– Срочно в воду, – первое, что сказала она, протягивая Гале цветы.

– Спасибо. Какие красивые! – сказала Галя и, разглядывая букет, пошла на кухню. Лика, повернувшись к Тоне, протянула ей руку.

– Ты, очевидно, Тоня. А я – Лика.

– Очень приятно, Лика. Привет, Стас!

– Привет, – ответил Стас, продолжая держать чемоданы в руках. Лика повернулась к Стасу и засмеялась.

– Какой он смешной. Станислав, – Лика произнесла его имя на польский манер, с ударением на втором слоге, – миленький, да поставь ты чемоданы, они же тяжеленные. Я из такси выхожу, смотрю – Ди Каприо прямо у вашего дома. А он, оказывается, к вам идет. И такой галантный: чемоданы сразу схватил, даже просить не пришлось. И имя такое романтичное – Станислав. Все, с сегодняшнего дня ты мой кабальеро. Покраснел, глупенький, – захохотала она, подошла к нему и погладила по щеке. Стас еще больше покраснел и отодвинул голову. Но Лика уже про него забыла и, осматриваясь, стала расхаживать по комнате. Вернувшаяся из кухни Галя с тревогой, присущей всем хозяйкам, когда осматривают их жилище, за ней наблюдала.

– У вас очень уютно. Только, на мой взгляд, немножко старомодно. Надо менять обстановку. Девочки, вы на меня не обижайтесь – у меня совершенно никакого такта и еще дурацкая привычка говорить, что думаю. Ужасно. Но я не политик.

– Ничего, ты права, обстановку уже, наверное, давно пора было поменять, а главное – ремонт необходим, – смутившись, сказала Галя. Старомодность своей обстановки она, говоря по правде, не замечала – привыкла к ней, а вот о ремонте, необходимость в котором становилась все более и более очевидна, она думала постоянно. Но думай не думай, денег на ремонт, а уж тем более на новую обстановку в доме категорически не было.

Услышав, как заскрипели ступеньки, Галя подняла голову. По лестнице спускался Сергей. Он переоделся в довольно потертый костюм, клетчатую рубашку и старомодный широкий галстук. Лика тоже увидела Нечаева и своим быстрым широким шагом подошла к лестнице и протянула ему руку.

– Здравствуйте, я Лика, а вы – Галин муж, Сергей?… Простите, не знаю, как вас по отчеству.

– Можно просто Сергей. Очень приятно, – Нечаев галантно взял протянутую Ликой руку и поцеловал ее.

– Сережа, ты где это откопал? Можно было найти что-то поприличнее? – возмутилась Галя.

– А чем это неприлично? Вы извините, Лика, как нарочно весь гардероб в чистке, – развел руками Нечаев.

– Он у нас большой шутник, – словно оправдываясь, сказала Галя.

– Привет, Стас! Ты где пропадал? – спросил Нечаев.

– Здравствуйте, дядя Сережа! Я в Москву ездил.

– Зачем? – поинтересовался Нечаев.

– С немцами встречался. Им мой прибор очень понравился. Зовут к ним работать.

– В Германию?! Стаська, здорово! Как я за тебя рада! – Тоня подошла к Стасу и поцеловала его.

– Так что, покидаешь нас? Слава Богу, хоть ты выберешься из этой дыры, – сказала Галя.

– Поздравляю, Стас, – Нечаев похлопал Стаса по плечу. – Правильно делаешь – здесь у тебя перспективы ни-ка-кой.

– А там они мне дают лабораторию… и полную свободу. Такие условия, я даже не ожидал.

– Он, Лика, у нас талантище. Мы с ним на одном заводе работаем, только он вовсю изобретает, а я – простой инженеришка.

– Да ладно вам, дядя Сережа… Что бы они там без вас делали. А мне вот до настоящего изобретателя далеко, – сказал Стас, а потом слегка смущенно, но не без гордости добавил: – Правда, такого измерителя, как мой, еще не было. Даже маме понравился.

– Я в него точно влюблюсь, – расхохоталась Лика.

– Значит, расстаемся, Стаська? Как же я без тебя буду? – с искренним сожалением сказала Тоня.

– Очень просто… Как и раньше…

– Откуда такая красота? – спросил Нечаев, разглядывая вазу с цветами.

– Лика принесла, – чуть ли не с гордостью сказала Галя.

– Правда необыкновенные! Обожаю цветы, – воодушевленно заговорила Лика. – У меня дома всегда свежие цветы. И только белые. Я вообще обожаю белый цвет. Белый и черный – мои самые любимые цвета. Особенно в сочетании. Они отражают всю нашу жизнь – любовь и ненависть, добро и зло. Даже счастье не бывает только белым. А вот серый – самый противный цвет.

