— Если какая-нибудь сучья птичка наделает мне на голову, — зловеще предрёк Грэм, провожая свирепым взглядом прыгавшую неподалёку стайку крачек, — или совьёт гнездо у меня под задницей, я ни одного клятого испанского ублюдка не пощажу, клянусь кишками папы Римского!

Дени с Морисом одновременно прыснули, зажимая ладонями рты, и Грэм тоже нехотя ухмыльнулся. По правде говоря, гнездующиеся под задницей крачки его мало занимали. Пусть их! Гораздо сильнее его беспокоило то, что у засранца Дени Вийона не было кирасы. И не оставалось времени на то, чтобы её достать.

— Тяжёлая она, эта броня, зараза, — беззаботно пожал плечами Дени, надевая на себя кожаную перевязь со шпагой и привешивая к поясу пистолеты перед тем, как выйти из трактира Рогана. — Никогда я её не носил, и ничего не случалось, капитан. Patati-patata!

Грэм только бессильно зарычал, заслышав это вечное беззаботное присловье. И про себя поклялся, что, когда и если паршивец Дени будет служить у него, он самолично закуёт его в броню с ног до головы, как на рыцарском турнире в старые времена. Напялит на него даже наглазники!

Но сейчас они лежали и ждали, когда же упадёт темнота, и испанский корвет как следует встанет на воду.

Вблизи экватора ночь наступает почти мгновенно. Золотое яблоко солнца сменилось серебряным яблоком луны за считанные минуты. Не успел «Эль Халькон» закачаться на волнах, подхваченный приливом, как люди Грэма ринулись на приступ. Киль судна ещё скрежетал по песку, а планшир уже затрещал под абордажными крючьями — и Грэм, как недавно в трактире, подумал, за каким чёртом старый хитрый кит Роган держал у себя в подвале всё это снаряжение? Не иначе, как нарочно выжидал, когда у капитана «Стерегущего» возникнет в нём надобность.

Но сейчас Грэму было не до этих размышлений, как и до любых других. Горячка боя захлестнула его, как захлёстывает ястреба смертельная схватка с соперником высоко в небе. Сокрушительный перевес испанцев в численности перестал быть угрозой, когда поредели ряды застигнутого врасплох экипажа «Эль Халькона». Грохот выстрелов смешался с лязгом стали о сталь и бешеной площадной бранью на нескольких языках. Грэм только и успевал, что разить испанцев направо и налево, пытаясь удерживать взгляд на белеющей в лунном свете рубахе Дени. Слава Господу Вседержителю, Морис нёсся по залитой кровью палубе корвета бок о бок с Грэмом, и на нём была кираса!

Испанцы, уже оттеснённые на бак, огрызались, как бродячие псы, но это было бессмысленно. Их капитан, высокий и тонкий, как жердь, в кирасе и шлеме, отшвырнул пустые пистолеты, и отчаянно рубился с Маркусом. Боцман «Стерегущего» лихо орудовал одной рукой, как и обещал. Краем глаза Грэм заметил, что Дени, прикусив губу, поднимает пистолет, целясь испанцу ниже края кирасы, в бедро. Глаза его пылали.

Грохнул выстрел, и капитан «Эль Халькона» с придушенным воплем рухнул на палубу. Сабля Маркуса проскрежетала по броне его кирасы, а Дени, перемахивая через раненых и умирающих испанцев, вмиг очутился рядом с ним.

— За «Наяду»! — прохрипел он, вскинув другой пистолет и яростно глядя в серое от боли лицо испанского капитана, судорожно сжимавшего рукой в перчатке своё раздробленное пулей бедро.

Грэм ждал выстрела, но через несколько мгновений Дени свирепо выругался и опустил пистолет.

— Не могу, vertudieu, провалиться мне на этом месте! — бешено прорычал он, оборачиваясь к Грэму, а испанец со стоном уронил черноволосую голову, распростёршись на палубе.

Грэм стремительно огляделся. Всё было кончено. Чужой корвет теперь принадлежал ему!

Не в добрый час решили испанцы почистить дно корабля от ракушек и попались на глаза Дени Вийону, мелькнуло у него в голове. Но, снова обернувшись, он вдруг похолодел.

Какой-то безусый испанский щенок, совсем ещё мальчишка, на вид даже младше Дени с Морисом, распластавшись возле палубного люка, вскинул пистолет, целясь в беззащитную спину Дени. Губы его сжались в нитку, пронзительный взгляд светился безумным торжеством.

