— Чай? — предлагает он. Если бы она не знала его так хорошо, как она его знает, если бы она не ощущала даже сквозь слои одежды, как бешено бьется его собственное сердце под ее ладонью, его небрежный тон ее обманул бы.

Но в его глазах немая мольба.

Сделай одолжение.

— Кофе, — отвечает она. Она дрожит: то ли от холода, то ли этой перемены в ее с Уильямом отношениях.

Закатив глаза, он бормочет:

— Наркоманка.

Они идут к двери, и она подталкивает его плечом:

— Рыбак рыбака, знаешь ли…

С коротким смешком он берет ее за руку. Они оба замерзли, потому что они скверные, скверные полицейские, не сообразившие надеть перчатки, прежде чем устроить проникновенную сцену на свежем воздухе в одну из самых промозглых ночей в году.

Парочка гениев.

Но он улыбается, улыбается искренне. И всё остальное неважно.

***

Это неожиданность для них обоих. Неделя выдалась тяжелая, оба простужены — и их параллельная простуда вызывает хихиканье и понимающие взгляды коллег. Они и близко не подошли к поимке больной твари, убившей трех человек, они хлещут кофе ведрами и слишком мало спят.

Всё происходит в какой-то молниеносный момент. Они выходят из лифта на подземную парковку. Он настаивает на том, чтобы проводить ее до ее машины, хотя она вполне способна о себе позаботиться. Она уступает.

— Отдохни немного. Это приказ, сержант! — говорит он, а ей не хочется домой. Не хочется возвращаться в пустую квартиру с пустым холодильником и неубранной постелью.

И ей кажется, что он тоже не хочет, чтобы она уезжала. В последние несколько дней они были неразлучны. Вопреки тому, что показывают в телесериалах, у копов редко когда всего одно дело в работе. Они работали не покладая рук, вертясь между выездами и бумажной работой. И несмотря на холод, она не жаловалась. Не жаловался и он.

Она не хочет с ним расставаться, вот она правда.

Он открывает для нее дверцу машины и застывает, она делает шаг, и координация у обоих ни к черту, потому что оба смертельно измотаны, и они встают слишком близко и налетают друг на друга. Там, где она поставила машину, почти полная темнота. Виктория запрокидывает голову, и ее губы сами собой, естественно касаются его губ.

Лишь когда мозг нагоняет остальное ее тело, она понимает, что прижата к дверце машины и что целует Уильяма Мельбурна, или это он целует ее — какая, в сущности разница… Слова, слова.

Они целуются.

Конечно, это не первый ее поцелуй, даже с натяжкой не первый, но она будто не целовалась никогда в жизни. Может быть, это оттого, как Уильям держит в ладонях ее лицо, как он дразняще касается губами уголков ее рта, как обводит языком контур ее губ, а может, оттого, как она зарывается пальцами в его волосы, как колотится в груди ее сердце, Господи, да, а он умеет целоваться — он определенно умеет целовать женщину, и Виктория и не помнит, чтобы когда-нибудь так заводилась от простого поцелуя.

Но нет, это не простой поцелуй. Это Уильям целует ее, и она чувствует, как льнет к ее телу его тело, чувствует его тепло, как у них одно дыхание на двоих, как захватывает дух от того, как его щетина покалывает ее кожу: разница в росте не делает поцелуй неловким, каким-то образом они умудряются двигаться так, будто это не первый их поцелуй. И страсть — страсть медленно разгорается, Уильям, кажется, никуда не торопится. Пусть всё вспыхнуло внезапно (да нет, как же внезапно, можно отсчитать месяцы, недели, дни, минуты и секунды), но он целует ее не спеша, и она не спешит тоже: дразня, осторожно, томно. Поцелуй углубляется, и она не в силах сдержать тихий стон, что Уильяма только поощряет.

Так ее никогда не целовали: со страстью, вожделением — и благоговением. Ей нравится касаться его кожи, ей нравится знать, каков он на вкус, нравится, что он тут, в настоящем, с нею.

Потеря контакта почти как пощечина. Она моргает, но кругом полумрак, а он по-прежнему так близко, ей нужно его касаться, нужно чувствовать его, нужно знать, что всё произошло на самом деле. Она хватает его за руку, и он не отпускает ее.

