— Это единственное, что может помочь.

— И его дух возвратится в тело, как только оно исцелится?

Голова Валдис резко оборачивается к нему.

— Эйдис лжёт тебе, Ари. Ей известно, что я не вернусь в то тело. У неё нет ни сил, ни знаний заставить меня вернуться. И зачем мне туда? Все мы знаем, чего ради Эйдис старается загнать меня в тело — в тот же час она попытается меня уничтожить. У неё это вряд ли получится, но я и не намерен давать ей пробовать. Разве ты не понял, глупый мальчишка, что зазря рисковал своей жизнью? Всё, что ты сделал, бесполезно. Ты, и вправду, подумал, что женщина может со мной совладать? Не она подняла меня из мёртвых. И никто не смеет мной командовать.

Ари вскакивает на ноги, отшатывается от Валдис, защищаясь поднимает перед лицом руки, как будто каждое слово этого издевательского голоса превращается в удар молота.

— Уходи! — кричу я ему. — Уходи отсюда сейчас же!

Ари оборачивается ко мне, на лице — маска страха и боли.

— Я не могу... Не знаю, что делать... Я не могу оставить тебя одну с ним. Случившееся — моя вина. Надо было дать ему умереть на дороге. Или оставить его плавать в море. Мне жаль... мне так жаль.

— Ари, ты должен мне верить. Всё образуется. Но теперь — уходи отсюда, дай мне поработать.

— Да, уходи, Ари, уходи, — издевается голос. — А когда вернёшься — увидишь, что я подчинил её. С её губ ты услышишь мой голос. Вот увидишь, маленький Ари. Ты увидишь, сколько ты сделал зла, какой кошмар выпустил на свободу, и ничто этого не остановит. Мой дух с каждым днём становится всё сильнее, и скоро выплеснется на эту землю, как река расплавленной лавы. Поразмысли над этим, маленький Ари. О тех, кого я уничтожу. Как думаешь, с кого мне начать? Твоя мать, твои сёстры?

— Уходи, Ари, — кричу я. — Ты должен мне доверять.

Он бежит, карабкается вверх по камням, так поспешно выбирается наружу через расщелину, что в проход осыпается град камней. Но его провожает издевательский смех.

Я ворошу угли в очаге, добавляю несколько лепёшек сухого навоза из кучи. В следующие три дня мне понадобится устойчивый жар — череп и плоть должны высохнуть прежде, чем я сотру их в порошок. Хотя я настроена закончить всё поскорее, в таком деле торопиться нельзя.

Меня беспокоит, что, если женщина скончалась прошлой весной, на голове может быть слишком мало плоти. Я осторожно разворачиваю края мешка. К черепу до сих пор цепляются длинные седые волосы. Голова воняет, сочится гниющей слизью, но плоти на ней осталось достаточно, я смогу приготовит нужное снадобье.

— Прости мне, матушка, что тревожу покой. Прости мне матушка, что беру твою кость. Прости мне, матушка, что краду твою плоть. Я беру у мёртвой, чтобы возвратить к смерти того, кого не следовало вызывать к жизни.

Я как можно почтительнее опускаю голову в глиняный горшок, накрываю толстым слоем сена, выдранного из моей постели, а потом ставлю близко к пылающим углям, чтобы огонь прогревал горшок и превращал в мумию его содержимое. Голова должна высохнуть, но не сгореть.

С губ сестры срывается визгливый смех.

— Эйдис, Эйдис, ты зря тратишь время.

Он привыкает к губам сестры, голос делается сильнее и громче. Её язык движется как его собственный. В её горле вибрирует его омерзительное дыхание. Но на искалеченный труп Фаннара наступали мои ноги, своё отражение я видела в обезумевших глазах Ари, когда ковыляла к нему. Чудовищная тень нависла над порогами сотен домов. Крики рвут моё сердце в горящие клочья. Ледяное молчание ещё ужаснее.

Я заставляю себя справиться с этими образами, гоню их из головы. Если хоть раз я позволю страху охватить себя — и он овладеет мной, как бурное море заливает землю. Я не поддамся страху. Я сильная. Должна быть сильной.

