А на небольшом плато, где ещё высились остатки башен и стен, свирепый ветер частью сдувал, частью плотно зализывал выпавший снег. И это было хорошо, потому что в руинах города до сих пор обитали полчища скелетов. Драться с ними, барахтаясь в сугробах, было бы совсем не весело, а так удалось худо-бедно очистить развалины.
От надземной части самого форта тоже мало что осталось — что не было разрушено во время осады, над тем потрудились время и непогода.
— А ведь Санкр Тор означает Золотой Холм, — с сожалением проговорила Эарана, озирая унылые островки серых щербатых стен, осыпающиеся башни, ещё не обрушившиеся, но уже выглядевшие так, что соваться под них никто не рисковал, арки… — Красивый город, видимо, был когда-то.
— Кватч тоже неплохо смотрелся, пока был цел, — буркнула Ингрид.
Она была хронически не в духе, подавлена и зла: и в подземелья лезть не хотелось до тошноты, до завязывающихся узлом кишок, и по дороге они до хрипоты спорили с Эараной по поводу всё того же злосчастного портрета, который отважной героине так и не дали ни сжечь, ни разодрать. Шанель и продать его отказалась, и что-то в нём менять отказывалась тоже, а графиня её в этом поддержала. «Вы не понимаете, леди Фросткрег, — отрезала она. — Неважно, как вы выглядите на самом деле. Важно, какой вас представляют». — «Ага, — ехидно отозвалась Ингрид, прикидывая, как бы подобраться к этой мазне с бутылью скипидара, — и после такого портретика меня живьём ни одна собака не признает». — «Ничего подобного, — влезла Шанель. — После моего портрета любой, кто вас увидит вживую, в своём воображении дорисует вам и бледное золото волос, словно заснеженные горы на закате, и глаза как небо над горами. Никто не скажет, что видел мародёршу Алебарду. Все будут восхищаться могучей северной красавицей Ингрид Фросткрег». Об этом Ингрид и спорила с Эараной, когда на это оставались силы и время. О том, надо ли приукрашивать героев. «Дурища нордская, — привычно уже обозвала её эльфийка. — Легенды не плесень, сами собой не заводятся, их нужно правильно сформировать. Вот Шанель уже написала такой портрет, где ты выглядишь как надо». — «Кому надо?» — мрачно спросила Ингрид. — «Тебе, бестолочи, в первую очередь. Детям твоим будущим, внукам. Тамриэлю. Мальчикам-девочкам, которые будут век-другой спустя слушать песни и сказки о благородной, могучей и прекрасной леди Фросткрег, закрывавшей Врата Обливиона. Ты должна быть в них такой, чтобы тебе хотелось подражать, быть на тебя похожими…» — «Чтобы выросли книжными рыцарями вроде Мазоги, что ли?» — «Да уж лучше такими, чем мечтающими о карьере в Тёмном Братстве». На это возразить было нечего, но Ингрид всё равно не нравилось, что из неё хотят сделать какую-то насквозь фальшивую куклу, да ещё кого-то из богов норовят в отцы приписать.
Тем временем под укрытием сохранившихся стен Клинки устроили лагерь, а Баурус уговаривал Маглира остаться и проследить за тем, чтобы никто к лагерю этому не подобрался незамеченным, потому что на парочку сопляков надежды мало. Хотелось бы, сказал редгард, выбравшись из подземелий, застать на месте и лошадей, и припасы, и самих зелёных рекрутов тоже. А если уважаемый лесной эльф думает, будто в нетопленых подземельях будет теплее, чем здесь, наверху, то он сильно ошибается.
— Там хоть ветра не будет, — проворчал Маглир, но видно было, что не так уж он вниз и рвётся. В Санкр Торе он, если что, побывал: Санкр Тор — это ведь древний разрушенный город, а не именно подземелья форта, так что можно будет смело рассказывать о поездке туда (если Клинки разрешат, понятно). Долю в добыче, если она вдруг найдётся, Ингрид ему в любом случае обещала. И кстати, она тоже полагала, что за лошадьми и прочим добром он присмотрит лучше слишком молодых Клинков.
