Катриона протянула ему письмо, он в сомнении глянул на неё, но раз она сама отдавала ему в руки листок с дядиным посланием, сир Ламберт его прочёл.
— Это что? — в изумлённом негодовании спросил он. — Письмо от заботливого родственника? Где хоть для приличия вопрос, как вы тут? Чем вам помочь? Я не про утешения говорю, он не жрец, чтобы уметь утешать, но где кошелёк хоть с десятком монет — после похорон-то?
— Может быть, у него самого с деньгами неважно? — справедливости ради предположила Катриона. Хотя сир Георг, между прочим, даром что не был ей роднёй ни в каком колене, заплатил за неё Марене пятьдесят три марки и даже расписки не взял, что бы он там ни говорил про нотариуса и про то, что больше ни в чьи слова не верит. «Вернёшь, когда сумеешь, — проворчал он, и Катрионе в голову не пришло обижаться на это „ты“. — Можешь частями возвращать…»
— И поэтому он, будучи сам в стеснённых обстоятельствах, берётся устраивать вашу жизнь? — хмыкнул сир Ламберт. — Знаете, сира Катриона, напишите-ка вы дорогому дядюшке, что вам нужен не просто супруг, а консорт, потому что вы уже принесли вассальную клятву моему брату. Посмотрим, что он на это ответит. А вообще, я напомню Георгу, что он собирался подыскать вам чьего-нибудь младшего сына хоть из само’й Волчьей Пущи, хоть из соседских владений. Парня, который наши дикие и глухие места, — тут он подпустил яду в голос, — знает и готов их защищать, а не тянуть с вас денежки на шёлковые подштанники.
— Сира Аделаида говорила, что они с матерью Самантой написали главе Храма в Озёрном просьбу сократить для меня срок траура хотя бы до полугода, — вздохнула Катриона. — Но пока ответа нет.
— Я попрошу свою жену узнать, что там с этим письмом, — пообещал сир Ламберт. — У неё каких только связей нет. Не удивлюсь, если она и с секретарём верховного жреца знакома.
Катриона кивнула, глядя, как отсветы камина мечутся по стенам пустой и стылой, редко посещавшейся столовой.
— Я уже временами готова Вязы отдать в приданое, а сама сесть за пяльцы, — с кривенькой вымученной улыбкой сказала она. — Так тихо и пусто здесь наверху. Когда гостей нет, я ем на кухне, и до того хочется иногда сказать: «Лидия, постели мне на лавке у печки, не хочу в свою комнату». Жалею порой, что Марена с матушкой уехали. Хоть ругались бы, да всё живые люди, а не… тени по углам. — Она невоспитанно вытерла рукавом набежавшие слёзы и пробормотала: — Простите, мало у вас своих забот.
Он неловко помялся, кажется, хотел обнять, но не решился: в комнате никого, она девица, а он ей не родственник — репутация же, будь она неладна! Это на глазах у дюжины свидетелей ещё сошло бы, но на людях Катриона слёзы лить себе не позволяла, а обниматься наедине… ещё господин Каттен, кошак рыжий, приревнует и притравит обоих слегка.
Одно из платьев Катриона отдала Лидии. То, что было понаряднее, такого тёмно-вишнёвого цвета с вышивкой из ниток, надёрганных из самой ткани — его сира Мелисса наверняка носила уже в самом конце траура по деду, когда и яркое-светлое надеть ещё неловко, но и чёрное-серое пора потихоньку менять на что-нибудь цветное. Платье было всё из того же сукна (ни шёлковых, ни бархатных среди присланных вообще не было, а может быть, и не носила сира Мелисса в трауре ни шёлка, ни бархата) и вполне годилось для праздников или поездок в часовню. И сидело на управительнице гораздо лучше, чем на её сеньоре, в плечах уж точно не жало, длинновато только было. А на Катриону всё надо было перешивать, перешивать и перешивать, потому что у сиры Мелиссы фигура была нормальная женская, без широких плеч и длинных рук. Что ж, будет чем заняться, когда погода испортится и лишний раз из крепости не захочется нос высовывать.
Вернее, одно-то платье Катриона велела себе сшить, и вот прямо срочно, из двух почти одинаковых, отпоров нижние части обоих. Из той юбки, что была чуть посветлее, она заново скроила верхнюю часть по своим меркам, а оба лифа с рукавами отдала служанкам за работу — пусть сами думают, куда и как лучше использовать тонкое, мягкое, хоть на рубашки для младенцев пускай, сукно. Так что к празднику Равноденствия было у неё совсем не нарядное, но очень приличное платье.
