Она вытащила наушник и та-а-аким холодным взглядом меня окинула. Язык мой сразу онемел, разбух. Хорошо хоть, что изо рта не вывалился.. А она продолжала вопросительно на меня смотреть, вскинув тонкую бровку.

– Я это, с сестрой щас вас видел там…

Она молчала.

– Ну, вы прыгали красиво… И на месте крутились… И белая и черная… Все вы, да?

Она коротко кивнула.

– Это, я че хотел-то…– я тупо почесал затылок. Как обезьяна, блин!

– Быстрее говорите, – голос ее тоже оказался ледяным. – Следующая станция – моя.

– Дайте автограф. И номер, может, свой? – в глазах че-то потемнело, и я пошатнулся.

Она перевела взгляд с меня на стоявшую за спиной Дашку, а потом на ее кролика в балетной пачке.

– У тебя все получится,– нежно сказала она мелкой и улыбнулась так, что я поплыл.

Поезд остановился. Она вышла.

***

– Смотри, че Светка посоветовала. Фильм какой-то дофига психологический, – объяснил Серега.

На экране его компьютера застыла Натали Портман – ее я еще по «Звездным войнам» помню – в белой балетной пачке. Серега снял с паузы. Она плясала на репетиции, наверное. Станки вокруг, куча балерунов.

– Выруби, а. Это фигня какая-то. Я вот месяц назад с Дашкой на «Лебединое озеро» ходил. Они вообще не так двигаются. У этой, в фильме, руки как деревянные. И ноги слишком толстые. И талия не такая.

– Ты че у нас, эксперт? – друг удивленно на меня уставился.

А я тупо смотрел на экран. Дебильная идея, грызущая уже несколько недель, снова заставила прятать глаза от Сереги и стыдливо морщиться. Но глядя на эту недобалерину на экране, я понял, как скучал по девушке, которую видел только раз. Чушь собачья. Не бывает так.

***

– Ма-а-а-ам, дай денег, а? – я смотрел на ковер на полу, не поднимая головы.

– И на что еще, м? Диплом на носу, а ты только и знаешь, вместе с Серегой деньги просаживать!

– На цветы мне надо. Для девушки, – с трудом прошептал я. – Я на работу устроился. К Лехиному отцу, в СТО помогать ему буду. Последний раз денег дай, а?

– Сём, вот это новость! – мама расцвела. – Конечно, конечно, – она сунула мне тысячу. – Беги!

***

Я стоял, как дурак, с этими цветами. Дашка сказала, что класс у балерин заканчивается часов в двенадцать. А они все не выходили и не выходили. До самого вечера там сидеть что ли собрались?

Хотел уже свалить, но тут бабка из окна рукой махнула. Значит, выходят. Хорошая бабка, подсказала мне, где ждать можно мою лебедиху. Хотя с какого перепуга это мою? От таких мыслей внутри горячо-горячо стало, и я закусил губу. Кажется, в первый раз в жизни мне чего-то хотелось так до одури сильно. Ни машину уже больше не хочу, как у Сереги, ни хату, ни работу нормальную. Хочу только вот так вот, хотя бы про себя, называть лебедиху моей.

Первыми вышли парни, и тут я чуток обалдел. В обычной одежде они не казались такими смешными. Покруче наших купчинский качков выглядели. А потом поплыли девушки… Ничем они не отличались от лебедей на сцене. Вообще ничем. Тонкие. Грациозные. Я, кстати, только понял, что значит «грация».

Я уже загуглил, как зовут лебедиху. Она оказалась крутой, танцевала почти все главные партии, поэтому инфы о ней было навалом.

– Снежанна! – позвал я.

И снова такой холод в глазах, что аж не по себе стало. Она подошла и коротко кивнула. Опять ничего не говорит!

– Это вам. – Я сунул букет ей в руки.

– Спасибо, но не стоит. Могу быть чем-то полезна?

Она не помнила меня. Я для нее не существовал. И че-то паршиво как-то стало, прям и злиться и плакать хотелось одновременно.

– Ну, че ты ломаешься! – я вскрикнул, как обиженный пацан. – Цветы-то хоть возьми, ну!

– Слышишь, мальчик, – она шагнула ближе и прошипела, – Общаться с людьми сначала научись, а потом вылезай из пещеры.

И странно было. Ни гнева, ни раздражения. Я не вызвал у нее никаких эмоций.

