Сэм пополнил запасы миндального молока, собрал всю выпечку на одну стойку и поменял тряпки для бара. Новые пахли хорошо, стерильной чистотой. Он подержал их под носом. Трезвость приносила постоянную легкую скуку. Удовольствие от простых повторяющихся задач служило главным развлечением весь день. Конечно, больше не было потрясающих, головокружительных всплесков – поездок по городу с самой загадочной и эмоционально токсичной женщиной, какую он встречал. Не было и сносящего голову секса, зато были чистые тряпки для барной стойки. Он полюбовался на аккуратно сложенные хлопковые квадраты и переложил один так, чтобы синяя полоска шла ровно через всю стопку.

Именно в этот момент, словно для того, чтобы не позволять ему этой маленькой победы, Лгунья прислала СМС.

Позвони мне.

Дерьмо.

Когда у Сэма срабатывал рефлекс «беги или сражайся», у него потели ладони. При определенном освещении можно было буквально увидеть блеск влаги на них. Однажды он сделал замедленное видео.

Он испытывал одновременно боль и восторг оттого, что наконец получил от нее пару слов после долгого молчания. В последний раз они разговаривали двадцать семь дней назад. Еще один день – и он избавился бы от зависимости. По крайней мере, так говорилось в книгах по избавлению от наркотической зависимости. Он считал, что начал новую страницу в жизни. Даже начал бегать трусцой. Ну, если честно, то пару раз оббегал квартал в разбитых кедах. Но курил он теперь всего три сигареты в день, что для него было все равно что пробежать полумарафон.

Он вспомнил ее губы, прижатые к его губам, лимонный запах ее волос. Закрыл глаза и вспомнил их последнюю встречу и то плохое, что за ней последовало. Она ворвалась в его маленькую теперь жизнь и исчезла в грибовидном облаке разрушения. Еще раз.

После той последней встречи он отправил три сообщения, оставшихся без ответа, прежде чем унижения стало достаточно. Первое – потому что сказал себе, что он не такой парень, который спит с девушкой, а потом исчезает. А еще два – потому что его глупые мозги были изумлены и работали замедленно. А теперь – бум! – Лгунья на первой линии.

Вот так она и делала, как будто точно знала, в какой момент он может проснуться и не мечтать умереть, и не могла этого вынести.

Сэм уставился на сообщение.

Позвони мне.

Еще три часа работы до того, как он сможет погрузиться в свои мысли в темноте комнаты.

Что за чертовщина это «позвони мне»?

Только садисты оставляют такие сообщения.

Садисты и насильники. Она могла бы с тем же успехом написать: «Отгрызи себе руку».

Сэм знал, что в этой истории правда – за ним. Истории известно, что изменила она. Он – оскорбленный любовник, рогатый парень, униженный, жертва.

Вали куда подальше со своими «позвони мне»!

Но присутствовала и доля искушения.

Сэм вздохнул. Может, если бы он позвонил, Лоррейн сказала бы, где она похоронила его яйца и сердце.

Людям изменяют каждую секунду каждого дня по всему миру. Просто Сэм не мог поверить, что это случилось с ним и что ему изменила Лоррейн, его Лоррейн.

Боже.

Он запрятал обстоятельства их разрыва настолько глубоко, что они в значительной степени оказались стерты из памяти. Сэм оперся на стойку и извлек файл, сохраненный 103 дня назад.

В то судьбоносное утро она сказала, что хочет пойти позавтракать тако[9] перед работой. Не особенно хорошее заведение на улице Мэнор, где за соус «пико-де-гальо» требовали дополнительную плату.

Сэм размышлял, не слишком ли безвкусно заказать к яичнице пивной коктейль. Ему требовалось снять напряжение прошедшей ночи. Они с двойной силой налегли на мартини после недели ссор из-за денег и безумного рабочего расписания Лоррейн. И хотя оба знали, что выход в свет обречен, тем более что Сэм собирался заехать к своей маме, их это не волновало.

