Начальник станции, пожилой мужчина с пышными черными усами, выслушав деда, попросил поставить клетку на стол и долго с любопытством рассматривал редкого зверька. Он смотрел сперва с одной стороны, потом перешел на другую и кончил тем, что приблизил лицо к самой клетке. Тут соболь, которому не понравился шедший от пышных усов запах табака, беспокойно метнулся в сторону, и начальник испуганно отпрянул от клетки.

— Ишь ты, какой шустрый!.. — озадаченно промолвил он и, переведя взгляд на деда, спросил: — Какой же ловкач его поймал?

— Вот он, ловкач! — кивнул дед Филипп на Яшу.

Начальник долго недоверчиво смотрел на охотника, потом засуетился:

— Да вы садитесь, товарищи, садитесь! До поезда еще целых полчаса. А как он прибудет, я уж что-нибудь устрою.

Но Яша не сел, а, взяв клетку, вышел на перрон, чтобы соболь не успел согреться в теплом кабинете.

Скоро вдали, на вечернем небе, вспыхнула зеленая звездочка семафора, и поезд с грохотом подлетел к станции. Начальник вышел из кабинета и, поманив за собой Яшу, побежал куда-то в хвост состава. Тут им навстречу попался человек в черной шинели, с кожаной сумкой. Начальник объяснил ему, в чем дело, и человек в шинели, немного подумав, сказал:

— Придется в багажный…

И они все пошли к багажному вагону.

Здесь Яша устроился как нельзя лучше: соболь был оставлен в холодном, загроможденном ящиками вагоне, а в маленьком купе кладовщика, где жарко топилась чугунная печка, нашлась свободная верхняя полка, и Яша, разостлав свою доху, расположился совсем как дома.

За обледенелым окном звякнул колокол. Застучали, заговорили колеса вагона. Поезд, набирая скорость, помчался по снежному полю, озаренному восходящей луной.

В этом же поезде, только в пассажирском вагоне, ехал Вася Павлов. Долог и извилист был путь этого четырнадцатилетнего мальчика из родной Белоруссии в неведомую Сибирь.

Шесть лет назад Вася жил с отцом и матерью в маленькой деревушке Клинцы, что стояла на самом берегу речки Ольшанки. Васе казалось, что такого чудесного местечка нет во всем мире. В самом деле, разве водилось хоть в одной речке столько рыбы, сколько в Ольшанке? Разве можно было найти в другом месте таких крупных раков, как у мельничной плотины? А лес! Конечно, такого темного, дремучего леса, где встречались даже медведи, не было больше нигде.

И колхоз, в котором работали Васины родители, тоже был знаменитый. Не зря называли его «Ударник». На колхозной пасеке было столько ульев, что им, наверно, не знал счета даже сам пчеловод Павел Петрович Синицын. От каждого улья колхозники получали за лето по нескольку килограммов меду.

И потому люди шутя говорили, что в колхозе «Ударник» от пасеки до деревни течет медовая река.

Павел Петрович Синицын был самый уважаемый в округе человек. Его приглашали даже в Москву, в Кремль, и старый пчеловод вернулся оттуда с большой наградой — орденом Ленина.

Вася немного побаивался пчел, потому что они больно жалили. Но это. не мешало ему часто бывать на пасеке и помогать Павлу Петровичу в работе. В конце концов дело это Васе понравилось, и он решил, что когда вырастет, то обязательно станет помощником пчеловода. Мальчик поделился своим замыслом с отцом. Отец ничего не имел против, но сказал, что сперва нужно окончить школу.

И Вася прилежно учился, так как хотел знать не меньше, чем Павел Петрович.

Но однажды, когда Вася сидел у пчеловода и усердно орудовал деревянной ложкой в миске с медом, мимо пасеки вдруг проскакал всадник и прокричал короткое страшное слово:

— Война!

Мальчик побежал в деревню. Там уже все знали о нападении немецких фашистов, и колхоз напоминал большой, гневно шумящий улей.

В этот же день отец Васи ушел на фронт, на защиту Родины. Мальчик расстался с ним за деревней и долго со слезами на глазах смотрел, как оседала на колосья ржи пыль, поднятая умчавшимся автомобилем…

Больше Вася отца не видел. Лишь через много месяцев стало известно, что он не вышел живым из неравного боя с фашистскими танками.

