– Есть хочешь? Я тебя ждал.

– Ага.

Костя сглатывает.

Лера отворачивается к шкафу с тарелками, халат ходит вместе с ним, вместе с ним живет, а ведь Костя видел его сто раз в этом живом халате…

– Что такое мартиролог?

– Святцы.

Косте не становится понятнее, он еще что-то пытается прочесть из статьи – слова расплываются, и он откладывает листы на стол.

– Он всю жизнь любил свою ученицу. Ей было д-двенадцать лет.

– Кто?

– Ж-жуковский.

– Фу, уродство.

Внутреннее Костино ухо улавливает вибрации в его речи, которые порой приходят с легким волнением: тонкие подрагивания на отдельных звуках, паузы, чуть длиннее обычного, между словами, растрепанные переливы внутри коротких предложений, блаженная музыка, нежная, как все слабое.

– П-почему? Он же. Н-не Г-гумберт. П-правда, она была его п-племянницей. Д-дочерью с-сводной с-сестры. Так п-получилось.

– Еще не легче.

– Н-но он п-просил ее руки.

– И?

– С-сестра б-была п-против.

– И?

– Да п-просто. П-потом, когда он-на умерла, он ж-ж-женился. Тоже на очень юн-ной д-девушке. С-семнад-дцати лет, к-кажется. Она б-была б-безумна. Отравила ему всю с-старость. Он н-никогда н-не б-был с-счас-стлив.

– И?

– Так п-просто б-бывает.

– Это ты к чему?

Костя пересаживается, принимая куда более принужденную чопорную позу.

Лера поворачивается к нему с тарелкой пряной еды, садится на табуретку напротив, делает глоток из чашки с чаем, удерживая ее пальцами обеих рук, локти на столе.

– Н-не знаю. Ешь д-давай.

Костя подцепляет вилкой крошечную горку картофельного теплого снега и отправляет в рот.

Он никогда не узнает, что у Леры в голове.

Иногда, он просто не хочет знать, что там.

========== little black dress ==========

«когда наполняется до краев

начинается половодье»

«в мире происходят ужасные вещи

плохие люди

сумасшествие

я просто хотел защитить тебя»

«неволей иль волей

а будешь ты мой»

«почему бы тебе не заставить меня?»

«пока не упал

замри»

«и слетят в ладони листья

махавшие нам свысока»

Лера собирается.

Костя уже там.

В аду.

Лера в тонком – облепляющем всё – маленьком черном платье, как в длинной майке, и в черных в мелкую-мелкую сетку колготках, которые, как невод, цепляют любого, кто слишком близко, кто это вообще видел? Костя поводит плечами – его передергивает. От злости. От ужаса. И когда Лера подходит к вешалке… Костя слышит сквозь тонкую-тонкую перегородку картонной дверцы в их кукольном доме и резко дергает её на себя.

Видно каждое ребро.

Соски.

Кости таза.

Член.

Даже пупок.

Останься Лера в одних только кольцах – и то был бы одет.

Проклятое платье.

Проклятое.

Костя резко нервно отворачивается и выдает:

– Куда это ты намылился?

Лера потянувшийся было к пальто на крючке, опускает свои белые руки – крылья ангела, сложенные, как зонтики – смотрит с изумлением и легким гневом.

Аперитив.

– Я тебя никогда н-не спрашиваю.

– Еще бы ты спрашивал!

Костя старательно отводит глаза, ему требуется столько усилий, чтобы не смотреть на него. Но так трудно требовать чего-то от того, на кого ты даже взглянуть не можешь.

– Я, блядь, на человека похож, а ты?

– А я?

Лера кажется невозмутимым, но он складывает руки в замок у себя на животе и сутулится.

– А ты просто, хуй знает, на кого похож!

– П-первый раз слышу.

От тебя.

Косте срать, какие струны он этой арфе порвал, ему слишком нужно, чтобы она заткнулась.

– Иди и переодевайся.

Лера никуда не идет. Снимает с крючка одежду, собираясь поступить так, как сам хочет: надеть пальто и выйти из дома.

Костя вырывает у него из рук гребаное пальто и отбрасывает в угол. Подальше. От греха. Слишком близко.

К греху.

Его до краев наполняет ощущение собственного могущества.

Ты можешь сделать всё.

Абсолютно всё.

Ты имеешь полное право.

Право сильного.

Ярость разрешает всё.

Всё извиняет.

Даже кровосмешение.

Никакого стыда.

Он принадлежит тебе.

И больше никому.

Настолько никому.

Что Костя хочет его убить.

Припечатывает к стене.

Со всей силы.

Из Леры вырывается вздох, как вспышка.

Он смотрит на Костю.

Он не удивлен.

Но.

Косте плевать на «но», ему слишком нравится сжимать эти плечи со всей этой силой в своих руках, чувствовать, как его собственная кровь, такая же точно, течет там, под чужой кожей.

Ему слишком нравится смотреть на него

открыто.

Освобожденно.

Не таясь.

Потому что Лера одет, как блядь.

Блядь, которая дает всем.

И ты такой же, как все, в очереди, что сбилась со счета.

Лера не сопротивляется.

Нисколько.

Это Косте непонятно.

Почему?

Он даже встряхивает его, чтобы тот среагировал.

Подал признаки жизни.

Это не сон.

Не сон.

Звука, с которым Лерино тело прикладывается к стене, он никогда не слышал.

Звук твоей власти.

Твоего

можешь.

Бери.

Он уступит.

Позволит.

Потому что – слаб.

У него нет силы, против твоей.

Костино тело гремит симфонией торжества.

И он целует Леру в губы под бешеный вой крови в ушах.

В диком порыве.

Прижимается.

Своими губами

к его.

Теплые.

Нежные.

Лепестки.

Не раскрываются.

Слишком рано.

Бутон еще не созрел.

И вдруг.

Всё стихает.

На землю падает, долго-долго кружась во тьме, тонкий алый листок.

Непоправимой ошибки.

Словно Костя к чудотворной иконе припал.

Всю скверну смыло водой.

Всех бесов изгнало из тела.

Проклятие рассеялось от соприкосновения с солнечным светом.

Что ты наделал?

У Леры по щекам катятся слезы.

Что

ты

наделал?

Одна.

Вторая.

Ты все испортил.

Зачем?

Костя отшатывается от него.

И прячется.

В ладони.

В комнату.

Словно можно спастись там.

Внутри.

А потом выйти

и всё

новое.

Ничего не было.

Всё

плохое

исчезло.

И лепестки.

Ты никогда не узнал их.