— Мне нечего особо рассказывать, — растерянно сказала она, чувствуя, как горят уже не только щёки, но и уши, на её счастье, скрытые волосами. — Мы просто живём. Растим рожь и капусту, пасём овец…
— Несмотря на виверн, огров, орков, бандитов и волков, — закончил за неё Меллер. — Катриона, я отлучусь на четверть часа, если позволите, а потом сразу уйдём. Вы поте’рпите ещё четверть часа? — Она кивнула, и Меллер обратился к Марчу: — Сир Гедеон, я вас оставлю со своей супругой, но если попробуете задурить ей голову в вашем излюбленном стиле…
— Наймёте Ночных? — рассмеялся тот.
— Нет. Просто и незатейливо набью вам морду, как и полагается неотёсанному торгашу.
— Кто ещё кому набьёт, — задорно отозвался Марч. — Сира Катриона, звезда моя, это правда? Про огров и виверн?
Забалтывать он умел не хуже Меллера. Катриона и сама не поняла, как выложила ему прошлогоднюю историю с разбуженной посреди зимы виверной.
— Потрясающе! — восхищённо сказал он. — Я украду у вас этот эпизод, можно?
— Украдёте? — не поняла она.
— Это же ваша история, а мне очень хочется использовать её в своём романе. Можно? Приукрашу, конечно, слегка так… Будет это огромная, старая, опытная, смертельно опасная тварь, а не птенец этого лета.
— И огромную, старую, опытную, сумели убить без потерь со своей стороны несколько егерей с луками и пьяная чародейка? — не поверила Катриона. — Так не бывает.
Марч рассмеялся, ловко ухватил её руку и поцеловал пальцы.
— Сира Катриона, — сказал он, глядя на неё со странной смесью восхищения и снисходительности, — да кому же захочется читать о том, что «бывает»? Читают всегда либо о невероятных подвигах, либо о невероятной же любви. А скучные рассказы про скучную обыденность — кому они нужны? Серой обыденности нам всем в жизни с лихвой хватает.
В общем, никуда она не пошла. Осталась на дурацком «творческом вечере», потому что Марчу было интересно знать о Волчьей Пуще и о Вязах всё: что за люди там живут… выживают, что за звери водятся, случалось ли ей самой отбиваться от орков и бандитов… не ей лично, а её людям, конечно… что’, даже ей самой разок пришлось?! Она просто обязана и об этом рассказать во всех подробностях!
— Я смотрелась полной дурой, да? — спросила она Меллера, когда они — хорошо уже так за полночь — возвращались в дом его дяди. — Деревенщина неотёсанная вытаращила глаза, разинула рот и двух слов связать не может?
— Да нет, — вздохнул консорт, — с Марчем вы очень даже бойко болтали… прошу прощения, оживлённо беседовали. Пожалуйста, Катриона, осторожнее с ним, — попросил он, чуть помолчав. — Я понимаю, вам льстит такой интерес со стороны известной личности и просто умного, привлекательного, обаятельного мужчины. Но для Марча живые люди — это куколки в его настольном театре, с которыми он разыгрывает придуманные им пьесы. Понимаете? Он словно бы обрывает мухам крылья и смотрит, как они смешно бегают по столу. Над тем, что им больно, он просто не задумывается, этакий великовозрастный ребёнок. Я не ревную и не завидую, — неожиданно горячо заверил Меллер. — Я хочу, чтобы вы поняли: ему не интересна Катриона из Вязов сама по себе. Ему интересна маленькая дикарка, с которой он напишет героиню своей очередной популярной книги.
— Вам я даже так не интересна, — огрызнулась Катриона, у которой до сих пор горел на шее поцелуй, ухваченный Марчем украдкой на прощание. Украдкой, но так страстно, что как бы багровый след не остался. Да уж, это вам не консорт, которого исключительно чувство долга вынуждает целовать навязанную супругу.
— Так я же не писатель, — отозвался Меллер с неловким смешком. — Я торгаш из старинной почтенной семьи, где превыше всего ценится строгое исполнение принятых на себя обязательств. А у сира Гедеона ответственности ни на грош. Всё-таки младший сын сеньоров, годами в своём имении не бывающих.
— Как это? — недоверчиво спросила Катриона. Она вон на неполный месяц уехала, и то душа не на месте, хотя Аларике с Лидией в самом деле можно было бы Вязы и на год-другой доверить.
