взрослей.

— И чем занимается этот друг по жизни? — интересуется Эд, зеркально повторяя мои действия: аккуратно берет чашку и медленно делает глоточек чая.

— Он актер.

— А ты оказывается магнит для творческих людей. И это не удивительно.

— Почему?

Он в ответ лишь загадочно улыбается.

Спустя какое-то время мы покидаем уютное местечко и наугад выбираем направление. Небо уже потеряло дымчато-розовые оттенки и налилось лазурью. Тепло. Но апрельскому теплу доверяться опасно — через полчаса-час может налететь северный ветер и пригнать дождевые облака. Поэтому я приподнимаю воротник мягкого белого свитера повыше. Эд снова берет меня за руку и я тайно радуюсь, что его ладонь теплая.

— У тебя пальцы ледяные, — как бы между прочим сообщает мне парень. — Замерзла?

— Просто плохая циркуляция крови, — пожимаю плечами. Дистония одаривает свою жертву вещами и похуже, чем вечно холодные руки. Например, мигренями.

— Секунду! — Эдвард отпускает мою руку и ищет что-то в бездонных карманах своей синей куртки. Спустя несколько мгновений он с радостным «О!» достает пару потрепанных перчаток. — Давай сюда свои руки.

Я неуверенно протягиваю ему левую руку. Следующую минуту парень усердно натягивает на неё перчатку, удостаивая вниманием каждый палец. Потом он требует вторую руки и тоже облачает её в перчатку. Они мне велики, в странных бурых разводах и протерты в паре мест, но я до одури довольна.

— Так-то лучше, — удовлетворенно кивает Эд, уже привычно сжимая мои пальцы.

Мы снова медленно бредем по улице, наугад поворачивая на перекрестках. Мы хотим затеряться, заблудиться в лабиринтах зданий. Очередной перекресток, на «камень, ножницы, бумага» выбираем направление. Мои ножницы разбиваются о его камень и мы поворачиваем налево. Потом поворачиваем направо и заворачиваем в узкий переулок. Обе стены, вдоль которых ползет бетонная дорожка покрыты граффити. Рисунки чуть светятся в полумраке. Я заворожено касаюсь пальцами нарисованной белой акулы и перевожу восхищенный взгляд на Эдварда.

Парень внимательно разглядывает пятнистого ската, улыбаясь уголками губ. Вновь на его лице застыло то утреннее выражение умиротворенной расслабленности.

Я отчаянно борюсь с желанием его поцеловать. Откуда в тебе это желание, Полина? Ты знаешь его всего несколько часов. Может, он на самом деле маньяк какой-нибудь? — уговариваю себя я. Слушать доводы рассудка, что хотеть поцеловать человека после пары часов общения — это глупо и безответственно, мое глупое сердце не хочет. Поэтому я делаю шажок к Эду.

Теперь он смотрит на меня. В почти не проникающем в переулок свете я не могу прочитать выражение его глаз. Но он тоже делает шаг. Теперь мы стоим друг напротив друга так близко, что кончики наших носов едва ли не соприкасаются. Благодаря каблукам я одного с Эдом роста.

Еще мгновение и он почти целует меня. Я чувствую его дыхание. У меня мурашки по спине. Ноги становятся ватными. Я до безумия хочу, чтобы он наконец сократил эти чертовы миллиметры между нашими губами.

Эд невесомо касается губами краешка моих губ и отступает назад, лукаво ухмыляясь.

— Не хочу торопить события. Вдруг ты окажешься серийным убийцей, желающим заполучить еще один хладный труд в свою коллекцию?.. Или совратишь меня и бросишь.

Он забавно дует губы и смеется, глядя на мои округлившиеся глаза.

— Я шучу, Полли, — Эдвард вновь подходит ко мне и бережно берет за плечи, заглядывая мне в лицо. — Просто шучу. И меня очень тянет к тебе. Но я воспитан иначе, чтобы целовать девушку на первом свидании. Но на втором…

Я не могу сдержать рвущийся наружу смех, когда он сначала трепещет ресницами с видом «я не такой», а потом заговорщически улыбается.

========== Глава четвертая ==========

Пункт седьмой:

Предоставь ей повод почувствовать

себя настоящей красавицей.

Домой я возвращаюсь спустя два часа, мурлыча под нос веселый мотивчик. На мне все еще Эдовы перчатки, а на губах — улыбка.

Захлопнув входную дверь, я прислоняюсь к ней спиной и зажмуриваюсь. Не верю, что все это происходит со мной! Не верю, что Эд позвал меня на завтрашние танцы и поцеловал. Этого целомудренного, осторожного касания губ к губам хватило, чтобы мое сердце чуть не ударилось в галоп.