Теперь эта тварь молчит. Пытается прочесть мои мысли. Я чувствую, как его дух бродит вокруг меня, ищет способ войти, старается угадать, что я собираюсь сделать. Но он не смеет входить в меня, пока ещё нет. Боится, что если войдёт, я узнаю его имя и воспользуюсь им. Мы оба ждём своего часа, единственный шанс для каждого — одолеть другого, и шанс этот только один.

Отвратительный пар поднимается из глиняного горшка, закручивается в спираль и поднимается под потолок пещеры. Старуха, чьи щёки ввалились от голода, губы иссохли от старости, зависает в этом паре над собственной головой. Она глядит на меня сквозь дым, удивлённая, даже испуганная, словно я тень на стене в её детстве.

— Тебе нечего здесь бояться, матушка. Ты ведь первая, первая, призванная на дор-дум, совет мёртвых.

— Матушка, матушка, ты последняя, — издевается хриплый голос. — Ты немощна и стара. И воображаешь, что можешь овладеть мной? Матушка, матушка, ты вернёшься со мной в могилу? Я буду этому рад. Я медленно сдеру кожу с твоей иссохшей старой спины, медленно, будто чищу сливу, а ты будешь страдать от этого каждую минуту, вот только за гробом нет времени. Время проходит, а мучение остаётся.

Старуха в ужасе разевает рот.

— Мы не позволим ему войти в твою могилу, матушка, — говорю я ей. — Идут другие, ты не будешь одна.

— Но они не поспеют вовремя, Эйдис, Эйдис. Гора волнуется. Озеро ей отвечает.

Драугр поднимает голову Валдис, дует через мёртвые губы. Отвратительное дуновение разрывает призрак старухи, разбивает седую тень на сотни осколков и они, кружась струйками пара, поднимаются вверх, в темноту.

Одна старая женщина не может против него устоять. Я сжимаю железный обруч на своей талии, проклиная его и тех, кто меня приковал. Я не могу дотянуться, вырваться из пещеры и привести сюда мёртвых. Я могу только звать ту девушку, и если она не придёт скорее...

Озеро отвечает, как и сказала Хейдрун. Вода становится горячее, тепло струится в воздухе и по камням под моими ногами. С каждым днём пар над озером становится гуще. Из воды выпрыгивают пузыри, как будто там, внизу, наконец проснулось огромное чудище, которого мы так боялись. Скоро вода закипит. Я понимаю, что тогда случится со мной, прикованной к этой пещере, где не уйти от обжигающего пара.

Мой дед часто рассказывал нам об озере, где плавал мальчишкой. Вода была такой тёплой, что купаться можно было, даже когда землю вокруг толстым слоем покрывал снег. Берега того озера были очень крутые, а посередине, как говорили, оно такое глубокое, что никто не мог добраться до дна, и то, что тонуло — никогда больше не возвращалось. Рассказывали, то озеро достигало такой глубины, что его можно видеть из самого ада, и, глядя на его синеву, представить, что это небо.

Однажды мой дед и его друзья купались голыми, как обычно, ныряли и догоняли друг друга в воде, как тюлени. Он выбрался на берег, чтобы обсохнуть и стал пинать телячий пузырь, который служил мячом.

Все мальчишки тоже вылезли и присоединились к игре, все кроме одного, который заплыл дальше, чем остальные. Он уже был почти у берега, когда вдруг начал кричать и биться в воде. Друзья смеялись, думали, он их разыгрывает, но потом увидели, что лицо и руки у него красные и блестят.

Мой дед подбежал к берегу и собирался нырнуть, чтобы спасти друга, но один из товарищей успел схватить его и оттащил назад. Видя, какие густые облака пара поднялись над водой, дед нагнулся и дотронулся до неё пальцем. И тут же с криком боли отдёрнул руку. Вода стала обжигающе горячей. Его друг сварился живьём.

Но это было только начало, предупреждение о том, что падёт на них. Из гор Хекла, Хердабрайд и Тролладинга изверглись огонь и камни. Со склонов вниз, в долины, потекли огромные потоки красной расплавленной лавы, дым и горячий пепел вырывались в воздух и отравляли землю, люди и животные задыхались.

Я знаю об этом. Я видела огромные кучи костей погибших на тех опустевших землях.

Моя семья выжила. Но в день, когда вода закипела, дед сжёг кожу на пальце так глубоко, что тот почернел, высох и до самой его смерти оставался бесполезным. И каждый раз, глядя на него, дед снова чувствовал, как боль опаляет и тело, и сердце.