— Погоди, — зашептал он. — Может, это не Эйдис. Не забывай, датчане нас всё ещё ищут.

Сердце вдруг тяжело застучало. Простор, что только что вызывал восхищение, стал внезапно опасным, и укрыться негде.

— Вернись назад, под скалу, — шёпотом сказал Маркос. — А я обойду вокруг, может, что и увижу.

Я опять заползла под нависший камень и припала к земле, напряжённая, готовая бежать, хотя понятия не имела, куда.

Маркос, пробиравшийся вдоль скалы, не успел даже скрыться из вида, когда раздался женский голос.

— Маркос, Изабела, gerðu svo vel. Идите есть, вы, наверное, проголодались.

Маркос выглянул из-за скалы.

— Это та женщина, что вчера ночью забрала сестёр на замёрзшую реку.

Я как будто бы погрузилась в тёплую ванну от облегчения. Выбравшись из убежища, я увидела высокую женщину, присевшую у костра, разведённого на плоской каменной плите. Над огнём женщина поворачивала прут с несколькими нанизанными рыбками, поджаренная корочка потемнела и лопалась над огнём.

— Идите сюда, согрейтесь. Я Хейдрун, подруга Эйдис и Валдис, знаю их с того дня, как они обрели жизнь в утробе матери.

Мы с Маркосом подобрались поближе к огню, потирая застывшие руки. От нагревающейся влажной одежды повалил пар.

— Где Эйдис? — спросила я.

— Тут, недалеко. Поешьте сначала, а после я отведу вас к ней.

Мы позавтракали жареной рыбой, такой свежей, будто её выловили из озера минуту назад. Хейдрун ела свою рыбу медленно и аккуратно, и улыбалась, глядя, как торопимся мы с Маркосом, обжигая пальцы и рты. Я не представляла, что можно так дико проголодаться, и ни разу не пробовала ничего вкуснее.

Но я вдруг опять оказалась в Синтре, на нашей кухне, ела жареные сардины, слышала, как колотят в дверь, и, сжимаясь от страха, ожидала, когда она распахнётся, отцу свяжут руки и потащат из дома. Что он ел этим утром? Жив ли он? Я теряю драгоценное время.

— Эйдис обещала мне показать, где водятся белые соколы. Ты не знаешь, далеко ли это отсюда?

Я понимала, что даже спрашивать об этом сейчас — жестоко и бессердечно. Бедная женщина скорбит о своей сестре. И какое я право имею задавать вопросы про птиц, когда она в таком горе. Но я вынуждена настаивать. Я не знала, как ещё я могу их найти.

— Нет, это недалеко. Ты увидишь.

Мы напились воды из ручейков, вытекающих из замёрзшей реки. Лёд походил на кожу тысячелетней старухи, покрытый дюжинами разломов и трещин.

Когда мы утолили жажду, Хейдрун легко взобралась на ледяную плиту и протянула мне тёплую руку, помогая подняться за ней.

Глядя, как легко она движется, я не могла представить, что там так скользко, и свалилась бы, если бы Хейдрун не поддержала. Маркос тоже залез на лёд, и тут же едва не поехал вниз.

Хейдрун взяла нас обоих за руки и повела по застывшей реке. Как только мы отдалились от берега, где от талой воды было влажно и скользко, по более шершавому и твёрдому льду стало легче ступать, не боясь поскользнуться.

Нас окутывал поднимающийся ото льда холод, дыхание зависало в воздухе белыми облачками. И хотя мне очень хотелось смотреть вверх, на возвышающиеся над нами огромные обледеневшие горы, в те моменты, когда поднимала глаза, я либо спотыкалась о торчащие куски льда, либо поскальзывалась и попадала в трещины.

Чем дальше мы шли, тем больше делались эти трещины, и наконец, они стали такими широкими, что мог бы провалиться взрослый мужчина, и такими глубокими, что по их ледяным стенам уже не подняться наверх. Идёшь по полосе твёрдого льда — и вдруг оказываешься окружённой с трёх сторон глубокими трещинами, через которые не перешагнуть. Но Хейдрун, похоже, умела выбирать путь сквозь этот лабиринт расщелин, как будто шла по невидимой никому другому тропинке.

Наконец, мы остановились, достигнув места, где река резко сворачивала в сторону. Перед нами было овальное отверстие во льду, напоминающее вход в пещеру, и довольно большое, так что можно войти.

— Идём, — позвала нас Хейдрун. — Эйдис там, внутри.

