Дорион умолк и долго думал, как лучше объяснить.

Давай, отец, решим сообща: я станусь сейчас с тобой, буду работать. Ты ведь писал, что здесь нужны переписчики. Если есть у тебя знакомые грамматики и судьи, помоги мне получить у них работу. Я оправдаю твое доверие. Пройдет немного времени, и когда будут у нас деньги, ты позволишь мне совершить задуманное путешествие во имя благородства. Я понимаю, что это будет не скоро.

— Ты разумно решил, сынок. Я рад, что, наконец, мы под одной крышей. Мне доставит большую радость помочь тебе в твоих делах. Уже завтра ты встретишься с нужными тебе людьми.

— Прости, отец, я причинил тебе много огорчений и мог показаться тебе равнодушным сыном и братом: я еще ничего не узнал о сестрах. Скоро ли я их увижу? Ты писал, что они рядом. Может быть, зайдем к ним?

Дальнейший разговор очень огорчил Дориона. Отец ни разу не написал ему о своих бедах, о своем одиночестве, о том, что вовсе нет большой дружной семьи. И вот он узнал о жестокости Клеоники, о равнодушии Аристида. Он был удивлен, когда отец признался, что давно уже не бывал в доме дочерей и почти никогда не разговаривает с Клеоникой. Эпиктета добра к нему, но он боится Андрокла и не ходит к ней. Чем больше Дорион узнавал о жизни отца, тем тяжелее становилось у него на сердце. Только теперь он понял, как был одинок старик, как ему нужен был рядом его единственный сын.

— Знаешь, отец, когда я увидел своих сестер через десять лет после разлуки, уже взрослыми девушками, они показались мне прекрасными. Мне кажется, что тогда невозможно было предположить, что приветливая Клеоника, с доброй улыбкой на лице, может оказаться такой жестокой, расчетливой и, я бы сказал, глупой. Да мы просто не знали ее. Я — потому что жил вдалеке, а ты — потому что всегда был занят, и не так уж часто говорили вы по душам. Теперь я представляю себе, что твои разговоры о благородстве смешили ее еще в детстве. Когда же она стала богатой и независимой, она отбросила все то, что считала ненужным, и стала жить так, как ей хотелось. А главное — как хотелось ее мужу. Я рад, что Эпиктета оказалась другой. Мне кажется, что она тебя понимает, отец, если так отважно защищает тебя, и мужа заставила относиться к тебе с должным почтением.

Встреча с Эпиктетой была радостной pi сердечной. Дорион был счастлив встретить прежнюю Эпиктету, еще более красивую и такую же приветливую и сердечную. Но еще больше его растрогала ее дочь — крошка Эпиктета с темными лучистыми глазами. Малютка так напоминала свою мать в детстве, что Дорион смотрел на нее завороженный. Ему вдруг показалось, что вернулось детство, когда он еще мальчишкой играл с маленькими сестрами. Девочка была весела и приветлива. Дорион подумал, что эта крошка может принести радость Фемистоклу.

— Малышка часто видит деда? — спросил Дорион, усаживая девочку на плечи.

— Каждый день, — ответила Эпиктета и попросила дочурку прочесть несколько строк из Гомера, разученных с дедом.

— Мне кажется, что и вы не очень близки с дедом, сказал Дорион, вспоминая горькие признания отца. — Так хотелось бы изменить это, сделать так, чтобы у нас была большая дружная семья. Мы так устали от своих невзгод и так нуждаемся в сердечных, дружеских отношениях. Наш долг что-то изменить в нашей жизни, Эпиктета. Подумай, как это сделать. А я буду твоим помощником. Я так долго ждал этого дня.

— Знаешь, Дорион, отец и сам немного виноват. Он так много трудится, что не позволяет себе отдохнуть почти никогда. У него было много долгов. Он захотел внести большие деньги на приданое. А ведь можно было и поскромнее. Когда я ему сказала, что не стоит так щедро расшвыривать деньги, доставшиеся с большим трудом, он сказал мне, что это дело чести и иначе не будет. Когда он увидел, что мужья наши усердно считают каждый обол, он словно отстранился. Ему было неприятно это открытие. А тут еще Клеоника подлила масла в огонь. Ты бы не поверил, когда бы узнал, как она расчетлива, даже скупа. Она превосходит своего Аристида. К тому же она чрезмерно сурова к своим служанкам. Теперь у нее три рабыни и за стеной слышны бесконечные упреки и угрозы. Отец это осуждает и не желает ее видеть.