Словом, за доспехами шли Ингрид, Эарана и Мазога при поддержке Бауруса и двоих его братьев по ордену. Как именно Баурус выбирал, кто идёт и кто остаётся, Ингрид не спрашивала — его дело. Она развернула тщательно скопированный Эараной план подземелий, и они долго разглядывали его так и этак, прикидывая, откуда лучше начать и где удобнее будет пройти к гробнице Реманов. Разумеется, если проходы не обрушены и не завалены битым камнем.
— А Исмира попросить о покровительстве? — с нервным смешком спросила Эарана, когда Ингрид с натугой провернула ключ в то ли промёрзшем, то ли проржавевшем замке и потянула на себя тяжёлую дверь.
— Совнгард ждёт, — буркнула Ингрид. — Могу замолвить словечко перед Шором.
— Идиотка, — прошипела Эарана, — кто такими словами бросается перед тем, как в руины лезть?
— Обе заткнулись! — рявкнул Баурус. Он старался держать лицо, но видно было, что нервничает и он. — Нашли время и место…
Время и место в самом деле не годились для ссор в команде — прямо у входа лежал чей-то скелет: то ли бедолага трёх шагов не дошёл до двери, то ли едва успел войти, как был убит. Ингрид оглянулась по сторонам. Ей редко приходилось бывать в заброшенных фортах, но раз пять-шесть Паслён водил свою команду по подземельям, давным-давно оставленным солдатами Легиона. Подземный Санкр Тор напоминал все виденные до него — за одним исключением. В тех, просто заброшенных, либо было темно, как у редгарда в… ухе, либо красновато-золотыми пятнами на стены и пол ложился пляшущий свет факелов и костров, поскольку ни бандиты, ни гоблины в темноте сидеть не любили. Санкр Тор освещался похуже, чем айлейдские руины, однако довольно неплохо для подземелий. Вот только свет там был, как и от айлейдских кристаллов, мёртвый и холодный. От ледяного сияния магических факелов и магического же огня в широких чашах совсем не тёплые помещения ощущались как совершенно промороженные.
Так что туманное привидение, явившееся приветствовать незваных гостей ледяными стрелами, было удивительно к месту. Нестройно, но дружно лязгнули катаны, выхваченные из ножен. Эарана презрительно фыркнула: «Боги, что за идиоты? Это призрак!» — и любезно отозвалась на заклинания привратника огненным шаром. Привидение сипло зашипело и стекло на пол кучкой истлевшей одежды и лужицей эктоплазмы.
— Ну, — сказала эльфийка, откровенно рисуясь, — с почином.
Привидений было немало, и туманных, и попроще, но большую часть мёртвой стражи составляли скелеты в форменных шлемах и с одинаковыми древними катанами. Против них Эарана воевать не рвалась, легко доверив их истребление бойцам — Ингрид, надавав себе мысленных оплеух, засунула своё дурное настроение куда подальше и велела магичке поберечь силы, поскольку зачарованное оружие имелось только у неё самой да у Мазоги, а Клинки, включая Бауруса, против призраков были бесполезны-беззащитны.
Так они и продвигались по залам и коридорам, освещённым зеленоватым неживым огнём: Эарана жгла огненными шарами привидений, остальные крушили костяков. Один из них, рассыпавшись по полу, неожиданно засветился всё тем же зеленоватым призрачным светом, свет сгустился в фигуру, облачённую в форму Клинков, и прежде чем Эарана приложила его огненным шаром, призрак заговорил:
— Приветствую вас, друзья. Счастлив видеть, что наш орден жив.
— Кто ты? — подозрительно спросил Баурус. Он покосился было на Ингрид, но та помалкивала, решив, что древний Клинок скорее доверится Клинку ещё живущему, чем какой-то посторонней бабе.
Так и вышло.
— Моё имя Риелус, — ответил призрак. — Я погиб здесь много лет назад, а моя душа была заперта Подземным Королём. Теперь вы освободили меня. Могу я спросить, что привело вас сюда?
— Нам нужны доспехи Тайбера Септима, — чуть помедлив, ответил Баурус. — Мы понимаем, что не следовало бы тревожить покой мёртвых, но кровь Талоса может спасти множество живых.
Риелус качнул головой.
— Вам не пройти в гробницу Реманов, — сказал он. — Дыхание Подземного Короля убьёт всякого, кто попытается преодолеть магический барьер, а мне не снять его одному. Но если вы освободите моих братьев по ордену, вчетвером у нас, возможно, хватит на это сил.
