Слова, слова, слова… Много слов. От духоты уже начинало ломить в висках, но Гуннар молча стоял и внимательно слушал кузена и будущего… тестя? Свёкра? Двое детишек с не по-детски серьёзными и важными лицами, на удивление терпеливо стоявшие всё это время по правую руку короля, вышли вперёд, распорядитель почтительно подал им мраморную доску с вделанным в неё письменным прибором, и детишки с сосредоточенным видом вцепились в края этой доски. Особенно напряжённой выглядела девочка, у неё даже волосёнки на лбу слиплись под символической, почти из золотой проволоки сплетённой маленькой короной. Кто-то положил на доску два пергаментных свитка с текстом мирного договора. Сердце Гуннара замерло, когда Аксель взял перо с золочёным наконечником и поставил свою подпись на обоих. Следом подписал и Теодорих. Вот и всё, назад пути нет. Собственно, его не было уже тогда, когда король Нордланда дал слово прислать в Виссант своего сына и племянника, но теперь Гуннар особенно ясно понял: домой он не вернётся. Никогда.

***

Когда сквозь голубоватый лёд безразличных глаз прорвалась лютая тоска, Дамиан испытал приступ лёгкого раздражения: этому молодому варвару дали шанс прожить жизнь куда более интересную и комфортную, чем та, которая была бы суждена самому младшему сыну полудикого северного князя. Он же смотрит на пергамент, подписанный его кузеном, так, словно на его глазах подписывается его смертный приговор. Раздражение, разумеется, привычным усилием воли было загнано в глубины души, где много всякого подобного копилось почти без шансов когда-либо вырваться наружу. «В конце концов, — сказал себе Дамиан, — а чего ты ждал от человека, знающего твою страну только по россказням мошенников-ютов да по впечатлениям от долгой, изматывающей дороги? Покажи ему настоящий Виссант, особенно тот, что доступен особам королевской крови. Роскошь любят далеко не все, но уж комфорт способны оценить даже безмозглые создания вроде насекомых, греющихся на утреннем солнце. А если северянин действительно любит читать, дворцовая библиотека должна просто сразить его своим богатством выбора — вряд ли в замке его дядюшки было так уж много книг».

Он перевёл взгляд на племянников, которые с важным и сосредоточенным видом держали переносной пюпитр. Рановато было шестилетним детям, по мнению младшего принца, участвовать в подобных церемониях; но с другой стороны, Маркел с самого детства будет знать, что власть — штука утомительная и доставляющая куда больше забот и проблем, чем удовольствия. Сам Дамиан с того же раннего детства не завидовал, а сочувствовал старшему брату, которому придётся рано или поздно сесть в старинное кресло, несмотря на все усилия прислуги, подточенное жучками, и возложить на свою голову тяжеленную в самом прямом смысле бархатную шапку, расшитую таким количеством драгоценных камней, что в самый чёрный день на неё одну можно было бы купить хлеба на весь Виссант. Ох, Трёхликий, пошли крепкого здоровья отцу и дай долгой жизни Юстиниану, а сам Дамиан охотно останется помощником брату — но не более того. Глупый северянин даже не понимает, насколько проще жить супругом-заложником, который ни за что не отвечает и с которого никто ничего, вот совершенно ничего не требует! Правда, скорее всего, привыкнув в своём Нордланде к жизни, полной опасностей и лишений, он быстро заскучает, но при дворе имеется множество способов бороться со скукой. Посмотрим, что подойдёт ему более всего прочего.

Но торопиться, навязывая своё общество, разумеется, не следует. Пусть будущий супруг осмотрится немного, пусть отдохнёт после церемонии и торжественного обеда. Обед… Дамиан нахмурился. Северные варвары за столом, накрытым по требованиям виссантского этикета — это будет бесплатное развлечение для целой своры придворных. Как же он раньше об этом не подумал? И если принц Аксель в скором времени вернётся в свой Нордланд и для него вся эта морока с церемониями и застольями останется только неприятным воспоминанием, то супруга ненаследного принца Дамиана ещё очень долгое время будут изысканно травить за его неумение обращаться с вилками. Можно будет и даже, скорее всего, придётся хорошенько припугнуть дюжину самых наглых, обвинив их в оскорблении кесаря и членов его семьи, но втихомолку смеяться над неотёсанным нордладцем будут ещё долго после того, как он выучит порядок использования столовых приборов. Если он ещё захочет их учить…

Не удержавшись, Дамиан потёр лоб, покрывшийся за время стояния возле отцовского кресла липкой испариной. Благо, церемония завершилась, и присутствующие начали расходиться, так что некому было обращать внимание на озабоченный вид младшего принца. Кроме невестки, разумеется: разве женщины что-то упустят в чужом настроении?