– А что, без зла скучно? Без него не бывает? – поинтересовался Стас.

– Без зла не скучно, но, к сожалению, мой кабальеро, без него не бывает. Каждый человек в своей жизни когда-либо совершает зло. Люди даже не замечают, когда его делают, или думают – это не зло, а если и зло, то маленькое, несерьезное. Это в натуре человека. Такими мы созданы. Согласны? – обратилась она к Нечаеву.

– Нет, не согласен. Бог, создавая человека, зла не предусматривал. Ненависть, равнодушие, зависть – люди сами до этого додумались. Если жить по Богу, можно и без зла обойтись. Поверьте, скучно не будет. И, кстати, маленьких зол не бывает. Для тех, кому зло причинено, оно никогда не бывает маленьким.

– Я же не говорю, что это нормально. Я просто говорю, что так есть, хотим ли мы этого или нет. А вы верите в Бога, Сергей? – спросила Лика.

– Это сложный вопрос.

– Вы меня извините, Сергей, но ничего сложного в этом вопросе я не вижу. Ты веришь в Бога или нет – другого не дано. Я, например, верю.

– Сейчас все решили, что верят, – вставил Стас.

– Правильно, Стас, – поддержал его Нечаев. – Именно – решили. Не пришли к вере, а решили. Вы не обижайтесь, Лика. Я уверен, он не имел нас с вами в виду.

– Надеюсь, потому что я, как вы говорите, именно пришла к Богу. И Библию еще в детстве прочитала.

Лика действительно прочитала Библию рано, правда, не в детстве, а где-то классе в девятом. Когда умерла ее бабушка, которая жила с ними, мама после похорон стала разбирать ее вещи, раскладывая их на две кучки: одну, большую – бесполезную – на выброс; другую – маленькую, которую выбрасывать было пока жалко. Лика подсела к маме и стала перебирать бесполезную кучу, из которой и вытащила Библию. Читала она ее до поздней ночи, и назавтра тоже, и так пока не прочитала до конца. Через несколько лет, уже в институте, она захотела ее перечитать, решив, что сейчас, повзрослев, она лучше в ней разберется. И оказалась права. На этот раз у нее словно открылись глаза на вещи, которые она раньше воспринимала как должное, никогда о них не задумываясь. Как, например, сталкиваясь с чем-то необыкновенно прекрасным: будь то закат на их подмосковной даче, освещающий багровым цветом белую березовую рощу, или неописуемой формы и красоты рыбы в огромнейшем американском аквариуме в Атланте, или невероятное разнообразие причудливых цветов на карибском острове Антигуа. Или почему люди от горя седеют, а влюбившись, забывают обо всем от счастья? Неужели это только какой-то химический процесс, происходящий в нашей голове? А даже если и химический, то как он в нас образовался? И главный вопрос: что такое наша душа? И что с ней происходит, когда умирает человеческое тело? Она умирает вместе с ним? Да и сам человек как создание был настолько совершенен, а мир, окружающий его, был настолько прекрасен, настолько утончен и уникален, что сейчас ей как-то не верилось, что такое совершенство могло быть создано без вмешательства какой-то высшей силы. Она попыталась хотя бы поверхностно разобраться в общепринятой теории большого взрыва, но сразу ничего не поняла, у нее не хватило терпения, и она прекратила свои попытки. С Библией было намного легче – она очень просто ответила на все эти вопросы, вернее, не сама книга, а вера, пришедшая к ней после ее прочтения. Она по воскресеньям стала ходить в церковь и слушать воскресную службу. Ради любопытства она даже пару раз зашла и в синагогу и, поднявшись на второй этаж, вместе с женщинами прослушала службу там. Но довольно быстро она поняла, что религия ее не устраивает, что придумана она человеком и к Богу отношения не имеет. Она перестала ходить в церковь, и вера в Бога у нее приобрела совсем иной характер – свободный и, как она считала, более личный – один на один, без вмешательства попа, увешанного золотом. А главное, никакая религия не соответствовала ей как человеку – ее независимости, частой безрассудности, ее любви к свободе. Переделывать же себя она не собиралась, решив, что такой ее сотворил Бог и вере ее это никак не мешает. И крестик на груди она продолжала носить. Кстати, отец ее тоже вдруг повесил на грудь крестик и стал похаживать в церковь, а на ее вопрос, с каких это пор он стал верующим, он очень просто ответил: «Не помешает, а вдруг…» Как раз то, что имел в виду Нечаев…