— Берегись! — заорал Грэм с остановившимся сердцем.

Поздно! Дени недоумённо повернулся на его крик, но медленно… мучительно медленно!

И тогда Грэм сам шагнул под выстрел.

Он не надеялся, что раненый мальчишка промахнётся, не надеялся, что собственная старая кираса выдержит удар пули. Он вообще ни о чём не думал, кроме того, что должен спасти стервеца Дени Вийона, чертяку Дени, клятого беспечного стрижа, который слишком мало жил на этом свете!

Беспощадный удар отшвырнул его к планширу и лишил дыхания. Несколько мучительных мгновений он силился вдохнуть и не мог. Мир расплывался и вертелся перед его глазами, стремительно погружаясь в непроглядную тьму, куда чернее той ночи, что их окружала. Все звуки доносились до Грэма словно сквозь толстую пуховую перину.

Наконец ему удалось с хрипом вздохнуть. И выдохнуть. Мир ещё кружился вокруг него ярмарочной каруселью, но звуки вернулись. И самым прекрасным из них была отборная брань, нёсшаяся из двух глоток — Мориса и Дени: просто райское ангельское пение, чистое блаженство!

Грэм счастливо улыбнулся, когда две пары рук принялись тормошить его и переворачивать. Больно было — страсть как! Но он всё равно улыбался, морщась и скрипя зубами. Он остался на этом свете. Оба стервеца были живы и были с ним. Чего ещё желать, Господь Всевышний?!

Он вдруг увидел, как едва не прикончивший его испанский щенок, кривясь от боли, подполз к своему капитану и положил его безжизненно мотнувшуюся голову на свои колени. Дени угрюмо покосился туда же и процедил сквозь зубы:

— Le tabarnac de salaud, второй раз этот маленький сучонок пытается меня укокошить, и второй раз я оставляю его в живых!

— Пристрелить его? — бесстрастно осведомился Морис, хватаясь за пистолет, и его синие глаза сверкнули, как молния..

Мальчишка, видимо, понял, о чём они говорили, потому что попытался гордо выпрямиться, сидя на палубе, но голову всё-таки вжал в плечи.

— Чёрт с ним, — решительно отрезал Дени, чуть помедлив, и Грэм кое-как отдышавшись, отрывисто скомандовал:

— Выбросите этих испанских прохвостов на берег — всех, живых и мёртвых.

И тут же встретился глазами с мутным от боли взглядом капитана захваченного им корвета. Никогда не обманывавшее чутьё подсказывало Грэму, что испанец выживет, что их пути ещё пересекутся… но сейчас он не желал марать руки ни в его крови, ни в крови его бешеного щенка.

Опираясь на Дени и Мориса, он кое-как поднялся, и свежий бриз разметал ему волосы. Он снова стоял под парусами, поющими на ветру.

Снова вышел в море.

Снова был капитаном.

*

— Мне нужен первый помощник, — как ни в чём не бывало заявил Грэм Дени Вийону в капитанской каюте «Эль Халькона», обставленной куда роскошнее его старой каюты на «Стерегущем». Пышное ложе, на котором он полулежал, было прямо-таки королевским. Ну, или герцогским, на худой конец. Испанский пёс любил удобства и не утруждал себя умерщвлением грешной плоти.

Фрегат на всех парусах нёсся к югу. Собрав достаточно людей и вооружения, можно было подумать и об освобождении «Стерегущего» из британского плена. Но сейчас Грэм не об этом хотел думать.

Сидя на краю дубового стола, Дени привычно запустил обе пятерни в свои светлые вихры, как делал всегда, будучи в смятении.

— Ты мне ничего не должен, — твёрдо добавил Грэм. — Мы сквитались. Но мне в самом деле нужен первый помощник.

Дени сумрачно уставился на него сквозь спутанные пряди, упавшие на лоб:

— Как же, сквитались! — горячо выдохнул он. — Что я для тебя сделал? Повертел юбчонкой перед солдатнёй? Patati-patata! А ты ради меня под пулю встал, — он болезненно поёжился. — Ну зачем, кэп?! Кто я тебе?!

— Друг, возможно, — неловко буркнул Морис. Он сидел рядом с капитаном на постели, куда вдвоём с Дени затащил Грэма, кое-как перебинтовав ему сломанные рёбра. Удар пули только погнул старую кирасу, но не пробил её, и теперь на левом боку Грэма расплывался огромный кровоподтёк.