– Я пошутил… Шуток не понимаете что ли? – С вызовом и непримиримо выкрикнул он.

– И я пошутил. Пошутковали и разошлись. – Под смех бойцов батареи отпарировал, тем самым оставив поле сражения за собой.

Оказавшись в канцелярии, я вдруг ощутил, как противно дрожат колени и руки и рухнул на стул.

– Фууууу…, ну не фига себе… Вот это пронесло…..

Больше азера, да и другие ко мне не лезли и не хотели больше устраивать проверки. Но и авторитета, как это не странно среди своих дембелей я не завоевал. Они банально защищали свой дембель, мигом сообразив, что если командира взвода на их глазах отлупят, а они не защитят, то дембель для них окажется в туманной дали. Избитого прапорщика батареи командование полка им не простит. Поэтому они так активно влезли в ситуацию. Они также активно продолжали саботировать все мои распоряжения, указания и приказы и дальше. Комбат ударился в свои личные дела. Богданов тоже. Поэтому нам со старшиной приходилось тяжело. На этом фоне Коля Дигусар проверку на вшивость не прошёл. Ибрагимов учтя печальный опыт, подослал к Дигусару плюгавенького земляка и тот тоже задал, но уже на ломанном русском языке, тот же вопрос.

– Эээээ…, – долго и нерешительно, стоя на приличном расстоянии от прапорщика, тянул азер, прежде чем задать вопрос, а задав тут же отскочил ещё дальше.

Несмотря на мой инструктаж, Коля пасанул, не смог продемонстрировать решительный настрой, а выкатив глаза, стал увещевать: – Ты как, солдат, обращаешься к прапорщику? Ты, что боец белены объелся?

Азербайджанский абориген и слыхом не слыхал что такое «Белена», поэтому осмелел и снова нагло задал этот же вопрос. На этом всё и кончилось для прапорщика Дигусар, его потом только «на х…» не посылали. Спустя неделю, описанных событии, вернувшись с полкового совещания, Беденко хитро ухмыляясь, сообщил мне не совсем приятную новость.

– Боря, через два дня я тебя и ещё тринадцать солдат везу на Михайловский алюминиевый завод. Ты старший, а бойцы там будут работать и зарабатывать посуду на дивизию. Кастрюли там, ложки, вилки, тарелки разные, кружки. Ну и ещё будем там вывозить алюминиевые листы, которые солдаты будут таскать с производства. Но это больше меня будет касаться. Едешь недели на три-четыре. Всё понимаю. Знаю. Но едешь ты, а не Дигусар, который там за водкой для бойцов будет бегать. Так что настраивайся. Бойцы будут предупреждены – это их дембельский аккорд. Проведут без замечания – уволятся на следующий день, как вернутся. Так что думаю, особых моментов там не будет. Все хотят уехать на дембель пораньше.

Так и получилось. Через два дня – комбат старший машины. Я с ним рядом в кабине «Урала». Бойцы в кузове. Приехали в провинциальный тихий городишко, где из людей в форме были только менты, а солдат тут не видели никогда.

Нас уже ждали. Определили на постой в «Красный уголок» цеха. Меня хотели поселить в заводскую гостиницу, но я наотрез отказался. Буду жить с бойцами, чтобы контролировать их. Определились с питанием в заводской столовой, с работой, но все в дневную смену.

Уже поздно вечером, перед тем как уехать, комбат построил бойцов в «Красном уголке» и, молча, в течение пяти минут, нагоняя жути на подчинённых, разглядывал строй. Потом выступил с краткой речью.

– Мы всё уже обговорили. Но ещё раз повторюсь. Приезжаем из командировки без замечания – на следующий день дембель. Хотя бы одно малейшее замечание со стороны прапорщика – дембелю, а потом вам всем– Звиздец. Вы меня знаете. Это же касается и выполнения плана. Выполнили план, как по посуде, так и по листам – Дембель. Не выполнили – Дембель в опасности. Боря, – комбат повернулся ко мне, – а ты не стесняйся. Раз в три-четыре дня я буду приезжать за посудой и листами и мне подробнейший доклад. Как? Кто? Сколько? Почему и Где? А…, ещё КОГО и сколько раз? Кто не вписывается в рамки – тот автоматом уезжает со мной в полк, с последующими последствиями.

Капитан снова сделал паузу и рявкнул: – Вопросы есть?

И тут же получил дружный ответ: – Никак нет.