Разговор с Эпиктетой открыл Дориону еще одну достойную черту Фемистокла. Гордость и независимость, прежде придавленные рабством, словно проснулись в нем и расцвели. Он с удивительным достоинством защищал свои взгляды на жизнь. Он ни в чем не уступал и никогда не мирился с несправедливостью. Казалось, какое ему дело до рабынь, принадлежащих Клеонике? А вот он не хотел прощать ей злобного обращения с невольниками. Он, вспоминая те унижения, которые ему пришлось переносить при глупых придирках Миррины, считал, что Клеоника не должна вести себя так скверно, как вела себя вздорная госпожа. Это открытие наполнило сердце Дориона гордостью за своего отца. «Вот в чем выражается истинное благородство», — подумал он. Лучшие умы человечества во все времена проповедовали справедливость в обращении между людьми, терпимость, взаимное уважение, доброту. Вот о чем всегда помнил и помнит Фемистокл, недавний раб. И то, что он не унизился до мелкой мести человечеству за свою трудную жизнь, то, что он питает интерес к каждому человеку, которого встречает на своем пути, уважает его, желает ему добра, — это прекрасно!

— Сегодня я не пойду к Клеонике. И ты ей не говори о моем приезде, — предупредил Дорион. — Я должен разобраться в разноречивых впечатлениях, которые взволновали меня и наполнили мою душу и радостью, и печалью. Одно скажу тебе, Эпиктета: боги пожелали помочь мне поскорее увидеть отца и вовремя прийти к нему с повинной. Я все последние пять лет отдал делам своего господина, а надо было иначе. Рядом с отцом я бы скорее осуществил свое желание — съездить к несчастному Назону. Но, будучи рядом, я бы несколько утешил старость нашего Фемистокла. В сущности, он отдал свою жизнь на то, чтобы сделать своих детей свободными и счастливыми, а для себя не получил и капельки утешения. Я очень виноват перед ним.

Клеоника встретила Дориона неожиданно, во дворе. Она радостно бросилась к нему, но почувствовала, что он холоден и как бы насторожен. Она поняла, что ему известны раздоры в доме отца, и немедля стала защищаться.

— Ты не пожелал видеть меня, Дорион, приехал и не вошел в мой дом. Тебя настроили против меня, осудили, обвинили в злодействе, я все понимаю. Мне прискорбно, что мой любимый брат поверил в разные глупости. А ведь отец их придумал на старости лет просто для развлечения. Пойдем ко мне, Дорион, я все тебе расскажу по справедливости, ты меня поймешь и не осудишь.

Они вошли в богатый и красивый дом Аристида. Стены просторной комнаты для гостей были расписаны искусным художником сценами из «Одиссеи» Гомера. На суфах лежали дорогие ковры, доставленные сюда из Персиды. Афинские амфоры словно переносили в дом богатого афинянина. На мраморном столике стояли золотые и серебряные чаши, украшенные прекрасной чеканкой. Это была отличная работа Аристида, и Клеоника, увидев, как рассматривает Дорион драгоценные сосуды, тут же сообщила ему об этом. Они не успели поговорить, как в дом ворвались мальчишки, сыновья Клеоники. Рабыня водила их к морю, и теперь они вернулись веселые, озорные и непокорные.

Старший, Харитон, стал забавляться, бросая морские камушки в пушистую белую кошку. Младший рассматривал Дориона, стараясь понять — кто же это? Клеоника объяснила детям, что приехал ее родной брат, их дядя, и потому надо вести себя примерно. Она выставила их за дверь, усадила Дориона и стала ему рассказывать о своей семье, об Аристиде, о том, какая она примерная жена и как постоянно угождает мужу.

— Все это похвально, — промолвил Дорион, — но как случилось, что отец не участвует в этой жизни? Он, который способствовал твоей свободе, твоему счастью, — теперь отстранен. Почему? Разве так уж вздорны его притязания? Разве они противоречат добрым намерениям Аристида? Что случилось?

— Старик меня не понимает. Он меня не знает. Он не прав. Пойми меня, Дорион. Детство наше было ужасным, хоть отец всегда говорил, что у соседей дела обстоят намного хуже. С тех пор, как я стала понимать, я должна была с покорностью выполнять все прихоти госпожи Миррины. Еще совсем маленькой, я с рассвета до заката занималась уборкой комнат и сколько ни старалась, я не помню, когда бы госпожа была довольна. Она постоянно говорила мне о моей лени, о том, что я растяпа, неряха, бездельница. Я копила обиду и ненависть в моем сердце. Я сказала себе: настанет день, когда ты станешь свободной, когда выйдешь замуж и муж доставит тебе все для хорошей жизни, тогда ты будешь хозяйкой дома.