Матушка Саманта в Вязы не приезжала: далеко, дорога плохая, тряская, то пыльно, то грязно — не в её годы по всему баронству колесить, так она говорила. Провести благодарственную службу и принять дары полей и огородов для храма приехала её помощница, совсем ещё молоденькая жрица явно из городских бесприданниц. Она с опасливо-брезгливым недоумением озиралась по сторонам и наверняка в душе гадала, за что боги были к ней так жестоки, когда она получила назначение в эту дыру. У Марены было точно такое же лицо, когда она в первый раз разглядывала башню из потемневшего от времени и непогоды дерева и окруживший село частокол. Лес её пугал, сельчане, слишком бойкие и говорливые, раздражали, а дриад, нелюдь безбожную, она, будь её воля, вообще не пустила бы в ворота, не то что в крепость (впрочем, в крепость их как раз было палкой не загнать), и очень обижалась, что Вальтер её не слушал. Матушка Клара с тем же праведным гневом смотрела на стайку лесных лучниц, чирикавших у накрытых к празднику столов — они всегда за неделю до Равноденствия присылали всяческой дичи, а за это потом объедались пирогами, причём больше любили с капустой и с яблоками. Дичи им, видимо, в лесу хватало выше головы.
— А эти что здесь делают? — возмутилась жрица, прожигая гневным взором штаны, туго обтягивающие мосластые зады, и луки за спиной.
— Они наши соседи, мать Клара, — вздохнула Катриона. — Уж какие есть. Если мы с ними рассоримся, они устроят нам целый ворох неприятностей. Проще трижды в год угощать их пирогами, чем оставаться без скотины. Не беспокойтесь, они не пьют вина, никого первыми не трогают и не насмехаются над нашей верой. Разделят с нами благодарственную трапезу, потанцуют и вернутся в свой лес.
Ещё, если будут в добром расположении духа, благословят сады. А после этого уведут с собой на денёк-другой нескольких мужиков, обычно уже женатых и с детьми — это они без всяких браслетов как-то чуяли. Нюхом, что ли, по-звериному. А где-нибудь этак после Высокого Солнца у ворот вполне может найтись мальчишка-полукровка с мешочком серебра на шее. Обычно у дриад рождаются девочки, но бывает, что и мальчишки появляются на свет, совершенно лесным девам не нужные.
Ничего этого Катриона новой жрице говорить не стала. Пусть сначала привыкнет хотя бы к тому, что в Вязах на праздниках неизменно бывают дриады, и ничего с этим не поделаешь. Матушку Саманту надо будет, пожалуй, попросить, чтобы объяснила помощнице, что здесь не Озёрный и даже не Рыжая Грива. Чёрный Лес рядом, а за ним начинается Хмурый хребет, за которым лежит Лес Вечный.
— Лет пятнадцать или около того назад, — не удержавшись, всё-таки сказала Катриона, — банда изгнанников из Вечного Леса перешла Хмурый и пряталась в здешних краях. Убивали, жгли и разоряли всё, до чего могли дотянуться. Нас спасло только соседство с дриадами. Не то чтобы они за нас стали заступаться, но эльфы-изгнанники побоялись вообще рядом с ними появляться. Дриады очень не любят эльфов, вы знаете?
Жрица глуповато приоткрыла рот.
— А… разве они не один народ?
Катриона помотала головой.
— В Вечном Лесу есть и дриады, и нимфы, и ещё много кто, но для эльфов они лишь самую малость повыше нас, короткоухих уродцев. И дриады, и нимфы, и прочие прекрасно это знают, так что за пределами Вечного Леса эльфам к ним в урочища лучше не соваться. Мать Клара, очень вас прошу, не требуйте, чтобы дриад выгнали отсюда. Просто вообще не смотрите на них, будто их здесь нет. Мне зимой, может быть, придётся просить у Первой, чтобы она отправила лучниц поохотиться на волков или выследить медведя-шатуна. Я не хочу с ними ссориться.
— Ну, хорошо, — покривившись, согласилась жрица. — И всё равно мне это не нравится.
— Мне тоже, — вздохнула Катриона.
Народ тем временем, ожидая начала службы, собрался в тесноватом внутреннем дворе, где поставили переносной алтарь со статуэтками Девяти, снятыми с их постаментов в крошечной часовенке при крепости. Опоздавшие скромно пристраивались позади, только дети норовили проползти под ногами взрослых в первый ряд — кое-кому даже удавалось. День стоял ясный и тихий, солнце прощально грело, играло бликами на глянцевых яблочных боках, блестело в кружках и мисках, заставляло масляно лосниться груды пирогов, скакало зайчиками в выставленных бутылях, облизывало поджаристые корочки на кусках оленины и целиком запечённых перепёлках. Лето было неплохим, грех жаловаться. Если бы не смерть Вальтера, Катриона бы порадовалась тому, как богато нынче удалось накрыть столы. То есть, она в самом деле порадовалась, но как-то так… без души, просто умом понимая, что с таким урожаем удастся без особых проблем пережить зиму. Лишь бы только та не была слишком суровой или чересчур снежной.