Вскоре после начала войны над колхозом «Ударник» появился фашистский самолет. Летчик, сделав несколько заходов, обстрелял из пулемета деревню. И когда он улетел, Васина мать осталась лежать на подоконнике, изрешеченная пулями…

Осиротевшего мальчика взяли с собой колхозники, эвакуировавшиеся в глубь страны. А с одной станции, где собралось много таких же, как Вася, бездомных детей, ребят направили в приволжский городок. Там их поместили в детский дом.

Детей хорошо кормили и одевали, с ними ласково обращались, учили грамоте. Но Вася, так рано увидевший много горя, очень долго не мог прийти в себя. Он был скучен, задумчив, редко улыбался. По ночам он вдруг вскакивал с постели и, бледный от страха, с криком бросался куда-нибудь в угол, словно стараясь спрятаться от невидимого врага…

Воспитательницы старались сделать так, чтобы мальчик забыл обо всем страшном, чтобы он почувствовал себя в новой обстановке как дома. И это им в конце концов удалось. Вася повеселел, стал спокойнее спать. Его все более начали интересовать и игры, и учеба, и работа.

Детский дом, в котором жил Вася, трудно было бы назвать образцовым. Его открыли наспех во время войны, и потому здесь не хватало еще очень многого. А самое главное, приходилось ютиться в тесном, случайном помещении.

— Скоро нас переведут в другое место, — говорили воспитательницы. — Поедем далеко-далеко, в Сибирь. Там сейчас новые дома для нас строят.

Ребята с нетерпением ждали переселения. Они с большим интересом расспрашивали воспитательниц о Сибири: ведь в этом суровом крае было так много интересного!

И вот поезд мчал Васю Павлова в этот далекий край. Мелькали по сторонам поля, перелески, города, деревни.

Вася почти не отходил от обледенелого окна вагона, с любопытством смотря в прогретый дыханием пятачок. Только теперь мальчик стал понимать, как велика его родная земля: уже несколько суток несется поезд вперед, а до конца пути все еще далеко.

— Когда же будет Сибирь? — спросил он у воспитательниц.

— Мы уже давно едем по Сибири, — ответили ему.

Вася недоверчиво покачал головой и снова прильнул к окну. То, что он видел, так плохо вязалось с его представлением об этом крае! Вокруг такой же лес, как и возле деревни Клинцы, только разве чуточку потемнее. В стороне показалось село — самое обычное русское село, с большими домами, с торчащими над крышами шестами антенн…

Вскоре поезд стал замедлять ход и остановился.

Вася решил не терять времени даром. Как можно было упустить такой удобный случай поближе познакомиться с незнакомой ему стороной!

Накинув на плечи пальто, мальчик, стараясь не попадаться на глаза воспитательницам, выскользнул из вагона. Он перебежал через пути и остановился на краю занесенного снегом перрона.

Маленький станционный поселок тонул в высоком, густом лесу. Было морозно, и деревья, опушенные инеем, казались сотканными из кисеи.

«Это, наверно, и есть тайга, — подумал Вася, любуясь сверкающими на солнце льдистыми блестками изморози. — Не такая уж она дремучая, как о ней рассказывали».

В это время на другом конце перрона показался одетый в длинную доху подросток. Он важно нес в руках проволочную клетку, в которой метался гибкий темный зверек. И при каждом движении зверька казалось, что мех его вспыхивает серебристыми искрами.

— Соболь! — громко сказал кто-то из пассажиров.

Вася читал в книжке об этом редком зверьке, но видеть соболя ему не приходилось. И потому мальчик опрометью бросился вслед за несущим клетку коренастым подростком.

Он догнал его за углом какого-то ларька и, робко тронув за рукав дохи, спросил:

— Правда, что это соболь?

Паренек повернул к Васе веснушчатое, загрубевшее от непогоды лицо и с видом превосходства ответил:

— Ну конечно.

— А где ты его взял? — заинтересовался Вася.

Подросток снисходительно усмехнулся и пояснил: