Наконец промчались запоздалые гусиные косяки. Среди оголенных деревьев зашумел пронизывающий ветер, в воздухе замелькала снежная крупа. На озере появились забереги; волны обламывали их с краев, и тонкие льдинки подолгу колыхались на воде, тускло поблескивая под угасающим солнцем.

По реке прошли последние пароходы. Никита Семенович начал снимать бакены и, занятый этой работой, не заметил, как пролетело время. Однажды ночью на скованную морозами землю выпал снег и больше уже не растаял. Наступила долгая сибирская зима.

Лебеди перебрались к устью впадающей в озеро речки. Это место, где постоянно бурлила на подводных камнях вода, никогда не замерзало, и старик подивился чутью птиц. Как они могли узнать, не бывая здесь зимой, что полынья в устье не затягивается льдом даже в самые лютые морозы?

Зима в этом году начиналась на редкость суровая. Не прошло и месяца с тех пор, как выпал первый снег, а тайга уже трещала от мороза, какой не всегда бывает даже в январе. Лебеди съежились, нахохлились и совсем не походили на тех царственных птиц, что так гордо красовались на озере летом.

«Ох, замерзнут, бедняги!.. — вздыхал Никита Семенович, шагая по толстому льду. — Или с голоду пропадут… Попробовать разве подкармливать их?»

Но в следующую минуту бакенщик подумал, что у незамерзающей полыньи птицы будут сыты. Лишь бы только выдержали зимнюю стужу!..

Рыбаку больше нечего было делать на озере, но лебеди не давали ему покоя, и он каждое утро приходил сюда, чтобы хоть издали посмотреть на них. И, глядя на лебедей, добывающих со дна какую-то пищу, старик иногда думал: «А может, и перезимуют? Большие, сильные птицы! Велик ли воробей, а самые трескучие морозы переносит…»

Однажды ночью разгулялась бешеная пурга, и Никита Семенович, лежа на теплой печке, долго слушал, как грозно гудит потревоженная тайга и воет в трубе ледяной ветер. Сухой, колючий снег с силой хлестал в стекла. Потом окна завалило сугробами, и в избушке стало тихо, как в подвале.

Утром пурга унялась, стало немного теплее. С трудом выбравшись из сторожки, бакенщик, увязая до пояса в снегу, пошел на озеро.

У полыньи все было так же, как и всегда. Искрился на солнце голубой лед, бурлила вода, в морозном воздухе клубился пар. Только лебеди куда-то бесследно исчезли.

Никита Семенович долго бродил вокруг полыньи, копался палкой в снегу, приглядывался к каждому бугорку. Старик уже совсем было решил возвращаться домой, когда вдруг наткнулся на птиц под крутым берегом речки. Тесно прижавшись друг к другу, лебеди сидели неподвижно среди кустов, и их почти невозможно было отличить от снега.

Бакенщик хлопнул рукавицами. Птицы не пошевелились. Тогда старик сделал несколько шагов вперед и только тут понял, что лебеди мертвы.

Грустно опустив голову, Никита Семенович стоял над замерзшими птицами, и перед ним, как видение, всплывала эта гордая пара на зыбких волнах, освещенных розовым отблеском утренней зари… Затем, подняв лебедей на плечи, бакенщик побрел домой.

В этот день старик был скучен и неразговорчив.

Внучка Галя потрогала лебедей:

— Что же с ними делать, дедушка? Перья ощипать?

— Не трожь! — глухо ответил Никита Семенович. — В музей их отправлю. Не должна такая красота для людей пропадать!

Он стал осматривать лебедку и вдруг, оживившись, подозвал Галю:

— Смотри-ка, смотри! Видишь?

— Вижу, — отозвалась девочка. — Нарост на крыле — кость, наверно, перебита была…

— То-то и оно! — воскликнул Никита Семенович. — Летать-то она летала, а пуститься с таким крылом в дальний путь не решилась.

И тут бакенщик вспомнил, как летом он примечал, что лебедка очень неохотно поднималась в воздух, если и летала, то всегда медленнее, чем лебедь.

— Потому она и зазимовала… — сказал Никита Семенович, как бы отвечая на свои мысли.

— А лебедь зачем же остался? — спросила Галя. — Ведь он здоровый был.

Бакенщик долго молчал, глубоко затягиваясь дымом из трубки, потом тихо произнес лишь одно слово:

— Дружба!..