За последнее время я столько времени провела в пещере, что больше никогда не пожелаю туда войти. Даже от одного её вида горло сжимал приступ паники, ужас снова оказаться внутри горы. Стоять там одной, в темноте, зная, что выход завален, и мне не выбраться, и, наконец, выдохнуть облегчённо при виде крошечного огонька — одинокой звезды, указавшей мне, что просвет ещё есть.

А после взбираться вверх и вверх, и пережить тот отчаянный момент, когда понимаешь, что тебе никогда не добраться. Судорожно ощупываешь поверхность стен, стараясь найти углубление, выступающий камень, хоть самый маленький, лишь бы удалось зацепиться, и боишься тянуться чересчур далеко, чтобы не соскользнуть и не полететь вниз, не остаться лежать на дне, искалеченной, но, возможно, ещё живой.

Я заметила, что Маркос глядит на меня, и поняла, что ужас, который я испытывала при виде ледяной пещеры, отражается на лице.

— Ты можешь и не ходить внутрь, — сказал он. — Я найду Эйдис и приведу наружу, к тебе.

— Если хочешь найти белых соколов, ты должна идти внутрь, — мягко возразила Хейдрун. — Это единственный путь.

Она отвернулась, как будто ждала, что я пойду следом, наклонила голову и вошла внутрь пещеры.

— Ты не должна, — прошептал мне Маркос.

Но я понимала, что надо идти. Борясь с желанием развернуться и броситься прочь, я тоже нырнула в пещеру. Она оказалась совсем не похожей на первую — неглубокая, изнутри почти овальная, как яйцо.

Я думала, там будет темно, но меня заливал голубоватый радужный свет, ярче сотни зажжённых ламп. Казалось, лучи солнца, проходя сквозь лёд, собираются в этой пещере. Стоило чуть повернуть голову — стены пещеры начинали сверкать всеми цветами радуги, какие только появлялись на небе.

— Эйдис здесь, — сказала мне Хейдрун.

Звук её голоса заставил меня вздрогнуть — я чуть не забыла, что нахожусь в пещере. Она звала меня за собой, я должна что-то видеть. Вдоль задней стены пещеры тянулся низкий и длинный ледяной уступ. На нём, держась за руки, лежали Эйдис и Валдис.

Потом я заметила ещё кое-что — маленькую белую кость, которую я подобрала в лесу во Франции. Кольца больше нет, а косточку сжимают переплетённые пальцы сестёр. Так мёртвый любовник может держать в руках розу, так христианин сжимает распятие.

Лед медленно заползает на тела Эйдис и Валдис, покрывает их единственную пару ног, руки и головы. Волосы уже совсем вмёрзли в лёд. Совсем скоро он охватит и всё остальное.

— Эйдис умерла, — выдохнула я. — А я думала, она шла сюда, чтобы высвободить дух сестры. Я думала, она сделает это — и тогда будет свободна.

— Она свободна, — ответила Хейдрун. — Они обе теперь свободны. Смотри.

Их лица больше не укрыты вуалями, и я вижу, что сёстры потрясающе прекрасны, и похожи как две одинаковые жемчужины. Глаза у обеих открыты, и они синие как океан, и в них я вижу детский восторг.

— Но я думала, Эйдис останется жить. Я не знала, что она шла сюда умирать. А сама она знала? Понимала, куда ты её вела?

— Она знала, что пришла сюда для того, чтобы обрести жизнь, — сказала мне Хейдрун.

— Но она не жива! — крикнула я. — Она умерла. Провести столько лет в пещере, в цепях, суметь, наконец, найти выход, и вот... теперь... так не честно!

Я развернулась и, не разбирая дороги, бросилась из пещеры, скользя и спотыкаясь на льду, ударилась плечом о край лаза, но от злости и горя даже не заметила боли.

Маркос оставался снаружи, хотя, должно быть, слышал всё, происходившее между нами. Он схватил меня за руку, стараясь удержать от скольжения назад, на реку изо льда.

— Постой, нужно, чтобы Хейдрун провела нас обратно, не то, в конце концов, мы провалимся в одну из тех трещин.

— Мне всё равно, — крикнула я, но, всё-таки остановилась.

Предупреждения Маркоса, оказалось достаточно, но я не могла смотреть на Хейдрун, когда та появилась из пещеры.

Маркос смущённо переминался с ноги на ногу.

— Полагаю, нам следовало догадаться. Бедные женщины. Вряд ли вам вообще удалось бы их разделить, не угробив при этом Эйдис.