— Мне… — он осекается. Хриплый голос. Виктория готова ударить его, ей-богу, если он сейчас попросит прощения, она его ударит.

— Мне надо вернуться — до завтра? — говорит Уильям.

Он выпускает ее руку и отступает на шаг. Виктория улыбается.

— Ага, ни свет ни заря. Я захвачу кофе.

— И побольше, — улыбается Уильям.

Я люблю тебя, хочет сказать она, но понимает, что слишком рано. Понимает, что Уильям еще должен ей многое рассказать, и она подождет — она может ждать столько, сколько понадобится.

Она садится в машину, он захлопывает дверцу. Она уже завела мотор, но Уильям вдруг окликает ее по имени. Она опускает стекло и Уильям, повергая ее в величайший шок, целует ее снова, уверенно и звонко, и шепчет в ее губы: «Спокойной ночи, Виктория».

«Спокойной ночи, Уильям…» — шепчет она в ответ.

И потом много-много часов еще не может перестать улыбаться.

========== Глава 2 ==========

Четвертая жертва опять женщина, тот же почерк, что с тремя предыдущими. Никто не хочет произносить это вслух, хоть «Дейли Мейл» и пестрит громкими заголовками, однако все знают, что они имеют дело с серийным убийцей. У всех жертв перерезано горло, единственная аномалия — маленький мальчик и то, как обставлено было место преступления: Уильям рассматривал фотографии со второго места дольше, чем он кому-либо признается. И в одно дождливое утро, насмотревшись на них, он говорит Виктории:

— Поехали.

Она сидит в его кабинете, перепроверяет данные: телефонные записи, чеки с кредиток всех жертв. Нужно найти общее звено, они понимают, что серийный убийца (Господи, как же он их ненавидит) поднимает ставки: последняя жертва почти обезглавлена. И дальше будет только хуже.

Родственники Виктории теперь больше, чем просто тени. Вышестоящие чины обеспокоены. Эти преступления должны быть раскрыты.

— Конечно… — говорит она.

И в этот момент он понимает, что она доверяет ему безоговорочно. Умом он это знал и раньше, но теперь чувствует интуитивно, и это отрезвляет как никогда.

— Мне нужно кое-что проверить, — поясняет он.

Она натягивает куртку, и он походя подхватывает с ее стола ее шарф. На них смотрят, кто-то закатывает глаза, а ему плевать.

В лифте она стоит к нему чуть-чуть ближе, чем обычно — единственный признак перемены в их отношениях.

После того поцелуя он держался от нее на расстоянии. В идеальном мире всё прошло бы без сучка без задоринки — и поцелуй был бы только прелюдией.

В реальности всё совсем по-другому.

В идеальном мире тот факт, что она приходится дочерью, племянницей и внучкой очень могущественным людям, людям, которые на деле правят страной, не стал бы для них препятствием. Виктория взрослая, необыкновенная, сильная, умная, выдающаяся женщина и отличный полицейский.

Увы, он давно уже не верит в идеальность мира, в котором живет.

Теперь он думает, что черная машина, ждавшая его неподалеку от здания управления, — не такая уж неожиданность. Он понимал в глубине души, что рано или поздно это произойдет, и то, что произошло это всего через несколько часов после того, как он поцеловал Викторию на подземной площадке, далеко не совпадение.

Разговор с сидевшим в машине мужчиной — дядей Виктории — прошел цивилизованно. Уильям знает, что людям вроде ее дяди нет нужды угрожать и запугивать, даже повышать голос. Они просто делают желаемое реальным.

Мужчина в машине не спросил Уильяма, спит ли Уильям с его племянницей, прекрасно понимая, что к чему. Мужчина в машине даже не спросил его, какой головой он, Уильям, вообще думал, когда целовал его племянницу там, где их могли увидеть коллеги.

— Моя племянница… упряма, — сказал мужчина в машине.

Помнится, Уильям ничего не ответил. Да, это ее дядя, но Уильям ее напарник. Заботиться о ней, оберегать ее — его работа! И смысл его жизни, но об этом дяде Виктории знать не нужно.

— Она хочет идти собственным путем, хочет сама пробиться в жизни, и я ее понимаю, — совершенно искренним голосом произнес мужчина в машине.