Иван Михайлович Мельников ловил рыбу всегда в одном месте: возле островков, что разбивали реку на несколько проток. Здесь он ставил сети и корчаги, сюда же приезжал осенними ночами «лучить» с острогой.

Закончив ловлю, Иван Михайлович обычно делал короткую остановку на пологом песчаном берегу выше островков. В этом месте был очень удобный для стоянки лодки заливчик, и, если приходилось разводить костер, его защищала от ветра стена густого леса, подступающего почти к самой реке. Впрочем, Иван Михайлович разводил костер редко: его привалы были коротки. Он сматывал мокрые сети, складывал в корзину улов и плыл домой, в деревню.

Садясь однажды в лодку, Иван Михайлович вдруг заметил, что за ближними к реке кустами притаилась лисичка. Она внимательно наблюдала за каждым движением рыбака и, казалось, с нетерпением ждала его отъезда.

Мельников хотел было хлопнуть в ладоши, вспугнуть лису, но передумал. «Чего она выжидает?» — заинтересовался рыбак.

Словно не замечая зверя, Иван Михайлович оттолкнулся от берега и поплыл. В ту же минуту лиса выбежала из своего укрытия и начала проворно хватать мелких рыбок, оставшихся кое-где на песке после очистки корчаг.

«Вон в чем дело! — усмехнулся рыбак. — Кумушка, видно, не первый раз лакомится моими пескарями, если так пристально следит за мной».

На следующий день Иван Михайлович, выбрав из воды сети, как всегда остановился на своем излюбленном месте. Тут он вспомнил про свою вчерашнюю встречу и посмотрел на опушку леса. Лисица сидела среди тех же кустов, словно никуда и не уходила.

Обычно Мельников всю рыбью мелочь, какая попадалась в корчаги, выбрасывал обратно в воду. Но на этот раз он оставил ее на берегу. Лисе это, как видно, очень понравилось: почти не скрываясь от человека, она сразу же набросилась на добычу, едва лишь лодка вышла из заливчика.

С этого времени между рыбаком и лисой установилась своеобразная дружба. Отплывая домой, Иван Михайлович не забывал оставить на песке пригоршню-другую мелкой рыбы. «Нахлебница» не замедляла являться на даровое угощение.

В определенное время лиса ждала рыбака. Как только на реке раздавался плеск весел, из кустов немедленно высовывалась остроносая мордочка.

С каждым днем лиса все больше привыкала к рыбаку. Примерно через месяц она уже почти перестала прятаться в кустах и принималась уничтожать рыбу, едва лишь Мельников садился в лодку. А еще через некоторое время она рискнула приблизиться к рыбе в то время, когда Иван Михайлович только укладывал в лодку сети.

«Ишь ты! — удивлялся рыбак. — Зверь, а чувствует доброе отношение».

И Иван Михайлович решил попытаться: нельзя ли приручить лису еще больше.

Теперь, оставив на песке рыбу, он умышленно задерживался на берегу: и с каждым разом все дальше и дальше от лодки.

В конце концов дошло до того, что лиса съедала свою порцию у ног сидящего на земле рыбака. Покончив с угощением, облизывалась и неторопливо убегала в лес.

Однажды Иван Михайлович протянул руку, чтобы погладить лису. Она отскочила в сторону и оскалилась, словно собака. Но уже на другой день позволила тихонько прикоснуться ладонью к ее пушистой спине…

Тем временем наступили осенние холода. Пора было прекращать рыбную ловлю, и Иван Михайлович, успевший привязаться к доверчивому зверю, с грустью думал о предстоящей разлуке.

— Туговато будет зимой, а? — спрашивал он у лисы, сидя рядом с нею. — Холодно, голодно. А то, гляди, охотнику под пулю подвернешься…

Лиса, словно понимая, о чем идет речь, пристально смотрела в глаза человека.

«Увезу-ка я ее домой, — решил Иван Михайлович. — Пусть проживет зиму в избе, а дальше видно будет».

Но как увезти? Вряд ли лиса «согласится» по доброй воле оставить лес.

Мельников начал постепенно подготавливать лису к предстоящему путешествию. Сделать это теперь было нетрудно. Рыбак стал кормить ее в лодке, а один раз даже отплыл с нею от берега. Лиса рванулась было к борту, но Иван Михайлович снова причалил, и она успокоилась.