Тем временем, из-за закрытой двери донеслись какие-то незнакомые голоса, потом голос Кизили, что-то выспрашивавшей и объяснявшей.
Наконец, дверь распахнулась и в комнату вошли двое мужчин. Один из них был очень худым, высоким, бледным, слегка сутулым и лысоватым, гладко выбритым, в очках и со значком академиста на груди. На вид ему было уже за семьдесят. Другой был относительно молодым парнем, наверное, носившим значок консоумольца уже последний год — ростом чуть пониже своего старшего товарища, плотный, круглолицый, с недлинной бородкой и бритыми румяными щеками.
— Приветствую тебя, нейтсют Войтто! — почтительно произнес старший, протягивая Вике свою сухую ладонь. — Я Сюрес, доктор наук, руноилья и главный редактор газеты "Ильтатьеде" (Вечерняя наука).
— А я Нюлтянг, — представился младший, — руноилья и главный редактор молодежного журнала "Юуркаупунки"(Город космоса).
— О, у вас даже пресса есть! — поразилась Вика.
— Да, есть, — улыбнулся Сюрес. — Правда, не так уж много. Кроме двух изданий, которые мы возглавляем, есть еще газета "Райаледьязэм" (Правда Первопроходцев). Она, понятно, для малышей.
— Ты уж извини, Войтто, что мы не пришли тебя встречать, — сказал Нюлтянг. — Но, ты, конечно, понимаешь — мы не только журналисты, у нас свои дела в лабораториях, мы как раз проводили важные опыты. А для нашего города — наука превыше всего. Я мечтал о встрече с тобою всю жизнь. Ты для меня гораздо больше, чем просто легенда, больше, чем единственная надежда нашего народа. Ты для меня — смысл всего. И все-таки, если хоть кто-то из нас позволит себе забрасывать науку, город развалится.
— Поэтому, — подхватил Сюрэс, для передовицы пришлось довольствоваться снимками с автоматических камер.
Он развернул перед Викой газету большого формата, и она увидела свое изображение верхом на Луче. Сразу поняла, что снимок был сделан у городских ворот, когда она только подъехала со спасенными детьми. Получилось слегка смазано, но все же довольно сносно. Заметка была совсем сухой и краткой. А Нюлтянг протянул ей журнал объемом страниц в восемьдесят, где на обложке был запечатлен момент ее встречи с городскими властями. Здесь кадр оказался чуть получше, наверное, из-за освещения. Вика принялась рассеяно листать журнал. Как она и поняла по названию, он в-основном был посвящен астрономии и футуристическим прогнозам.
— Так что, теперь уж позволь нам наверстать упущенное, — произнес Нюлтянг, и журналисты принялись доставать из сумок свою технику — огромные фотоаппараты, кажется пленочные, и диктофоны с кассетами, по размеру чуть более крупными, чем земные бытовые кассеты, которые все еще хранились у Викиного папы.
Началось с интервью. Журналисты расспрашивали Вику вперемешку, и все-таки, каждый о своем. Сюрес больше всего интересовался подробностями того, как она сюда попала, а так же уровнем земной науки. А Нюлтянг в-основном выспрашивал о прежней Викиной жизни и об искусстве. Кстати, лишь он один из всех хонкийцев догадался спросить Вику, как ее звали в родном мире, и как звали ее коня.
Надо ли говорить, насколько поразило журналистов устройство земного мира, то есть то, что там не запрещают науку, что существует множество институтов, библиотек, театров и музеев, а на колдунов все смотрят, как на мелких мошенников. Они даже чуть было не забыли перевернуть кассеты, когда девочка рассказывала о том, что земляне уже начали осваивать космос и океанское дно, что у них есть цифровые технологии и интернет.
— А чем занималась в своем мире ты сама? — спросил Сюрес.
— У меня пока еще нет профессии, — ответила Вика. — Я хожу в школу, последний год.
— Вот так вот запросто ходишь в школу? — поразился пожилой ученый. — И никто не запрещает?
— Конечно, никто, — улыбнулась девочка.
Нюлтянг посмотрел на коллегу с недоумением, и тот поспешил пояснить:
— Видите ли, лапсед, я ведь не уроженец Тьедекаупунки. Я вырос далеко отсюда, поэтому мне приходилось ходить в подпольную школу. Это было очень рискованно — везде шныряли мухи-ледьферфы. К счастью, вскоре наш деревенский староста нашел путь сюда, и мы все эвакуировались. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, до чего же страшно было собираться на тайные уроки и прятать у себя книги.
Интервью продолжалось около трех часов. Вика с наслаждением выложила все свои пятерочные знания, и, наверное, впервые в жизни почувствовала, что не зря штурмовала точные науки. И только когда у журналистов закончилось по две кассеты, они поднялись на ноги.
— Да, Нюлтянг, у меня одна просьба, сказала Вика. — Я так понимаю, твой журнал, в-основном, литературный?
— Да, там все вместе — и стихи, и проза, ну и статьи, конечно, — ответил молодой редактор.
— Тогда… пожалуйста, обрати внимание на одного человека из моего отряда. Он пишет хорошие стихи и песни.
— Ладно, вот ты сама мне его сейчас и представишь, — кивнул Нюлтянг.
— В смысле? — удивилась Вика.
— Так ведь ты еще должна попозировать нам вместе со всем отрядом, — объяснил Сюрэс. — Мы понимаем, что ты ранена, но все же, народ ждал тебя столько лет…
И Вике пришлось с помощью верной Кизили встать с дивана и упрыгать в лабораторию. При этом она заметила, что нога уже не так и волочится, не бьется о пороги, а уже как-то ступает и кое-что чувствует, кроме боли. Неужели и впрямь помогает подобный способ лечения?
Позировать пришлось долго — и вместе со всем отрядом, и с каждым из ребят в отдельности, и даже за компьютером. Затем Кизили пришлось повторить сцену приема в консоумольцы и снова приколоть Вике значок. Потом она заново вручала деве Войтто ее кровный меч, и той пришлось поцеловать клинок, выдвинув его из ножен ровно наполовину, чего не было в первый раз из-за спешки. Под конец Вика позировала в конюшне — сперва обнимала Луча, потом, чистила, ну а дальше пришлось взобраться в седло и взмахнуть мечом. Словом, оба журналиста извели по целой пленке, и обещали напечатать в своих изданиях все неиспорченные кадры.
В заключение они попросили Вику написать на большом листе что-нибудь для читателей, чтобы можно было сосканировать, и она вывела на всех четырех известных ей языках: "Да здравствует наука!" По глазам Нюлтянга было видно, что этот бесценный для него лист он после оставит себе.
Наконец, Кизили снова отвела Вику на диван. Ощупала через штанину ее коленку и в своей обычной манере выразила бурный восторг. После этого она села на стул и стала показывать пациентке альбом живописи.
Когда альбом закончился, Кизили ушла, и Вика принялась читать оставленный ей номер "Юуркаупунки". Там было несколько интервью с молодыми астрономами и футурологами, статья о возможном инопланетном происхождении богини Ильматар (которая, согласно преданию, свалилась в океан с неба), несколько интересных рассказов и стихотворений, в том числе о деве Войтто. А еще там печатался с продолжением роман самого Нюлтянга. В нем говорилось об отважной девочке, искавшей в космосе пропавшего брата, и по пути спасшей несколько планет. Фрагмент заканчивался тем, что героиня оказалась на планете пиратов. Вика вздохнула с досадой — очень захотелось дочитать до конца, но что поделаешь. Вот ведь какие люди здесь живут — сами вынуждены прятаться под землей, не имеют даже паровозов, а мечтают о временах, когда человек будет спокойно бороздить галактику от края до края.
И только отложив журнал в сторону, она заметила, что уже не полулежит под пледом, а сидит, подогнув ноги под себя, как ни в чем не бывало. А ее левый кулак лежит на той самой коленке — кажется, она даже колотила по ней, болея за героиню романа.
Девочка легко спустила обе ноги на пол, а потом резво вскочила на них. Даже постояла на одной левой. Никакого следа отравления!
— Лапсед, ма олен таза! (Ребята, я здорова!) — радостно выкрикнула она, врываясь в лабораторию.
— А я программу дописал! — воскликнул Лепотауко, будто бы не слыша ее, и только через пару секунд спохватился: — Здорова? Вот это да!