***

– Се-е-е-е-емочка! Спасибо! – заверещала мелкая.

С первой зарплаты купил билеты на «Ромео и Джульетту». Да уж, цены щас такие, что быть культурным человеком дофига недешево.

– А там ведь Снежана Александрова опять в солистках? – Дашка хитренько прищурилась и заграбастала билеты в свою шкатулочку. Там она всякие вырезки о балеринах хранила.

– Да откуда я знаю, кто там и че там.

Пытался сказать так, как будто мне пофигу, но мелкая сразу меня спалила. Она прикрыла дверь и пальчиком подозвала к себе:

– А ты ходил уже к ней на репетицию, Сём? Получилось что?

– Да послала она меня, Дашка. – Я присел на край кровати и затылком слегка стукнулся о стену. – Буду из зала на нее смотреть. Не для меня такие девушки. Точнее, я вообще не такой, каких она привыкла видеть.

– Спокойно! Ты ведь только первый шаг сделал. А кто его знает, сколько их всего надо таких. Мы ее вместе подкараулим. Я бумажечку красивую возьму, а ты типа сестренку привел автограф попросить. В этом же нет ничего стыдного. А там ты, может, и номер возьмешь, Сём.

Я потянул мелкую к себе и чмокнул ее в макушку, пахнущую жвачкой. Стало как-то легче от того, что она все поняла.

– Сёмочка, – Дашка в глаза прям уставилась. Снова че-то задумала, – А правда же, что балет – это красиво?

– Ну, – согласился я.

– А не хочешь попробовать..? У нас набирают группу для взрослых. Я маме ничего не скажу.

Мелкая вообще сбрендила. Чего я, объявление что ли не видел? Но, чтобы я и на балет?! Ха. Представляю, как будет ржать Серега, если узнает.

– Сёмочка, а ты сутулишься еще постоянно. И худой очень… Я ж не настаиваю, Сёмочка, ты подумай просто. Там у нас все такими красивенькими становятся…

***

Полтора года я ходил к ее репетиционной, полтора года я таскал театральной бабульке цветы. Обычно по два букета сразу. Один – Снежане, а другой – самой бабульке, за то, что умудрялась цветы эти втюхивать. От меня не брала, гордая.

Как-то незаметно для себя самого, я стал выше и крепче. Мама все понять не может, что со мной произошло. А Дашка молчит, ни разу не проболталась. И гордится она мной очень, я это по глазам ее вижу. Сейчас даже часто остаемся вместе репетировать, я ей с поддержками помогаю. Мелкая меня теперь балетным зовет, вот как.

Поначалу тяжело до ужаса было, орал как бешенный. Растяжки эти меня из себя выводили. Ноги постоянно дрожали, а спина-то как ныла, я прям пару раз даже проревелся в подушку. Но постепенно как-то справился, само все получаться стало. Просто мне хотелось доказать ей, что я могу быть таким же. Пусть не крутым, пусть не совсем балетным. Но таким, на которого можно посмотреть, с которым поговорить можно.

А тут на днях меня бабулька любимая огорошила. Говорит, забирают красу твою в Большой. Последнее «Озеро» завтра танцует и все…

Билеты я купил втридорога, за то теперь на второй ряд. Чуть ближе к ней. Я даже немножечко посмеивался над собой прежним. Позапрошлогодним. Тогда глаза с трудом открывал, а теперь смотрю вот, знаю каждый следующий жест, каждую позицию и движение. И от этого хорошо внутри и больно. Хорошо от того, что я как будто сам выше себя стал. А больно от того, что бессмысленно вышло все, зазря, получается.

Последнее действие. Занавес. Мы с Дашкой пошли караулить на улицу. Хоть и лето на дворе, а все равно замерзли чутка. У мелкой зубы стучали, но она все равно героически шептала: «Ничего, Сёмочка, ничего. Дождемся ее, ты только не расстраивайся, пожалуйста». Вот ведь. Чувствовала, что мне выть хочется.

Через три часа двери, наконец, открылись и повалили балетные. А потом и она вышла. Застыла, глядя на меня. Да уж, я бы давно на ее месте заявление накатал. А она все терпит. Друзья ее тоже остановились. Они постоянно надо мной ржут, я знаю.

– Снежана! – Я быстро пошел к ней, на ходу расстегивая ремень на брюках. Такого удивления на ее лице я никогда не видел. А друзья ее попросту ошалели.