— Тебе плохо, Мин?

Это от сына Иоланты пошло — «дядя Тин» и «дядя Мин». Мальчишке уже девятый, а не два года, но Тин и Мин прилипло накрепко, даже король так порой звал своих сыновей.

— Я тут подумал про обед, — обречённо проговорил Дамиан. — Как будем спасать наших северных соседей от осмеяния?

***

Серебро, хрусталь, кружевные скатерти… Не праздничный стол, а заморозком прихваченный. Гуннар с аппетитом поел утром в своих покоях, но после долгого утомительного стояния в душном переполненном зале изысканная столовая вызывала лишь очередной приступ раздражения, а яства на словно бы заснеженных столах — тошноту. Нет, наверное, всё это было вкусно… ну, почти всё, вот только никакого желания участвовать в совместной с гадючьим клубком трапезе Гуннар не испытывал. И отказаться нельзя — прямое оскорбление хозяев, которым то ли не доверяешь, подозревая в попытке отравить, то ли просто брезгуешь разделить с ними хлеб и вино.

Их с Акселем ещё и разлучили, усадив наследного принца Нордланда по правую руку от виссантского короля, между Теодорихом и его женой, а самого Гуннара — по левую, так что его соседкой слева оказалась супруга принца Юстиниана. Она улыбнулась Гуннару, слегка коснулась его рукава и проговорила по-южному певуче:

— Это грубое нарушение этикета, мой принц, но позвольте мне поухаживать за вами?

— Благодарю, — холодновато отозвался Гуннар, — но вам не стоит утруждаться, госпожа моя. По словам моей матушки, я уже в год сам неплохо управлялся с ложкой.

Он аккуратно собрал на одну из своих тарелок целый ряд блистающих серебром столовых приборов и отставил её в сторонку, оставив себе единственную вилку, показавшуюся ему удобнее прочих, а рядом с нею выложил на стол, вытащив из ножен, охотничий нож, с которым впору было на кабана идти.

С нижних столов, где сидели придворные, на него и вообще на королевский стол уставились во все глаза. Гуннар ухмыльнулся и демонстративно потрогал большим пальцем хищное кривое лезвие. Он обвёл «птичник», как обозвал про себя это сборище бездельников и дармоедов, тяжёлым взглядом, продолжая поигрывать тяжёлым ножом. Кто-то из стражи, хмурясь, двинулся было к столу — как же, вооружённый варвар рядом с кесарем! — но Теодорих сделал движение рукой, словно отгоняя назойливое насекомое, и гвардеец с мрачным видом подчинился.

— Вряд ли вам понадобится подобный прибор, тан Гуннар, — неожиданно мягко проговорил виссантский король. — При моём дворе не подают к столу целые туши. Это удовольствие для охотничьих домиков, в любом из которых вас с радостью примут в любое время.

— Благодарю за позволение охотиться, ваше величество, — Гуннар чуть склонил голову. — И если вы говорите, что нож за вашим столом не требуется, кто я такой, чтобы в этом сомневаться?

Он не глядя, привычным движением, вбросил нож обратно в ножны, сам же смотрел при этом вниз, высматривая ехидные улыбочки на лицах придворных. Улыбочек видно не было: кажется, представление «дикий и злобный северный громила с огромным ножом» вполне удалось. Даже, похоже, чересчур: в глазах иных дамочек загорелся боязливый, но при этом хищный интерес. Вот ведь, Предвечные прости, суʼчки течные! Своих мужиков мало, что ли? Хотя… если их мужики ложатся друг с другом, жёнам, видимо, только и остаётся, что облизываться на дикарей.