— Да очень просто. Можно же купить дом в Горючем Камне и жить там на деньги, которые управляющий присылает из Старых Шахт. А сир Гедеон даже в этих деньгах не нуждается, его книги очень неплохо продаются.
Они оба замолчали. Карета мягко покачивалась, зачарованные кристаллы по углам и посередине гладкого белого потолка — или как это в каретах правильно называется? — подрагивали, заставляя синеватые тени заполошно метаться. За маленьким оконцем проплывали уличные фонари и целые гирлянды разноцветных огоньков, которыми город украсился к празднику. Интересно, очень дорого стоят такие фонарики? Купить бы дюжину и развешивать к Солнцевороту и Равноденствиям. Там свечи внутри или просто масло и фитиль в нём?
— Поймите, — опять заговорил Меллер, — я не хочу, чтобы вам было больно. Гедеон Марч — не сир Роланд, сын вашего сюзерена и просто человек, которого с детства учили отвечать за тех, кто ему доверился. Ему нечего было вам дать — он ничего от вас и не требовал, как сир Генрих никогда не притронется к сире Клементине. А Марч не просто разденет понравившуюся ему игрушку. Он её выпотрошит и страшно разочаруется: ну вот, опять обыкновенная вата, а то и вовсе шерстяные очёсы или даже старые тряпки. Выкинет и пойдёт дальше искать что-нибудь новенькое.
— Вы мой консорт, и не вам указывать, с кем мне спать, — не удержавшись, Катриона прямо-таки с наслаждением припомнила Меллеру его собственные слова. Не то чтобы она всерьёз собиралось изменить ему с первым встречным, но вот то, как он забегал, когда появился какой-никакой соперник, доставляло ей злорадное удовольствие.
А он вздохнул ещё тяжелее и безнадёжно сказал:
— Лучше бы я вам в самом деле привёз молоденького хорошенького барда вместо старого кота. Или такого же актёра второго плана — вот уж кто достоверно изобразил бы и пылкую страсть, и жгучий неподдельный интерес к вам.
— То есть, по-вашему, сир Гедеон притворяется?
— Нет, — признал Меллер. — В том-то и беда, что нет. Он вас ещё не выпотрошил, и ему действительно любопытно, что у вас внутри.
— Да уж точно не шерстяные очёсы, — буркнула Катриона, и дальше оба ехали молча.
***
На праздничную службу они с утра сходили в небольшую, скромную с виду, холодновато-чинную часовню Сот тут же в предместье. То есть, старший Меллер спросил, не желает ли Катриона посетить храм Девяти на главной площади Озёрного, но Катриона представила себе тамошнюю толчею, заранее ужаснулась и заверила, что её устроит любая часовня. Ну, кроме Бледной Госпожи, понятно, и они пошли в часовню Сот.
В общем, ей даже понравилось. Народу тоже хватало, но белые строгие стены без всяких украшений создавали ощущение света, простора и чистоты, а благовоний Трижды Мудрейшая в своих храмах, оказывается, не терпела, требуя ясной головы и от служителей, и от прихожан. Жрец Сот тоже был холодноват и чересчур, на взгляд Катрионы, рассудочен для праздничной проповеди, зато краток и деловит. «Если госпожа Елена построит-таки в волчьей Пуще часовню Трижды Мудрейшей, — подумала Катриона, — я тоже буду молиться там. А храмовую десятину кто будет собирать? По-прежнему матушка Саманта? То есть, матушка-ключница, конечно, но из её храма? На то пошло’, служители Сот гораздо лучше должны считать, чем жрицы Канн…»
А после службы и очень плотного даже по здешним меркам обеда они все отправились гулять по городу. Погода стояла словно специально к празднику — лёгкий морозец, свежий снежок, по-зимнему бледное, но чистое небо… Народу только очень уж много. Никакая охрана не спасала от толкотни, потому что у других богатых и важных господ тоже имелась своя охрана, но гуляки попроще, уже начавшие отмечать Солнцеворот, не больно-то с этой охраной считались. Могли и отпихнуть с дороги, и начать что-то громко говорить, размахивая руками, точно мельничными крыльями, а из-за каждого пустяка начинать свару, а то и драку… в праздничный-то день?
