– Пойдёмте в дом, наконец, – пригласила Роза всех и открыла дверь.

Чтобы то ни было, это было чудом. Узкий коридор, каким я его запомнил, исчез тоже. Исчезли комнаты, и кухня. Перед нами открылась огромная зала со сверкающими люстрами, начищенными до блеска полами, столиками в углах с закусками и вином, банкетками и стульями. В углу играл небольшой оркестр, принаряженный в белоснежные костюмы, а по центру зала кружились несколько пар. В одной из этих мелькнувших перед нами пар я узнал Николая и его жемчужину. Она была в фиолетовом платье, замысловатая причёска украшена жемчужной нитью. Её открытые плечи сверкали холодом мрамора. Николай был в светло-сером костюме с бабочкой, так же украшенной жемчужиной. Чуть поодаль сидели незнакомые персонажи; они разговаривали, пили вино, смеялись и, как мне показалось, были всем вполне довольны. Почти в углу, подле столика с фруктами сидела янтарная госпожа со своим мужем. Увидев нашу четвёрку, они вежливо поприветствовали нас кивком и продолжили свою беседу.

– Что здесь происходит? – спросил я у Розы и перевёл взгляд на новых знакомых. Изумрудная госпожа была уже в красном платье, её причёску украшала бриллиантовая диадема, а на шее сверкало ожерелье. Горбун был в чёрном костюме, и он ему невероятно шёл.

– Он устроил бал по случаю твоего просветления. Он так делает всегда, – громко ответила Роза, так как из-за музыки было очень плохо слышно друг друга.

– Просветления? – переспросил я и, наконец, обратил внимание на себя. Я оказался в чёрном с искринкой костюме, который сидел на мне безупречно, от чего я пришёл в полный восторг и почувствовал себя более уверено. Мои длинные волосы были собраны в хвост и зализаны. С такой причёской я себя никогда ещё не видел.

– Я думала, ты спросишь, кто такой – Он? – ответила Роза вопросом на вопрос, когда я, наконец, перестал себя рассматривать.

– Он тот, с кем ты заключила договор? – предположил я, уже прекрасно зная ответ.

– Да, – кивком подтвердила Роза моё предположение. – И ты с ним скоро встретишься. – Она распахнула чёрный веер и многозначительно посмотрела на меня.

– Тогда нам надо торопиться. Ты, надеюсь, оставила мне хотя бы один танец?

– Безусловно.

Мне было так хорошо, так легко здесь, что думать о моём уходе отсюда, тем более, о разговоре с Ним, совсем не хотелось. Пусть эти последние мгновения растянутся до предела, до той самой точки, когда моё пребывание здесь станет невыносимым для меня самого по любой из возможных или невозможных причин, что могут оглушить безысходностью всякого отчаявшегося. Но только не сейчас. Сейчас я был счастлив, и эта ошеломляющая очищающая красота рядом и вокруг, принадлежала мне. Я словно рождался заново. Я знал, что это было создано для меня, для нас.

Роза захлопнула веер и положила свою руку в мою. Мы вдвоём прошли в центр круга.

17 апреля 2012 года.

Ровно в девять утра я услышал поворот ключа в замке. Еле открыв глаза, я пошёл в коридор.

– Милый, ты не спишь?

– Кристина, а ты почему так рано? – я зевнул и упёрся плечом в косяк, наблюдая за тем, как она раздевается.

– Меня отпустили пораньше.

– С чего бы это?

– Вот, унеси на кухню, – она протянула мне пакет с продуктами. Кристина всегда после дежурства первым делом заходила в магазин, чтобы купить вкусненького. Ей казалось почему-то, что я плохо питался. – Надо поговорить.

Вот и испорчено утро. Как я не люблю эти два слова, они напрягают до боли в суставах.

– О чём?

– Сейчас всё узнаешь.

Она разделась и прошла со мной на кухню. Я разгрузил пакет, а она присела за стол, устало сложила руки и положила на них голову, не отводя от меня взгляда.

– Так что случилось?

– Я думаю, что ничего страшного.

– Крис, ты можешь изъясняться понятнее.

Я выкинул пакет в ведро и уселся рядом с нею.

– Костя, а почему у нас пахнет вином?

– Заезжал Андрей, забрал неправильно распечатанный текст, – соврал я. – У него пакет порвался, бутылка вылетела и разбилась.