В то утро Лоррейн стянула волосы в пучок. Она выглядела восхитительно свежо, и Сэм был благодарен за то, что, как бы плохо ни шли дела дома, он мог рассчитывать на поддержку своей девушки. Он протянул руку под столом, чтобы погладить ее колено, когда подали чипсы. Он успел закинуть несколько штук в рот, а она начала рассказывать ему про какого-то парня с работы по имени Пол.

Это ничего не значило.

Хотя к этому давно шло.

Это случилось не единожды.

Сэм отреагировал на ее слова таким громким криком, что семья за столиком поблизости смерила его гневными взглядами.

Лоррейн сидела перед ним с каменным лицом.

– Ты его любишь?

– Ты меня любишь?

– Я что-то сделал не так?

– Что, блин, с тобой не так?

– Тебе понравилось?

– Больше, чем со мной?!

Она отказалась называть его фамилию или где он живет.

– Я его не люблю, – сказала она.

– Тогда почему? – недоумевал Сэм. Он рыдал. Безутешно.

Лоррейн, напротив, редко плакала и становилась холодной каждый раз, когда плакал он. Выражение ее лица затвердело, словно поток его эмоций лишил ее всякого желания что-то чувствовать.

Задним числом он порадовался, что они не пошли в хорошую тако-закусочную, потому что она была бы испорчена для него навсегда. Любое заведение, которое берет лишние семьдесят пять центов за соусы, может гореть в аду. Такой у него принцип.

– Вот поэтому, – прошептала она сквозь стиснутые зубы. – В этом и есть проблема. Почему у нас все всегда так? Кто-то в нервном срыве. Пол… он меня отвлекал. Мне нужно было отвлечься от этого. От нас.

– Нет, – сказал Сэм. Словно от этого действительность станет менее реальной. Он покачал головой; мозг все еще застыл на стадии отрицания страдания. – Нет, мы любим друг друга. Мы всегда будем любить друг друга. Ты – часть меня. – Он непонимающим, ищущим взглядом смотрел ей в лицо. Для него было безумием даже думать, что она – другой человек. Ее рука могла бы быть его рукой. То, что его рука могла обратиться против остального тела и уйти, казалось бессмысленным. Сэм почувствовал, как у него в груди что-то хрустнуло.

– Мы зависимы друг от друга, – сказала она. – Это не здоро́во. Пол скучный – что правда, то правда, – но в нем есть стабильность.

Стабильность. Сэм знал, что это такое. Стабильность значит богатство. Пол должен быть богатым, таким же богатым, как она, таким богатым, каким Сэм не был и никогда не будет. Сэм потянулся к ней – но в этот момент она встала, поколебалась и вышла.

После того утра он переехал в «Дом», и они месяцами не разговаривали и не встречались снова. Сэм за этим следил. Он не ходил туда, где они бывали вместе, никому не говорил, где живет, и работал столько часов, сколько Эл ему мог дать. Но когда он забежал в «Уолгринс» за зубной пастой, она окликнула его из соседнего прохода. Сэм не мог поверить, как хорошо им все еще было вместе, когда они разговаривали на парковке. Они говорили ни о чем, и никто не вспоминал Пола. Когда она предложила заглянуть в «Полвос» и выпить по «маргарите», это показалось ему отличной идеей. После кувшина домашних «маргарит» идея пропутешествовать по дороге памяти прямо в ее квартиру показалась еще лучше. С тех пор Сэм не выпил ни капли. Двадцать семь дней. Каждый из них – подвиг.

Когда она снова исчезла, то в его телефоне стала «Лгуньей», и он попытался ее забыть.

Но от одного сообщения, от одного приказа у него в сердце укололо, как будто открылся крохотный портал. У нее была такая красивая кожа, особенно на ключицах. Господи, и ее локти. Он обожал обводить пальцами острые кости на любой части ее тела.

Нет, сказал он себе.

Он хотел бы перестроить собственный мозг. Почему он не мог контролировать, когда следует о ней думать? Почему он не мог контролировать, когда она вспоминает о нем?

Когда они расстались в первый раз, он смотрел «Вечное сияние чистого разума» и «Фанатик» снова и снова. Он перестал спать. Однажды утром Фин, почувствовав его потребность, обнял его. Они стояли так больше десяти минут, и Сэм плакал так сильно, что начал икать.