Комбат удовлетворился таким энтузиазмом, а я понял, что бойцы не только сейчас преданно и чётко рявкать будут, но если надо встанут впритирку друг за другом и прямо здесь, синхронно, станцуют «Леньку-Еньку», только бы комбат быстрее умотал с завода.

Капитан Беденко уехал, идти куда-либо было уже поздно и мы легли спать. Утром, после завтрака все вышли на работу, после чего я был предоставлен сам себе и с большим интересом отправился в экскурсию по цехам. Посмотрел, как из алюминиевых кругов разных диаметров выдавливают все виды кастрюль и мисок. В дальнем пристрое цеха несколько станков из этих же кругов выдавливали и формировали солдатские фляги. Тут же их красили, вязали цепочки, штамповали на горлышко крупную резьбу с крышкой. Рядом всё это красили в защитный цвет. В соседнем помещении стояли полировальные станки, где это всё можно было отполировать до зеркального блеска. Шёл дальше по цехам, удивляясь, как и что делается из алюминия. В одном из цехов наткнулся на производство свинцовых листов. Как мне сказали рабочие для обшивки ядерных реакторов. Листы размером 40 сантиметров на 60 и толщиной один сантиметр аккуратно накручивали на круглый деревянный стержень и всё это бережно укладывали в небольшие деревянные ящички. Если смотреть и не знать, что это свинец, накрученный на палки то визуально вес всего этого казался – ну…, максимум килограмма полтора-два, а на самом деле тянул на все 20 килограмм.

После сытного и вкусного обеда, в приятном одиночестве вздремнул в «Красном уголке» и был разбужен вернувшимися со смены бойцами с грохотом притащившие большие листы алюминия. Каждый из них сунул листы под свои матрацы.

Вот тут-то и закончилась моя идиллия и спокойствие. Солдаты, не обращая никакого внимания на меня, стали бурно обсуждать, как они сейчас приведут себя в порядок и пойдут на блядки в город с последующим активным возлиянием.

Я только рот разинул в удивление, но быстро пришёл в себя и ринулся в атаку.

– Запрещаю…, Не разрешаю…, Стоять…., Прекратить…, Ко мне, – но подчинённые как-будто не слышали и не замечали моих воплей и бессильных потуг прекратить намечающее мероприятие. От меня они отмахивались как от надоедливой мухи, продолжая начищать сапоги, подшивать подворотнички, бриться, мыться…. Но никто из них не посылал меня на три буквы и не отталкивал от себя. Просто обходили и продолжали готовиться. Поняв, бесполезность усилий, я пулей выскочил из помещения и помчался на проходную предупредить охрану, чтобы те не выпускали солдат без моего разрешения за пределы завода.

На проходной сидела бабуля – божий одуванчик и никак не могла въехать – Как это она не должна солдатиков не выпускать с завода? Ринулся обратно, но солдаты уже вышли на улицу и, плавно обтекая меня со всех сторон, ушли в сторону проходной, благополучно исчезнув в недрах убого городишка.

Последующие два часа прошли в одиночном и тоскливом сиденье в «Красном уголке», где предавался унынию и самобичеванию. Потом вдруг встрепенулся – Если это нельзя было прекратить – это нужно возглавить.

От этой простой и гениальной мысли я пришёл в возбуждение и ринулся в город с безумным желанием – Найти и Возглавить…., а потом не Допустить….

Городишко вроде бы небольшой и на мои вопросы – Видели ли солдат и Где? Горожане охотно говорили – Да, видели… – и махали рукой куда-то в сторону или на соседнюю улицу, сочувственно добавляя – Что бойцы поддатые и тебе командир не стоило бы к ним соваться.

С каждым встреченным горожанином я мрачнел всё больше и больше от всё увеличивающегося сочувствия. И чем больше его было – тем пьянее были мои солдаты – Вот…, вот. Видели… Там… Только что бегущие или бредущие по этой или соседней улице…. Но ни там…, и там и нигде их не было.

Не найдя самовольщиков, я вернулся на завод. Пришёл в «Красный уголок», прилёг и незаметно для себя крепко заснул, даже не услышав, как вернулись пьянущие в дымину бойцы…..

… Проснулся с жутким чувством и таким же убийственным пониманием – ПРОСПАЛЛЛЛЛЛ…. Мне Звиздец… Пока лежу с закрытыми глазами они меня бить не будут. Но как только их открою – тут мне сразу же два Звиздеца и прилетят. – Всё бы ничего и так с закрытыми глазами можно было бы пролежать до начала смены, а потом смотаться в город. Беда была в другом – я хотел конкретно ссать. Не просто ссать, а ссать насмерть. В жизни так не хотел – как сейчас.