– А что ты сам не мог текст отвезти? Ты же сегодня поедешь в театр?

– Это допрос?

– Нет.

Она поджала губы и попыталась улыбнуться. Ну откуда у женщин такое чутьё? Я понял сразу, что она не поверила, но так как я не пью, и это она знала наверняка, моё враньё в эту секунду было для неё если не убедительным, то вполне сносным, чтобы принять его на веру.

– Так о чём ты хотела поговорить?

– Костя, ты станешь отцом, – выпалила она и уставилась, ожидая ответного впечатления на такое сообщение.

А что делать и как себя вести, я не представлял. Наверное, надо было обрадоваться, но мне эта новость не показалась такой уж прекрасной. Нет, я люблю детей, но на расстоянии и только ради того, чтобы напитаться этой чистой энергией. Люблю поиграть, пошалить, покидаться зимой снежками, пособирать конструктор, но быть отцом это совсем другое. Я начал лихорадочно перебирать всевозможные реакции: радость, восторг, изумление, ступор… Вот ступор подходил сейчас больше всего, потому что к своим почти тридцати пяти годам я всё ещё оказался не готовым услышать подобное. Мимо меня прошли подростковые залёты девиц, когда об этом не думает ни девчонка, ни парень; здесь мне повезло. Став старше, я старался связываться с теми дамами, которые сами следили за этим, и помогал лишь деньгами. Я даже не знаю точно возможно ли от меня забеременеть? От меня ли этот ребёнок? Этого я озвучивать, конечно, не стал.

– И что ты будешь с этим делать?

Лицо Кристины мгновенно покрылось пятнами. Она сильно прикусила нижнюю губу, словно собралась искусать её до крови. Я смотрел и молчал. Она резко встала.

–Если тебя эта новость не радует и вся предстоящая возня с младенцем напрягает, я просто уйду и не буду тебе мешать жить в своё удовольствие.

– Подожди, я не то сказал, – я схватил её за руку и потянул, чтобы она снова присела. – Ты будешь рожать?

– Вообще-то мне не пятнадцать, а двадцать пять. Ты не пьёшь, ни куришь, я абсолютно здорова. Нет, я не собираюсь делать аборт, ссылаясь на мифическую фразу «надо пожить для себя». Я не понимаю, что это значит. Либо я живу для тебя и ребёнка, либо меня с тобой не будет вовсе. Какая радость в одиночестве?

– Подожди, – я попытался остановить её, – я ведь не сказал, что не хочу этого. Просто…

– Что?

– Ну, я не думал, что это произойдёт со мной.

– Как это?

– Не знаю… – я замялся.

– Ты думаешь, что я его нагуляла? – она чётко произнесла каждое слово и уставилась на меня своими глазищами полными слёз. От такого предположения мужчины, которого женщина любит, эту женщину может занести, как на резком повороте.

– Нет, что ты, просто я никогда не проверялся. Никто до тебя не беременел, я и предположил, что не могу…

– Как видишь, очень даже можешь, – Кристина утёрла слезу и отвела взгляд. – Если ты не готов, я не пойму этого, но и путаться под твоими ногами не собираюсь. Уйду к матери или сестре.

– Да что ж это такое, я ещё ничего не сказал, уже ультиматум.

– Да, ультиматум, – подтвердила она и поднялась. – Если «да», мы идём и снова расписываемся, если «нет», то я виснуть на тебе не собираюсь, уйду и можешь продолжать наслаждаться жизнью. Моему ребёнку нужен отец, а не заброда по выходным.

Я впервые увидел её такой. Она всегда была мягкой, нежной, лёгкой, весёлой, хоть и утомляла иногда этим. Мне нравилось, что она не спорила со мной, не считая проклятущего шоколадного цвета и разбитой машины, во многом прислушивалась, соглашалась, и это было очень удобно. Похоже, теперь эта удобность резко уходила на второй план.

– А срок? – вдруг выпалил я, словно это что-то меняло.

– Шесть недель.

Она успокоилась и присела. Моя же внезапная нервозность пошла против моей воли, странной зигзагообразной волной, обрушивая ограждения совершенного мира лёгкими толчками новых звучаний и впечатлений. Они сверкали хрустальной пылью и издавали невероятные звуки приближающегося перерождения, переустройства.